Когда пришло известие о том, что Захида призывают в армию, деда в живых уже не было, а профессора Эсрари эта новость очень огорчила. Захиду ничего не оставалось, как, прервав учебу, после сдачи экзаменов летней сессии, отправиться в армию. И попал он в эту глушь среди песков, при этом сама служба оказалась очень тяжелой и строгой. Как потом выяснилось, это было подготовкой к более суровым испытаниям.
За несколько недель до наступления Нового года Захида и еще пятнадцать его сослуживцев отправили в Афганистан. Им не объясняли, куда и зачем они едут. Только в салоне самолета им сообщили, что они летят в Афганистан, на эту мятежную воюющую землю. В Кабуле они находились недолго; через несколько часов их отправили на военном грузовике в батальон, где они теперь должны были служить. По дороге им попадалось очень мало людей. Захид смотрел и удивлялся: ему казалось, что он попал в далекое прошлое. Он представлял себе, прочитав книги азербайджанских писателей, что и на его родине люди когда-то выглядели также. Только это было давно. А афганские деревни? В каком состоянии были они? Будто время отброшено на несколько веков назад. Захид даже настроение людей в какой-то мере смог почувствовать. Видя советскую машину, люди старались быстрее спрятаться, не попадаться им на глаза. Значит, их боялись. А где же та дружба с афганским народом, о которой так много рассказывали в Советском Союзе? И этому народу действительно нужно было оказать интернациональную помощь? На деле к советским солдатам они относились как к чужакам. Таковы были первые впечатления Захида, еще до того как они подъехали к ограждению. Это был батальон, где он теперь должен был служить.
Прибывших принял сам командир батальона, рассказал, что раз они пришли в эту страну выполнять свой интернациональный долг, бояться им нечего. Нужно служить хорошо, соблюдать дисциплину, быть бдительным на посту, выполнять приказы командиров – и все будет хорошо, через полтора года все вернутся живыми и невредимыми домой, к родителям. И нужно быть смелыми, не позорить имя и честь советского воина. Весь мир смотрит теперь на них. Есть немало провокаторов, они пытаются лить грязь на советских воинов, но это не пройдет, прогрессивное человечество все видит и понимает. После того, как командир узнал о том, что Захид владеет персидским языком, очень близким к афганскому, очень обрадовался: значит, его можно было использовать иногда тоже в качестве переводчика, хотя переводчик в батальоне уже имелся.
Захид попал служить в отделение, состоящее из десяти солдат одной из мотострелковых рот. Младший сержант Хабибуллин, высокий, широкоплечий татарин, был командиром отделения и командиром экипажа бронетранспортера. В переднем отделении бронетранспортера рядом с ним сидел механик-водитель; в их распоряжении был башенный пулемет. А позади, в другом отделении боевой машины, вместе с Захидом находились восемь солдат, вооруженных автоматами, гранатометами и ручными пулеметами.
Жизнь протекала довольно обыденно, как во время учебки. Всюду было тихо и спокойно. После нескольких недель службы Захид успел даже забыть свой страх. Солдаты батальона были дружными; никто никого особенно не обижал. Не было давления и гонений со стороны старослужащих, наоборот, те, более опытные, пытались помочь молодым, объяснить им их ошибки. Хотя попадались и другие, какие-то озлобленные. Те хотели задеть молодых, заставить что-либо делать для себя, а иногда найти повод для того, чтобы побить их. Если это замечали другие, то тут же их останавливали и упрекали за такое отношение к молодым. Бывало, конечно всякое, и за серьезный проступок могли устроить своего рода «суд». Только такое случалось очень редко.
С территории батальона Захид часто поглядывал в сторону гор: там, как рассказывали, собирались «моджахеды». И пытался представить, что же они смогут сделать, если те, в самом деле, предпримут атаку на батальон?
