Звучит незнакомая песня:
…Скоро здесь с оренбургской орбиты
Старты возьмет голубой огонек.
— Это, кажется, про вас, газовиков? — я тихонько толкаю под локоть Анатолия Мордовченко.
— А разве не знаете? Эта песня называется «С оренбургской орбиты». Дядя Петя, наш мастер из стройуправления, слова написал.
Видно, дорога для Петра Ивановича Шевцова стройка, коль стихи о ней пишет.
Я слышу со сцены голоса монтажников, участников художественной самодеятельности. Им все подвластно — и высота, и песни. И вертятся в голове слова Анатолия:
«Работа у нас, конечно, не из легких: строить крыши для людей! Но нет дороже того дома, который возвел своими руками. Тогда ты знаешь и вес цемента, и вес арматуры, и вообще вес всего в жизни».
Юрий Костарев
ВТОРОЙ МАРТЕН
Стихотворение
Второй мартен! Живителен твой жар!
Я — крестник твой. Благословлен тобою,
к поэзии разбуженный судьбою,
я в тайных думах — все же сталевар.
В стенах твоих меня учили жить.
И только здесь, под взором твоим отчим,
я уяснил, что Родину любить —
и значит стать в свой час ее рабочим.
Здесь я учился зря не говорить
красивых слов ко всяким круглым датам.
Заслуга ль это — Родину любить?..
Куда труднее быть ее солдатом.
Здесь попусту слова любви не треплют,
здесь знают, что в родстве — любовь и труд:
ведь пашню не целуют — пашут землю,
и сталь не гладят нежно, а куют.
Нина Кондратковская
ДУШИЦА
Стихотворение
Если жизнь тебя выносит
На далекие пути,
Ты сперва у горных сосен
В час погожий погости.
И душицы, хоть немного,
Собери да насуши,
И возьми ее в дорогу,
Будто память для души.
Про нее молва недаром,
Прорвалась из рода в род,
Будто родич добрым чарам —
Это зелье-приворот.
На заре лиловый цветик
Солнце держит на весу
И земные соки цедит
Сквозь медовую росу.
Ты сложи, как строчки песен,
Эти стебли в чемодан,
Увези к далеким весям,
К незнакомым городам,
А тоска заворошится
По земле своей родной —
Положи травы-душицы
В белый чайник заварной
И, соседей угощая,
Грустью им не докучай,
Огневым уральским чаем
Утоли свою печаль.
Было горе — нету горя,
И как будто наяву
Воспаришь высоко в горы,
В разливную синеву,
Где тропинки убегают
В голубые пихтачи,
Где звенят — не умолкают
Семиструнные ключи,
Где рассказывает сказку
Каждый дятел на стволе,
Где все души — нараспашку
И все яства — на столе.
Василий Еловских
ТЕПЛО ЗЕМЛИ
Рис. М. Булатова
ОТ АВТОРА
Некоторое время назад я написал брошюры о совхозе «Красная звезда» и колхозе «Россия» Курганской области. Это не просто лучшие хозяйства в Зауралье. Совхоз — самый крупный в стране производитель свинины. У колхоза наивысшая в Сибири и на Урале урожайность. У обоих миллионные прибыли. А земли здесь неважные — много неплодородных солонцов.
Что подивило меня: когда-то хозяйства эти сильно отставали, были до крайности запущенными. Возрождение началось с того дня, как новым директором совхоза стал Герой Социалистического Труда Григорий Михайлович Ефремов и новым председателем колхоза — Герой Социалистического Труда Александр Иванович Сочнев.
В Зауралье есть еще одно очень хорошее хозяйство, Камаганский совхоз имени 50-летия СССР, руководимый Героем Социалистического Труда Андреем Ивановичем Бимакановым. Работники этого совхоза всегда первыми в области заканчивают уборку хлебов. Косовица проводится за 5, обмолот за 8 рабочих дней. Причем убирают хлеб здесь без помощи горожан.
В работе руководителей названных хозяйств я увидел очень много общего. И мне захотелось написать о них. Герой очерка «Тепло земли» Лаптев — лицо, разумеется, вымышленное. Но я ставил перед ним те же трудности и препятствия, которые были у Ефремова, Сочнева и Бимаканова. Главное, к чему я стремился, — показать, какова роль руководителей хозяйства, каково их место в коллективе.
1
Лаптев часто просыпался. Может быть, потому, что все время виделся ему один и тот же кошмарный сон. Будто шагал он по горной узехонькой тропинке; слева — отвесные скалы: справа — ущелье, прикрытое не то дымом, не то туманом, и неслись из ущелья того гул и грохот несусветные. Тропинка скользкая, как лед… но вот и ее уже нет; только скала и ущелье; Лаптев хватается за скользкую скалу, с ужасом чувствуя, что валится в темную, смрадную пропасть. В последний миг уцепился за хилый кустик, растущий меж камней, но голые жиденькие ветки оборвались, и вот он падает, падает… И просыпается. Потом снилась ему заброшенная в лесу избушка. Возле избушки стоял человек с палкой и злобно кричал что-то.
Но, видно, сон был некрепок, потому что каким-то участком мозга понимал Лаптев: не наяву все это, не наяву…
Оскалив зубы, человек ударил Лаптева палкой по голове, и тот проснулся…
Был шестой час утра, время, когда еще темно, но уже нет полуночной сонности, когда возникают еле уловимые утренние звуки; Лаптев уже не чувствовал обычного для него в глубокой ночи обостренного восприятия могильной деревенской тишины, и померкло, стаяло тягостное сознание того, что он один, совершенно один во всем доме и случись с ним что, никто не подойдет, никто сразу и не узнает, что заболел или умер. Подумал: сонные видения наверняка результат усталости, тревожного состояния, которое овладевает человеком, приехавшим на новое место; и связаны они обязательно с чем-то реальным, пережитым. Что же было? Когда и где?
Лаптев пьяно потряс головой, вспомнил! Мальчишкой, гостя у тетки на Урале, он надумал залезть на отвесную гору. Тогда так же оборвались ветки, и он, холодея от ужаса, повис над пропастью, едва успев ухватиться за острый каменистый выступ. Время, конечно, сгладило испытываемые в те минуты чувства… но он хорошо помнит, как, кровеня руки, сдирая кожу, лез и лез наверх, боясь дышать от страха.
А приснившийся оскал?.. Весной сорок шестого, во время ночной облавы, проводимой в курляндском городке с целью вылавливания недобитых, скрывавшихся фашистов, Лаптев увидел на темном дворе длинного человека, его короткий мертвый оскал при желтоватом лунном освещении, услышал пистолетные выстрелы, не громкие, но частые, и решил в растерянности, что его убили, хотя тогда он даже ранен не был, ранят его позднее — летом и осенью.
