К началу XX века российская разведывательная служба приобретает более или менее организационно оформленные структуры. Приоритетное значение отдается военным вопросам. Поэтому вся поступающая секретная разведывательная информация о военном потенциале иностранных государств сосредоточивается в едином центре — так называемом статистическом отделении генерал-квартирмейстерской части Главного штаба армии. Под внешней вывеской «статистического» этот орган выполняет чисто разведывательные функции: сбор и обработку военно-стратегических материалов по армиям потенциальных противников, сведений об их военных приготовлениях, направление за границу офицеров с заданиями разведывательного характера, контроль за вербовкой и использованием агентуры за рубежом, приобретение и освоение в интересах российской армии новейших иностранных изобретений в военной области[107].

С 1 марта 1903 г. этот разведывательный центр «зашифрован» под 7-е отделение военно-стратегического отдела управления 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба. Функции его остаются прежними. Центр осуществляет руководство агентурной разведкой, которой занимаются его постоянные представители за рубежом, отдельные сотрудники МИД, представители других министерств и ведомств в ряде иностранных государств, а также штабы военных округов[108].

Принятые меры по централизации разведывательной работы позволили расширить ее агентурный аппарат, увеличить число объектов агентурного проникновения, объем добываемой разведывательной информации. Вместе с тем в работе разведки имелись серьезные недостатки. В ряде случаев разведка велась бессистемно, отставала от требований времени. В военных округах наблюдался определенный сепаратизм, стремление самостоятельно использовать добываемую информацию без согласования с Главным штабом. Кроме того, в мирное время штабы округов не имели специальных разведывательных отделений. Сказывалась также слабая профессиональная подготовка кадровых разведчиков, особенно в вопросах работы с агентурой. Большим упущением был недостаток финансовых ассигнований на нужды разведки, что вскоре весьма плачевно сказалось на результатах русско-японской войны 1904–1905 годов. Главному штабу на «негласные расходы по разведке» (так называемая 6-я смета) выделялось ежегодно 56 тысяч рублей, распределявшихся между военными округами — от 4 до 12 тысяч рублей на каждый. Военно-статистическому отделу на нужды разведки отчислялось всего около тысячи рублей в год. Исключение представлял Кавказский военный округ, которому отдельно выделялось 56 890 рублей в год для ведения разведки и содержания тайной агентуры в Турции[109]. Тем временем Япония, готовясь к войне с Россией, затратила на приобретение и содержание военной агентуры около 12 миллионов рублей золотом.

Недооценка российским правительством Японии как сильного и опасного противника привела к роковым результатам. Еще в 90-х годах XIX века началось резкое сокращение-военных расходов. При этом даже те незначительные суммы, которые выделились на нужды разведки, были распылены между военными округами, да и главное направление (Турция) оказалось выбранным ошибочно. Сила инерции (бесконечные русско-турецкие войны на протяжении XIX в.) помешала сделать правильные, своевременные выводы из реально складывавшейся стратегической обстановки на границах империи.

В Главном штабе дальневосточным направлением разведки (Китай, Корея, Япония) занимался так называемый 6-й стол 7-го отделения. Нельзя сказать, чтобы Японии там уделялось мало внимания. Однако ряд специфических особенностей этой страны представлял значительные трудности для организации разведывательной работы. Японские государственные чиновники, фанатически преданные «божественному микадо», отказывались идти на тайное сотрудничество с представителями иностранных спецслужб. При отсутствии солидных негласных источников информации приходилось рассчитывать на получение хотя бы каких-то отрывочных сведений из прессы и других официальных изданий. Но и здесь разведчиков ожидала неудача: большинство периодических изданий в Японии содержало ловко подобранную дезинформацию, рассчитанную на то, чтобы ввести читателя в заблуждение. К тому же русские разведчики, командируемые в Японию, не владели языком, а приставленные к ним местные переводчики сплошь являлись информаторами японской контрразведки.

«Представьте себе, что Вам предлагают приобрести весьма важные и ценные сведения, заключающиеся в японской рукописи, — писал один из представителей российской разведки в Токио, называя иероглифы «тарабарской грамотой», — и что для Вас нет другого средства узнать содержание этой рукописи, при условии сохранения необходимой тайны, как послать рукопись в Петербург, где проживает единственный наш соотечественник, знающий настолько письменный японский язык, чтобы быть в состоянии раскрыть содержание японского манускрипта. Поэтому для военного агента остается один лишь исход — совершенно и категорически отказаться от всяких quasi (якобы) секретных письменных данных, тем более, что в большинстве случаев предложение подобных сведений со стороны японцев будет лишь ловушкой»[110].

Русско-японская война обнажила кризисное состояние всей государственной машины Российской империи. Разведывательная служба, несмотря на имевшиеся существенные недостатки в ее организации, направляла отдельные сообщения о подготовке Японии к войне. Однако им не придавалось должного внимания в высших эшелонах власти.

«Россия не имеет постоянного правительства, — писал своему руководству тогдашний британский представитель в Петербурге С.С. Райс. — Каждый министр действует самостоятельно, без координации с другими министрами. Происходит курьезное положение. Император (Николай II) — в высшей степени религиозный человек без соответствующего государственного опыта, и даже без совета знающих людей, будучи окруженным великими князьями — в числе тридцати пяти, ни один из которых не находится на фронте войны. И рядом священников и монахинь, или просто церковных женщин… Нет голоса среднего класса. Аристократы без всякого влияния, тоща как бюрократия — чиновничество — живет на взятках. При всем этом миллионы людей в силу обстоятельств беднеют и беднеют, неся ношу налогов и предоставляя государству все необходимое, не говоря уже о миллионе призванных в армию…»[111].

Эти «самостоятельные действия» различных ведомств весьма пагубно сказались на ходе событий. Полковник; Главного штаба Гурко, присутствовавший при объявлении Николаем II войны Японии в связи с нападением японских кораблей на русскую порт-артурскую эскадру, в беседе с гвардейскими офицерами, вызвавшимися ехать на Дальний Восток, сказал: «Наша информация о военных приготовлениях Японии против России была просто безобразной. Существовала полная неразбериха между донесениями нашего посла в Токио и военного агента. Каждый из них излагал диаметрально противоположные мнения о подготовленности Японии к войне».

Не меньший вред наносили и внутриведомственные «выяснения отношений». Вскоре после начала военных действий общая организация дальней разведки была поручена генерал-майору Генерального штаба В.А. Косаговскому, у которого сразу же возникли серьезные осложнения в отношениях с генерал-квартирмейстером Маньчжурской армии генерал-майором В.И. Харкевичем. В июне 1904 года Косаговский писал в своем дневнике: «…Харкевич боялся, как бы я не стал ему поперек дороги, и употребил все от него зависящее, чтобы затормозить мне это дело. И, увы, он благополучным образом достиг этой гнуснейшей цели на пагубу русскому делу. Харкевич не только не дал мне ни одного способного офицера Генштаба, но еще и подставлял всюду ножку, подрывая мой престиж и восстанавливая против меня Куропаткина… и вообще весь штаб. А меня он довел до такого нервного возбуждения, что я готов был задушить Харкевича»[112]. Разведотделения армий действовали разобщенно. По свидетельству полковника Генерального штаба П.И. Изместьева, их сводки отличались низким качеством, и бывали случаи, когда в них «документально устанавливалось то, что на другой день документально опровергалось». Кроме того, собственные разведотделения были в штабе Приамурского военного округа и штабе тыла войск Дальнего Востока, Разведка проводилась также штабами войсковых частей, которые действовали независимо друг от друга. Все это свидетельствовало о недопустимой дезорганизации руководства разведкой.