чал химию, бомба - это мой кот, и здесь использована лимонная кислота…
- Все, хватит. Это уж слишком. Пора готовиться к посадке, - раздраженно прервала его Алина.
Но толстяк удержал ее за руку.
- Нет, синьорина, посадки не будет. Мне жаль вас, вы расплачиваетесь за чужие грехи. Еще немного, и я перестану бояться, пусть теперь боятся другие. Отныне и впредь все будут испытывать страх при виде толстяков и кошек, вместе или по отдельности. Психологи, социологи, криминологи обратят внимание на опасность ожирения, чрезмерной любви к животным, хорошей кухни. Сыщики станут искать тайные организации, изучать исторические события, исследовать идеологические влияния и взгляды фанатиков, но не найдут ничего, кроме моих бесполезных сорока лет, проведенных у плиты. Все стереотипы будут опрокинуты. Как вы тогда поступите? Оккупируете страну поваров? Перестанете сажать толстяков в самолеты? Посадите в тюрьмы кошек?
- Всему есть предел, - Алина вырвала руку. - Вы просто сумасшедший. Вы мне мешаете.
Быстрым, нервным шагом она направилась к коллеге, ответственному за безопасность полетов.
- Вон тот толстяк во втором ряду - настоящий маньяк. Не думаю, что он опасен. Но лучше, если ты успокоишь его.
- Вон тот, в желтой куртке? Который ухмыляется?
- Он самый. Зубы скалит, идиот…
- Еще чего не хватало - бояться таких, как этот.
- Вот именно, - согласилась Алина. Кот противно мяукнул. Раздался взрыв.
Обычный вокзальный бар
Н АБИТЫЙ битком вокзальный бар в городе Б. гудел. То были дни массового отъезда на отдых, сравнимые разве что с еврейским исходом. Жертвы отпускной лихорадки с чемоданами и рюкзаками штурмовали вагоны, не дожидаясь, пока оттуда высыпят такие же, как они, любители летнего отдыха; толпились, изнуренные жарой, на перронах; сбивались в живописные группы, напоминающие не то рождественские вертепы, не то армейские привалы.
В погоне за ледяными банками и влажными бутылками люди теснились у касс бара и, выбираясь из очереди, держали свои трофеи высоко над головой, словно хоругви во время крестного хода, или по-матерински прижимали к груди. Солдаты пялились на розовощеких северянок, гитары альтернативно-служащих стукались о телеобъективы самураев, монументальные мамаши не спускали глаз со своего беспокойного выводка, папаши, навьюченные как ишаки, пытались последним свободным пальцем удержать на поводке собачонку, одуревшую от духоты. Пока терпеливые железнодорожники что-то объясняли командиршам отряда монахинь, вооруженных четками, мимо двигалась плотная группа молодых людей, и принты на их футболках сливались с принтами на рюкзаках в огромный полип, готовый проскользнуть в вагон через единственное окошко.
Четыре африканца, каждый со своим бутиком, с переменным успехом раскладывали товар; пятый отдыхал, улегшись среди бус, деревянных жирафов и солнечных очков, - как султан в королевстве, выставленном на продажу.
Две старушки в черном, проездом с островов, резали сыр для кучки ребятишек в трусах. Тучный, потный мужчина в шортах цвета фуксии с надписью "SportLine" пил пиво прямо из бутылки, смело демонстрируя всем ляжки тираннозавра. Бомж нес все свое богатство: в одной руке сложенный картонный дом, в другой - гардероб.
Светловолосая лань - надушенная красавица - проскользнула вперед между столиками, распаляя воображение солдат, в том числе альтернативщиков; но, увы, тут же к ней присоединился Геркулес в светлой майке-сеточке и вежливо встал в очередь, возвышаясь над коренастыми калабрийцами и шустрыми девушками из Романьи, чувствующими себя в предвкушении курортных дискотек гонщиками в поул-позишн на старте "Формулы i".
Ждали проходящего отправлением в 9:06, но он опаздывал; дополнительного на 9:42; io-часового, второй класс в середине и в хвосте состава. Все прислушивались к объявлениям: "Поезд из…", "Поезд на…"
Только два посетителя бара, словно отгороженные от толпы невидимой ширмой, выглядели безучастными на фоне всеобщего безумия.
