— Брешет Геббельс. — Ковпак, как всегда, невозмутим. — Действительно, Гитлер хотел иметь такие казачьи полки. Но никто не идет в них. Все, кто способен носить оружие, уходят в леса, несмотря на террор и репрессии. Гитлер провалился с этими формированиями, не помогли и такие матерые националистические вожаки, как Мельник и Бандера. Немцы сами уже молчат о казачьих полках.

Подхватываю слова Ковпака:

— Я прошел более пятисот километров по Украине, когда после сдачи Киева пришлось в сорок первом прорываться из окружения. Сейчас отряды нашего объединения действуют в районах Сумской и Черниговской областей, наши разведчики находятся за Днепром, и мы получаем от них постоянную информацию. Подтверждаю, что ни с какими фактами массового формирования немцами казачьих полков мы никогда не сталкивались.

Правда, в прошлом месяце столкнулись с так называемыми казаками. Во время боя к нам сразу же перебежало более сорока из них. И тут выяснилось, что в этом одном-единственном полку, который удалось укомплектовать гитлеровцам, были люди более десяти национальностей, но всем им под страхом смерти приказано было называть себя украинцами.

Сталин довольно громко сказал:

— Выходит, правильно докладывает ЦК партии Украины. Гитлер через свою агентуру продолжает провоцировать нашу разведку, а наши некоторые товарищи приносят нам эту ложную информацию, а сами, по сути, не разобрались… Надо оказать украинцам всемерную помощь и поддержку. Украина сейчас будет играть очень большую роль.

Больше к этому вопросу никто не возвращался. Сталин много говорил о разведке. В частности, он обратил наше внимание на необходимость чаще посылать разведчиков в большие города, так как, заметил он, крупные военные чиновники и крупные штабы сидят именно там, а не в маленьких населенных пунктах.

Встает М. И. Дука. До войны Михаил Ильич учился в Москве в высшей школе профдвижения, откуда в первые дни войны был командирован ЦК партии в Брянск для подготовки подполья и организации явочных квартир, а также для закладки партизанских баз в Брянских лесах. С августа 1941 года он действует во вражеском тылу.

Уже первые операции, в том числе разгром штаба немецкого корпуса, показали силу партизан. Народ поверил им, поддержал в борьбе, которая с каждым днем принимала все более ожесточенный характер. Вскоре Дука уже командовал большой партизанской бригадой.

Дука ставит два очень серьезных вопроса. Партизаны, выполняющие специальные задания, нуждаются в особом оружии. Пора подумать об обеспечении их бесшумными винтовками и пистолетами. Далее Дука приводит такой случай. На железнодорожном узле Брянск-II нашим подпольщикам удалось вывести из строя более двух десятков паровозов. Совинформбюро не замедлило сообщить об этой победе. Разъяренные фашисты в ответ немедленно схватили и расстреляли двадцать пять заложников. Вряд ли нужно спешить с такого рода сообщениями: они всегда вызывают новые репрессии со стороны оккупантов.

Сталин тут же подходит к телефону и, позвонив Е. М. Ярославскому, пересказывает слова Дуки.

- Давай сейчас не будем хвалиться нашими успехами, — рекомендует он. — Расскажем всю правду после войны.

Один за другим выступают партизанские командиры. Рассказывают о своих людях, их делах, о том, как поднимается на борьбу с врагом местное население. Видимо, Сталин не каждое наше утверждение берет на веру, иногда засыпает уточняющими вопросами. Допытывается:

— Зачем вам столько пулеметов? Что вы делаете с минометами? Зачем вам артиллерия? Нужно ли партизанам иметь такое тяжелое и громоздкое оружие? Зачем вы берете города? Вы же не в состоянии их удержать? Зачем вам иметь свою точно очерченную территорию?..

Вопросы подчас неожиданные для нас. Разговор все время переносится с одной темы на другую. И отвечать бывает не так-то просто.