Поначалу Захиду приходилось много возиться с бронетранспортером: чистить его, мыть, выполнять хозяйственные работы на территории батальона. Солдаты много тренировались, как входить в машину и быстро выходить через задние люки, учили, как целиться в «моджахедов» из собственного оружия. Все это чем-то нравилось Захиду: по сравнению с учебкой служба казалась здесь куда интересней и даже веселей. Иногда до молодых солдат доходили страшные истории: о боях с «душманами», об их жестокости и о том, что как ловко они сражаются, имея при этом еще самое современное вооружение. Интересно, откуда в такой отсталой, неразвитой стране могло оказаться такое передовое оружие? Старослужащие говорили, что это им поставляют американцы. А когда рассказывали о погибших в боях с моджахедами товарищах, у некоторых даже слезы на глаза наворачивались. Рассказывая о погибших, вспоминали все лучшее о них. Судя по рассказам, нередко солдаты погибали из-за собственной неосторожности.
Пока была зима, особых боевых действий ожидать не приходилось. «Душманы», что на афганском означало «враги», сидели у себя в горах, и дожидались тепла, да и дороги должны были стать более проходимыми. В открытый бой идти с советскими солдатами они боялись и вели в основном партизанскую и диверсионную войну. При этом смерти они не боялись, верили, что после нее попадут в рай.
Представления о «душманах» у солдат были разные. Для русских – исторических христиан – это были просто враги: ужасные, дикие, грязные, отсталые, немытые и чужие во всех смыслах. Что касалось солдат — выходцев из республик, которые имели долгую исламскую историю, то они тоже воспринимали «моджахедов» как врагов. Только им было сложнее. Они поддерживали все, что говорилось в батальоне против них, но когда речь заходила о том, что во всем виновата религия, им было неприятно. Ведь они в какой-то мере считали себя тоже мусульманами, даже если не были по-настоящему верующими. Хотя встречались солдаты из мусульманских республик, которые сохранили свою веру. И, когда при них начинали ругать и оскорблять Коран и ислам, они возмущались, но по большей части их протест оставался в душе, высказывать его было не принято. Как позже Захид услышал, в Афганистане были случаи, когда именно эти верующие солдаты переходили на сторону «моджахедов». Но это были единичные факты. Офицеры батальона об этом знали, о причинах таких поступков догадывались, только при солдатах это не обсуждали. Перешедшие на сторону «моджахедов» были просто изменниками родины и рано или поздно их должна была настигнуть кара советского закона. Большинство азербайджанцев, таджиков, узбеков, туркмен, татар и других солдат из мусульманских республик были верны отечеству и честно несли свою службу. Никому из них в голову не приходило предавать родину, переходить к «душманам» из-за того, что они мусульмане. Все ждали окончания срока службы, чтобы вернуться к себе домой, к своим родным и начать вновь мирную, гражданскую жизнь. Все представляли свое будущее в семье многочисленных народов, называемой Советским Союзом. Правда, против «душманов» воевали и сами афганцы из подразделений Демократической Республики. Но у них ситуация была другая, они должны были оставаться на этой земле и после окончания войны обустроить ее.
Еще не кончилась зима, а батальону пришлось уже дважды выезжать на боевые операции. Захида с собой не брали. Шли, чтобы разгромить отряды «моджахедов», когда разведка давала данные об их местонахождении. По рассказам солдат они разгромили «душманов» оба раза. В первый раз вернулись все, лишь один из бойцов получил легкое ранение. А во второй вылазке один из солдат погиб, еще двое были ранены. А батальон привел с собой двух пленных «душманов». Командир роты, в которой служил Захид, капитан Зотов, решил сам их допросить с его помощью, пока командир батальона был в отъезде вместе с официальным переводчиком. Если у офицера-переводчика было много работы, то для перевода с удовольствием использовали Эсрари.
– Эсрари, заходи,- сказал ему капитан, – после того как Захид доложил о своем прибытии. – Давай, иди поближе. Два месяца уже в батальоне, а ничего еще не сделал. Даже в бой тебя не берут.