Один - старый, голубоглазый, в поношенном костюме цвета хаки, с тросточкой, в сандалиях и шерстяных носках. Другой - приземистый, коротко стриженный, в зеркальных очках и в синем элегантном костюме. Они сидели у самого входа. Старик, назовем его Разговорчивый, потягивал пиво. Мужчина в темных очках, назовем его Неразговорчивый, лениво пил холодный кофе.
Разумеется, Разговорчивый хотел завязать разговор, а Неразговорчивый - нет. Но в подобных ситуациях любой разговорчивый всегда находится в более выгодном положении. Ему достаточно лишь раскрыть рот. Так оно и случилось.
- Да уж, народу сегодня… - начал он.
- Порядочно, - буркнул Неразговорчивый.
- Мне нравится, - продолжил Разговорчивый, нисколько не обескураженный односложным ответом. - Я хочу сказать, переполненный вокзал может действовать на нервы, зато пустой нагоняет тоску. И вот еще, как бы это вам объяснить… Люди, которые едут в отпуск, несмотря на суету, кажутся мне более радостными, более счастливыми, вы согласны?
- Допустим, - сказал Неразговорчивый, выражение глаз которого скрывали от собеседника зеркальные стекла очков.
- Лично я никуда не еду, - сказал Разговорчивый, которого было уже не остановить. - У моей жены больное сердце, и по совету врачей этим летом мы остаемся в городе. Но мне нравится приходить сюда, потому что улица, где я живу, словно вымерла - впечатление такое, будто опять ввели комендантский час. А здесь, на вокзале, полно народу, красивые юноши, красивые загорелые девушки. И люди кажутся лучше, больше смеются, громко окликают друг друга, шутят. Может, потому что, уезжая, надеются найти что-то хорошее там, куда едут. Едут-то за этим, правда?
- Здесь и те, кто возвращается из отпуска, - заметил Неразговорчивый.
- Верно, возвращаются; и тогда я с удовольствием наблюдаю, как человек выходит из вагона, оглядывается, идет по перрону и, увидев наконец встречающего, бросается к нему. И как они обнимаются - не каждый день такое увидишь! А с каким чувством целуются! В такие минуты все друг друга любят, хотя, может, через час они поссорятся, и снова все вернется в привычное русло. И приехавшему есть что рассказать; даже если во время отпуска не случилось ничего особенного, в рассказе появляются новые краски, и неожиданно дни отдыха становятся ярче, чем были на самом деле: плохое оказывается смешным, хорошее - неповторимым. Согласны?
- Не знаю. Никогда не рассказываю о том, что было со мной во время отпуска…
- Немало и таких, как вы, - таких, что держат все в себе, как драгоценную тайну, лелеют всю зиму воспоминания, словно комнатное растение, купленное летом. И, может быть, вернувшись из отпуска, замечают, как они соскучились по своему любимому старому городу. Улица, где они живут, уже не кажется им такой унылой, как обычно. Они строят планы, думая про себя: "Эта зима будет лучше, чем прошлая". Возможно, этим планам и не суждено осуществиться, но что с того? А те, кто уезжает? Пусть от подготовки к поездке они устают больше, чем за неделю на работе, зато они надеются. Надеются, что в местах, куда они едут, их ждет что-то новое - то, что изменит их жизнь. А может, им достаточно будет нескольких летних фотографий, чтобы рассматривать их зимними вечерами. Как вы думаете?
- Думаю, - ухмыльнулся Неразговорчивый, - что вы злоупотребляете пивом.
- Вы как моя жена, - вздохнул старик, - она тоже так считает. Но знаете, как только я понял, что никуда не поеду, я сказал себе: что же мне теперь - сидеть дома, бурчать себе под нос, смотреть передачи о пробках на дорогах или завидовать тем, кто уехал? Когда я прихожу сюда, то чувствую себя частью праздника, представляю, что я на море, в горах или там, где меня ждет что-то особенное. Посмотрите, например, на ту девушку: у нее на спине написано "Ocean Beach". Глядя на нее, я вижу себя под пальмами, вдыхаю свежий морской воздух.