Возьмем, к примеру, замечание по поводу пулеметов. Мы доказываем, что нам необходимо их как можно больше. В самом деле, каждый взвод СС имеет свыше десяти пулеметов, остальное — автоматы. С винтовкой перед таким плотным огнем не устоишь. Сейчас у нас пулеметов стало почти столько же, сколько в равноценных по численности немецких частях. И жить стало легче. Мы убедились, что враг уклоняется от встречи с партизанскими пулеметами. По крайней мере, не помним ни одного случая, чтобы фашисты бросились на пулемет. Даже когда противник численно превосходит партизан, наши три-четыре пулемета, как правило, останавливают его.

А минометы у нас не только для того, чтобы со значительного расстояния обстреливать гарнизоны противника или его войска на дорогах. Мы научились умело сочетать минометный и артиллерийский огонь с пулеметной огневой сеткой: когда враг залегает от очередей пулеметов, минометы заставляют его подниматься с земли.

Для того же чтобы использовать все виды оружия более эффективно, мы выманиваем врага туда, где нам выгоднее бить его.

Районные центры и города мы берем не для того, чтобы их удерживать. Нас интересует другое. Во-первых, в городах, как это было при операции по взятию Ямполя, всегда имеются большие продовольственные базы. Во-вторых, даже одна только попытка нападения на тот или иной город создает реальную опасность гибели фашистских чиновников, и это не может не вызвать нервозность и панику в стане врага. Не желая умирать от партизанской пули, коменданты, гебитскомиссары и другие начальники оккупационных войск стремятся держать вокруг себя многочисленный гарнизон в ущерб охране железных дорог и мелких населенных пунктов. А это только на руку партизанам.

Нам нужна своя партизанская территория прежде всего потому, что это дает возможность защитить какую-то часть населения от грабежей и убийств. Такие районы становятся убежищем и притягательным местом, куда идут люди со всех сторон. Получается двойная услуга: мы защищаем местных жителей, а они помогают нам, снабжают нас всем, чем богаты, дают нам приют, ухаживают за нашими ранеными. Мы очень несмело заметили, что чаще страдаем от недостатка боеприпасов, а не оружия. Понимаем, что боеприпасы сейчас очень нужны фронту, но если есть возможность, то просим помочь.

Ответ был и неожиданным и выразительным:

— Теперь у нас с боеприпасами вопрос решен, и ими мы обеспечены до конца войны. Мы можем вам дать и артиллерию, и минометы, и боеприпасы.

— Необходимо решить вопрос с самолетами, — подхватил Пономаренко.

— А что с самолетами?

— Снабжение партизан все еще находится в полной зависимости от фронтов, — объяснил Пономаренко.

— Давайте для начала прикрепим к партизанам полк Гризодубовой, — обращаясь к Ворошилову, сказал Сталин и добавил после небольшой паузы: — Передайте ей мое распоряжение.

Вот, думаю, здорово! Проблема, недавно казавшаяся нам неразрешимой, вдруг стала сразу близка к решению.

Между тем Сталин продолжает спрашивать о перспективах дальнейшего развития партизанского движения. Я сказал, что ЦК партии Украины поручил мне разведать возможности перехода на правый берег Днепра. По маршруту, по которому намечен этот переход, уже работает наша разведка, и ее данные свидетельствуют о том, что пройти туда можно. Мы рассчитываем, что наши войска скоро перейдут в контрнаступление, и, если мы займем позиции на правом берегу Днепра, это облегчит им форсирование реки.

— Но до этого, — объясняю я, — нам предстоит провести и другую работу. Партизанское движение не везде еще получило должное развитие, нет оружия, и леса почти полностью контролирует враг. Наш приход на правобережье Днепра поможет народу подняться. С товарищем Ковпаком мы советовались, — закончил я, — он согласен на такой переход.

Сталин подзывает меня к карте и просит, чтобы я показал, как мы намерены осуществить этот тысячекилометровый переход по тылам врага. Стараюсь как можно подробнее осветить наш маршрут.

Ни одного вопроса мне не последовало. Сталин вскоре посмотрел на часы и стал завершать совещание.

— Как вы отнесетесь к тому, — сказал он, обращаясь к партизанским командирам, — чтобы назначить при Центральном штабе партизанского движения главнокомандующего? — И тут же сразу назвал кандидатуру на эту должность: Как вы смотрите, если главнокомандующим будет товарищ Ворошилов?