Все партизаны не могли вместиться в Антоновке, но счастливые хозяева никого не обошли своим вниманием. Праздник перекатывался от одного дома к другому, словно уже отмечалась окончательная наша победа над врагом. Чем-то вся картина этой теплой встречи с населением напоминала нам Красную Слободу, но Антоновка все же была побогаче Слободы. Здесь людям удалось кое-что сохранить из продуктов, припрятать скот. И теперь все это добро было отдано нашим хлопцам. Казалось, не останови этих гостеприимных людей, так они зарежут последнего теленка и последнюю курицу. Завесь год войны мы впервые, что называется, пировали — такой изобильный стол накрыли нам антоновчане.

С трудом оторвавшись от стола и объятий моих замечательных хозяев, я отправился на возвышенность перед клеверным полем и припал к стереотрубе. Но и здесь меня не оставили в покое. Хлебосольные крестьянки притащили половину поросенка, сметану, домашнюю колбасу и много другой снеди.

Но как ни приятна и радостна была встреча, нас уже подстегивала волна новых забот.

Усиленные группы разведки взяли путь на хутор Михайловский и Шостку, где, по нашим данным, гарнизоны врага были малочисленны. Под руководством Бородачева вокруг Антоновки строились укрепления.

Комиссар Ямпольского отряда Красняк познакомил меня с молодой статной девушкой:

— Вот это и есть Надя Марчевская.

О ней я слыхал от него и раньше. Эта девушка была одной из первых разведчиц Ямпольского отряда, очень хорошо работала, и партизаны ее ценили. Но вот Марчевскую арестовало гестапо. Даже мы помогали Красняку собирать среди партизан разные ценности. Все это добро было передано следователю. Взятка сыграла свою роль, и Надя Марчевская оказалась на свободе.

Девушка показалась мне спокойной, рассудительной. О своих недавних переживаниях в гестапо не обмолвилась и словом. Меня она попросила скорее дать ей новое задание. Девушка заявила, что может пойти в Ямполь и разведать там обстановку. И еще высказала одну просьбу: чтобы после возвращения ее оставили в отряде.

Надя рассказала, что, когда, она в последний раз покидала Ямполь, там было пять бронемашин. На ее глазах они направились в сторону хутора Михайловского.

— Посылайте Марчевскую в Ямполь, — говорю Красняку. — Прикрепите к ней толковых связных.

Красняк начал перечислять фамилии подходящих для этого людей, но я остановил его:

— Вы лучше меня знаете своих людей. Действуйте. Сейчас нельзя терять ни минуты.

Не успели Красняк с Надей отойти, ко мне приблизился худощавый человек в кепке, лицо которого давно скучало по бритве. В руках он держал винтовку, которую, представляясь мне, с легким стуком приставил к ноге.

— Секретарь Шосткинского горкома партии Трало.

Я от радости чуть не ошалел. Вот удача! Долго не отпускал его руку. Но тут из-за плеча Трало показалось улыбающееся, удивительно знакомое лицо. Пытаюсь вспомнить, где я видел этого человека.

— Председатель Шосткинского городского Совета депутатов трудящихся Федор Сергеевич Коротченко, — назвал он себя.

И только после этого я понял, почему мне показалось, что я его уже знал когда-то. Это родной брат второго секретаря ЦК партии Украины Демьяна Сергеевича Коротченко. Работая до войны на Украине, я издали неоднократно видел Демьяна Сергеевича, часто встречал его портреты в газетах. Внешне братья были очень похожи друг на друга, и это довольно сильное сходство не могло не броситься мне в глаза.

После Федора Сергеевича Коротченко я познакомился с высоким красивым человеком, который оказался инженером по специальности, а по должности — одним из секретарей Шосткинского горкома партии. Это был Артюхов.

Руководители Шосткинского партийного подполья очень вовремя пришли к нам на помощь. Я прошу Артюхова вместе с ротой Кочеткова пойти к Шостке, по- мочь имитировать наше наступление на город. Когда об этом услышал Трало, он рассказал, что до жителей Шостки уже дошли наши листовки, в которых мы преду преждаем, что в этом селе предстоят жестокие бои. Поскольку у немцев там большие склады взрывчатых веществ, жителям надо уйти. Эвакуация уже началась. Нет сомнения, заключил Трало, что эти листовки лежат уже и на столе немецких начальников. Тогда я обращаюсь к Трало с просьбой возглавить группу разведки, которая тоже будет дразнить шосткинский гарнизон.

