На левом крыле мостика собрались руководители повстанцев: Кавиларанг, Румамби, Параджа, Босхарт, Госал. Они обсудили радиограмму ван Дулма и направили ему ответ: «Оставьте нас в покое. Мы идем в Сурабайю!» — «Немедленно сдавайтесь, или мы применим силу! На размышление дается 10 минут!» — последовала новая радиограмма. После такого ультиматума следовало бы сыграть боевую тревогу, занять посты по боевому расписанию. Однако этого сделано не было. Броненосец продолжал идти полным ходом, на его верхней палубе столпилось много матросов, считавших, что эскадра не решится предпринять активные действия. Тяжелые орудия главного калибра оставались в положении «по-походному» в диаметральной плоскости корабля, в таком же положении были и все другие пушки. Расчеты артустановок свои места не занимали.

Руководители восстания продолжали совещаться. Напрасно Мауд Босхарт призывал всех разойтись, укрыться за броней, а Кавиларанга и его помощников — войти в боевую рубку. Никто не принимал всерьез угрозы командующего эскадрой. С согласия всех своих товарищей Румамби порвал бланк с текстом принятого ультиматума и выбросил его за борт.

Запертые в кают-компании офицеры ломились в двери. Они-то прекрасно понимали, что идущая навстречу эскадра не остановится ни перед чем.

Десять минут истекли. Со стороны Явы послышался рокот авиационных моторов: на броненосец строем фронта шли четыре бомбардировщика «Дорнье». Было 9 часов 18 минут утра по местному времени. Защищаясь руками от ярких лучей солнца, люди на борту броненосца наблюдали за быстро увеличивающимися в размерах летающими лодками. Никто не смотрел в сторону идущей навстречу эскадре. А на ней все орудия угрожающе разворачивались в направлении броненосца. Густой дым пятнал ослепительно-синее небо. И вдруг раздался леденящий сердце протяжный, все усиливающийся отвратительный визг. Старший лейтенант авиации Хенрик ван Рюббен сбросил на беззащитный корабль пятидесятикилограммовую авиабомбу. Оборвав визг на самой высокой ноте, она с легкостью пробила довольно тонкую палубную броню между мостиком и шестидюймовым орудием правого борта, влетела в бортовой коридор и там разорвалась.

Босхарт, только что сбежавший по правому трапу с мостика, находился в это время возле второй дымовой трубы. Вот что он впоследствии писал: «Мощный столб огня взмыл на том самом месте, где стояла толпа людей, следивших за самолетами. Воздушная волна швырнула меня на палубу… Сразу же появились еще три бомбардировщика, летевших очень низко… Когда они пролетели, я поднялся и шатаясь пошел вперед. От того, что я увидел, слезы выступили у меня на глазах. Все они лежали — юноши, еще дети, — с оторванными руками и ногами; некоторые были охвачены огнем, другие, покрытые ужасными ранами, плавали в собственной крови. У одного из моих друзей — барабанщика — зияла в груди дыра размером с кулак. Взрыв вызвал ужасные разрушения: стальные плиты встали дыбом, согнулись, бимсы скрючились, на всем плясали желто-голубые язычки огня».

Взрыв одной небольшой, по современным понятиям, бомбы оказался катастрофическим для восставших: 23 убитых и смертельно раненных моряка, легкие ранения разной степени получили еще 38. Почти все руководители восстания погибли или вышли из строя: Госала, Румамби, Параджа взрыв чудовищно изуродовал, Кавиларанг получил тяжелое ранение в голову, Босхарт был серьезно контужен. Полупесси ранен в правую руку, в шею, бедро. И все это произошло только потому, что в момент налета все руководители восстания и множество его рядовых участников собрались в одном открытом месте, не вняв советам Босхарта.

