Я записывал, переспрашивал, снова записывал, и, право же, на этом совещании я скорее походил на прилежного ученика, чем на председательствующего. Хотелось уловить все интересное, позаимствовать все ценное из опыта соседей.

А в комнате опять разгорелся спор. Вопросы тактики слишком волнуют всех, чтобы разговор протекал спокойно. Ковпак вновь подал голос:

— Товарищи говорят, что у каждого своя тактика: у Сабурова — одна, у Ковпака — другая, у Покровского, скажем, — третья. Что ж, спорь, защищай, отстаивай свое. Но не поступайте, как вот этот, — тычет он в сторону потупившегося командира. — Когда ему туго пришлось, он до меня прихилывся: «Спасай, дед!» А когда на меня гитлеряки насели, он поднял свой отряд и пошел своей дорогой — вот, мол, бис с ним, с тым дидом… Я вас спрашиваю, як така тактика называется? Трусость! Он як!

— Вы не смеете так говорить, — вскипает тот, кому адресованы эти слова.

— Да что вы, — ехидно ввертывает Рева. — Яка ж тут трусость? Це ж называется самооборона…

В комнате бушует смех. Применяю свою председательскую власть и навожу тишину.

Нам нужно решить очень важный вопрос. Наш штаб предлагает выделить из всех отрядов жителей Середино-Будского, Гремячского и Хильчанского районов. Из этих людей организуем три партизанских отряда, которые направятся в свои районы. Задача — поднять население на борьбу с врагом. Во всех трех районах будут созданы подпольные райкомы партии, которые возглавят работу. Долго не можем прийти к согласию. Гудзенко и Покровский, в чьих отрядах больше всего людей из этих районов, рьяно возражают против нашего предложения.

— Это ослабит наши отряды, — говорит Покровский. — И вот еще какой вопрос: я человек беспартийный, какое же я имею право учреждать райкомы партии, да и не один, а целых три?..

— Це вирно, товарищ Покровский, что беспартийному незачем учреждать райкомы партии, но я пытаю: хто ж тоби дае таке задание? Нихто! Вот у комиссара Богатыря есть список членов партии этих районов. Они соберутся, выберут состав районных комитетов. Тем более что налицо и члены пленумов этих райкомов: Сень, Горинов, Клименко… Твоя задача одна — отпустить в новые отряды своих людей.

— Если кто-нибудь из командиров не захочет выполнить принятых на сегодняшнем командирском совете решений, — подытоживает Богатырь, — мы обратимся к секретарю соответствующего райкома партии. А каждый из вас обязан выполнить волю своего райкома партии.

— Правильно, — одобряет Красняк, секретарь Ямпольского райкома партии и комиссар отряда, которым командует Гнибеда.

Споры прекращаются. Совещание поручает мне и Богатырю провести все организационные мероприятия, связанные с созданием партизанских отрядов и выборами новых районных комитетов партии.

Наконец, еще одно дело. Данные разведки свидетельствуют о сосредоточении на подходах к Брянскому лесу по меньшей мере трех вражеских дивизий. Намерение врага понятно всем: одним ударом покончить с партизанским краем и со всеми скопившимися здесь нашими отрядами. Что нам делать? Ждать этого удара или опередить его? Я оглядываю друзей.

— А какого ж биса, ты думаешь, мы к вам сюды приехали?.. — смешливые искорки загораются в глазах Ковпака. — Ударим! А як же иначе? Так ударим, что гром пойдет по лису. Правильно, товарищи?

Все горячо соглашаются с ним. Решаем нанести удар на широком фронте. После этого отряды отправятся по своим районам.

— Я думаю, что к разработке этой операции нужно будет привлечь и моего комиссара, Семена Васильевича Руднева, — предлагает Ковпак.

Я еще тогда не знал Руднева, но много о нем слышал, как о человеке светлого ума, непреклонной воли и очень образованном в военном отношении. Конечно, мы все были рады его участию в этом деле.

Договариваемся в ближайшее время собраться в штабе Ковпака и разработать план совместной операции по всей ширине Брянского леса.

После совещания шумной ватагой отправляемся к нам на обед. По улице бегут ручьи. Прыгаем через лужи, выбирая места посуше.