- Лучше вас, пожалуй, никто не знает эти места.

Тот с радостью соглашается.

— А я чем могу быть вам полезен? — спрашивает Коротченко.

Ему я говорю, что в Хильчанском и Середино-Будском районах царит голод. Надо бы заняться заготовкой продуктов, чтобы спасти людей, а главное, детишек. Федор Сергеевич горячо взялся за дело. С того дня он стал моим заместителем по снабжению. Честный, заботливый, рачительный хозяин, Федор Коротченко сумел так все организовать, что мы до конца своего пребывания во вражеском тылу больше никогда не испытывали голода.

Поступило донесение, что немецкие бронемашины двигаются на Шостку. Вышедшая из Антоновки рота Кочеткова попала под их обстрел. Туда сразу же были брошены противотанковые пушки под командованием Картузова. С первыми же выстрелами, без всякой дополнительной команды население ушло в укрытия, а партизаны заняли свои позиции. Недавно шумно ликовавшая деревня сразу притихла, насторожилась, опустела. Жизнь еще раз подтвердила, что фашистская оккупация не даст людям даже временной передышки: на пороге гостеприимной Антоновки снова стояла война.

Быстро возвращаю роту Кочеткова: уж очень демонстративно маневрируют эти бронемашины. А поблизости не видать ни одного подразделения пехоты.

Кочетков со своими людьми занимает свои прежние позиции перед клеверным полем.

Я все смотрю в стереотрубу. Ага, наконец-то! Из соседнего хутора Коминтерн показались цепи гитлеровцев. Они тотчас нырнули в клевер, словно растворились в нем.

План немцев примитивен. Они рассчитывают, что наше внимание всецело будет поглощено этими снующими взад-вперед бронемашинами, а тем временем пехота скрытно подползет вплотную к Антоновке и нанесет неожиданный, а потому и неотразимый удар.

Нет, так не выйдет у вас, господа! Мы срочно перебрасываем на правый фланг роты Смирнова и Ветрова. Они будут находиться в засаде до той поры, пока не вступит в бой рота Кочеткова. А тогда Смирнов и Ветров нанесут фланговый удар и отрежут гитлеровцам выход к лесу.

При минометно-артиллерийской группе находится наш комиссар Захар Богатырь. Он же принял на себя руководство двадцатью пятью расчетами станковых пулеметов.

Операция началась как по нотам. Каждый боец знал и четко исполнял свою партию, как оркестрант в хорошо слаженном оркестре.

Гитлеровцы подползли к самым огородам, примыкающим к Антоновке, и вскочили на ноги, чтобы одним рывком ринуться в село. Но тут же были брошены на землю огнем станковых пулеметов. Включилась в дело и наша артиллерийско-минометная группа, пристрелявшая местность на пути возможного отхода противника. Вскоре Рева поднял роты Кочеткова и Чижова на проческу всего клеверного поля. Партизаны при этом использовали немецкий прием: прижав приклады автоматов и ручных пулеметов к животу, они поливали поле огнем, как из брандспойтов.

Да, операция начиналась как по нотам. Но вскоре я просто схватился за голову. Это уже был не бой, а кошмарное побоище. Все перемешалось. Стоял невообразимый грохот, и уже нельзя было понять, кто кого бьет. Я оцепенел от ужаса, представив, какие мы понесем потери. В довершение всего я увидел почти в центре поля Реву и Богатыря, а вокруг них буквально бушевало море огня. Я кричал, звал их, кого-то немилосердно ругал, хотя и понимал, что меня все равно никто не услышит. Досталось Новикову, на которого я навалился, обвиняя в том, что его артиллерия вот-вот накроет своих. Невозмутимая уверенность Новикова в правильности расчетов пушкарей только еще более взвинтила меня. Я проклинал себя за легкомыслие, за то, что плохо продумал организацию боя, за то, что вынужден теперь торчать тут без всякой возможности что-либо существенно изменить. Я даже успел позавидовать Реве, Богатырю и другим командирам: им там легче — они в гуще боя и сами действуют. Я же здесь, как зверь в клетке. Все брошено в бой, отсюда нельзя понять, на чьей стороне перевес, нельзя узнать, кто жив, а кого мы уже потеряли. В эти мгновения я был на краю самого откровенного отчаяния, и мне стоило неимоверных усилий удержать себя от того, чтобы самому не броситься в бушующее огненное пекло и разделить с товарищами их участь…