Они даже не могли подумать, что командующий эскадрой выполнит свою угрозу, они были уверены, что вот-вот добьются начала переговоров и обсуждения своих требований…

Окутанный дымом «Де Цевен Провиенциен» остановился и стал медленно крениться на правый борт. В развороченных подпалубных помещениях разгорался пожар. Гибель руководителей восстания, тяжелые повреждения броненосца, пожар — все это вызвало среди повстанцев панику и смятение. Одни пытались гасить пожар, другие бежали к орудиям, чтобы стрелять по приближающимся эсминцам, третьи искали спасения во внутренних помещениях броненосца.

Арестованные офицеры, воспользовавшись смятением на борту, вышибли дверь и вместе с освобожденными ими белыми унтер-офицерами выбежали на палубу. Лейтенант ван Бовен кинулся к фок-мачте и спустил ненавистный красный флаг. Вместо него на стеньгу взлетела белая скатерть — знак капитуляции.

В считанные минуты к правому борту подошли шлюпки с эсминца «Пит Хейн». На палубу искалеченного броненосца ворвались бравые морские пехотинцы в стальных касках. Вот тут-то и стало ясным, кто же действительно является настоящими пиратами. Обратимся еще раз к запискам барона де Вос. Следует заметить, что барон старался не слишком сгущать краски, но тем не менее… «Морские пехотинцы действовали как китайские пираты. Они сшибали мятежников с ног, били их прикладами, тяжелыми подкованными ботинками, сбрасывали с трапов. Скользя в расплесканной по палубе крови погибших при взрыве, они волокли сбитых мятежников за ноги, сбрасывали, точно кули с грузом, в шлюпки, кое-кто при этом попадал в воду. Пощады не давали даже контуженным и раненым…»

Команда броненосца была разоружена и арестована. Индонезийцев поместили на крейсере «Ява», голландцев — на посыльном судне «Орион». Трупы погрузили на «Эверстен». Голландцев и индонезийцев похоронили на разных островах. Колонизаторы даже после смерти моряков пытались разрушить их солидарность.

Расправа с восставшими была жестокой. Буржуазная пресса по-прежнему именовала их «пиратами». Их содержали на островке Онрюст (по случайному совпадению его название значит «волнение», «мятеж») в ужасающих условиях, подвергая гнусным издевательствам. Только широкий протест мировой общественности помешал вынести им смертные приговоры. Наибольшие сроки заключения получили Кавиларанг (18 лет) и Босхарт (16 лет). 164 моряка (136 индонезийцев и 28 голландцев) получили 715 лет тюремного заключения! Зато участники расправы с восставшими получили награды, а ван Дулм стал контр-адмиралом и командующим флотом Голландской Индонезии.

Прозвище «пираты» сопровождало имена руководителей восстания по страницам буржуазной печати еще долгие годы. Это был старый пропагандистский трюк: как только в каком-нибудь флоте восставал корабль, к нему сейчас же цеплялся пиратский ярлык. Пиратами объявляли восставших в 1910 году бразильских моряков, пиратским броненосцем в свое время объявляли и «Потемкин», и монитор перуанского флота «Хуаскар», восставший в 1877 году. Зато этот «пиратский» ярлык оправдывал самые жестокие меры по отношению к мятежным кораблям и их экипажам.

Так было и в этот раз.

В далеком заполярном поселке Тикси в местном краеведческом музее бережно хранится выцветшая от времени фотография группы участников полярной экспедиции 1900–1902 гг. под руководством русского полярного исследователя барона Э. В. Толля. Экспедиция ставила перед собой целью исследовать Новосибирские острова, разыскать легендарную Землю Санникова, пройти северным морским путем в Тихий океан.

На фотографии среди участников можно увидеть и А. В. Колчака — будущего адмирала и Верховного правителя Российского государства в Омске, расстрелянного Советской властью в феврале 1920 года.

Однако прежде чем оказаться по ту сторону революционных баррикад и превратиться во врага собственного трудового народа, флотский офицер Колчак немало сделал во славу Российского флота и для исследования Арктики. Об этом свидетельствуют публикуемые ниже фрагменты протокола его допроса.