Я доволен встречей. Пусть кое-кто погорячился, наговорил лишнего. Но мы познакомились друг с другом и теперь знаем, кто чем дышит. Я уверен, что скоро во вражеском тылу начнут жить и действовать три новых подпольных райкома партии и пойдут навстречу врагу три новых партизанских отряда. А главное впереди наше первое выступление общими силами, первый совместный удар по врагу…

— Ну и хлябь же в этой партизанской столице! — подталкивая меня, жалуется Куманек, с трудом вытаскивая ногу из колдобины, полной мокрого снега.

— Только бы не опоздать с ударом. Только бы не опоздать, — поглощенный своими мыслями, совсем некстати отвечаю я.

Пять партизанских объединений готовятся выступить одновременно. Такого еще не бывало. Нападаем сразу на десяток вражеских гарнизонов.

Выслушали разведчиков, вернувшихся из расположения противника. Окончательно договорившись о времени и направлении ударов, руководители украинских, курских и брянских партизан разъехались по своим местам.

Наш Бородачев уехал к отрядам, сосредоточившимся вблизи исходных рубежей, а я в Красную Слободу, помочь Реве вывезти остатки нашего хозяйства. Туда же должен вернуться и Богатырь, который уже несколько суток разъезжал по районам северной Сумщины, где создавались новые подпольные райкомы партии и партизанские отряды.

Ранним апрельским утром Рева повел меня на опушку. С высоко задранным стволом на железных подпорках стоял тут злополучный крупнокалиберный пулемет, походивший скорее на гигантскую цаплю, чем на боевое оружие.

— Дай бог, — поддел я Реву, — чтобы это твое сооружение когда-нибудь сработало.

— Та шо ты привязался ко мне со своим богом, — рассердился Рева, как всегда вгорячах путая русские слова с украинскими. — Моя конструкция не подведет, будь уверен. А в данный конкретный момент это у тебя самое грозное оружие, що може бить по фашистским литунам.

— Ну уж и самое грозное, — смеюсь я, — а пушки Новикова, это что, по-твоему, игрушки?

— Если пушка без снарядов, от нее пользы меньше, чем от игрушки.

— Не спеши, дружок, — обнимаю я Павла. — Богатырь сообщил, что в Скрыпницких нашли и снаряды к семидесятишестимиллиметровым пушкам.

— Я бы все равно все снаряды отобрал у артиллеристов!

— За что же такая немилость? А ведь под Серединой-Будой наши пушкари хорошо поработали.

— Подумаешь, один раз бахнули, так уж и слава на весь партизанский край, горячится Павел. — А я тебе другое скажу: вот наш Иван Шитов два снаряда подложил под рельсу, крутанул свою адскую машинку — и пожалуйста: локомотив и семь вагонов с живой силой полетели под откос. От це я понимаю результат.

— Это действительно здорово. Но почему мне не доложили, что подрывники снаряды используют?

— Побоялись, — улыбается Павел. — Шитов эти снаряды у Новикова стянул.

— Но ведь снаряды очень тяжелые.

— Что правда, то правда. Тащить их нелегко. Только чего не сделает добрый партизан, чтобы гитлерякам голову оторвать. Вот и берут ти снаряды, як поросяток, та и ну гулять на дорогу…

— Это все нужно продумать.

— А чего тут думать? Ты ж, Александр, сам понимаешь, что в наших условиях артиллерия дело неэкономичное. Наши доморощенные артиллеристы привыкли стрелять по расчету «на лапоть вправо, на лапоть влево». Мы с тобой не столь богаты, чтобы так боеприпасами разбрасываться. А наш минер донесет и руками снарядик точненько уложит.

— А как твой минный завод?

— Пока не справляется. — Рева нервно набивает табаком свою трубку. — Но все равно наладим выпуск мин. И ты, Александр, отдай приказ хлопцам, чтобы не растаскивали склад с нашими снарядами.

Я успокаиваю друга: на охрану склада выставлен отряд Погорелова, и там будет все в порядке.

Мы возвращаемся в домик штаба. Садимся завтракать.

— Когда начинается операция? — спрашивает Рева.

— Сегодня ночью. Вот справимся с этим делом, будем создавать школу минеров. Нам нужно не менее тридцати диверсионных групп. Понимаешь, если каждая из них свалит под откос хотя бы один вражеский эшелон, какая это помощь будет нашей армии!