– Нет.
Я уже внимательно изучала свой телефон, ерзала и морщила лоб.
– Спешишь?
– Да. Дома есть дела.
– Я тебя умоляю! Подождут твои дела. Посиди еще. А знаешь, на что прежде всего обращаю внимание, знакомясь с девушками?
– Нет.
Иван рассмеялся, обнажив розовые припухшие десны.
– Прежде всего, я смотрю на зубы. То есть на их наличие и целостность. Они должны быть ровными и белыми. Потом на руки – есть ли маникюр. И только потом на ноги. Ноги у девушки должны быть стройными и женственными. Без растяжек, дряблости и всяких там сосудистых звездочек.
– Хочешь, открою рот пошире? Вдруг ты не все рассмотрел?
– Кирка, не ерничай.
– Но, я так понимаю, тест прошла?
– А как же, дорогая! Ножки у тебя такие хорошенькие.
Я решительно встала из-за стола…
На следующий день он встретил меня после работы. Было начало седьмого. Сизые голуби гуляли по проезжей части. Они клевали какие-то семена, отправляя их прямо в зоб, и продолжали свой необременительный променад. Иван держал в руках букет желтых нарциссов и заправлял в брюки еще одну новую рубашку.
– Я здесь припаркуюсь и зайду в McDonald’s. Ты не против, если мы возьмем еду с собой и посидим на лавочке? Посмотрим, как пацаны рыбачат.
Мне было все равно. От него очень пахло потом, наверное, от волнения, и нарциссовым маслом. Я вдруг вспоминала, что мужчинам для увеличения потенции нужно пить воду из их цветков, а женщинам – этой же водой омывать грудь.
День подходил к концу, и люди с одинаковыми лицами, в одинаковых синих куртках спускались под землю. На противоположной стороне в «Евразии» уже открыли летнюю площадку, и продавец мобильных карт заинтересованно туда посматривал. Иван вернулся быстро, держа в руках пакет древесного цвета. В нем была маленькая картошка фри, гамбургер, шесть наггетсов и один стакан кока-колы. Через пару минут мы оказались на Русановской набережной, и он достал из багажника старое махровое полотенце. Постелил его на лавочке, разложил на коленях еду и мгновенно выхватил гамбургер:
– Ешь досыта.
И съел его в один присест. Я не успела перевести дыхание, как он съел всю картошку. А потом, увидев нетронутые наггетсы, уточнил:
– Что, не хочешь? Не голодная?
И начал целиком бросать их в рот.
Я рассматривала рыбаков с поникшими удочками, уставшую от пресса льда воду, его огромные ботинки и оксфордскую ткань рубашки, с которой он оттирал соусное пятно.
– Правда, хорошо? Согласись, так приятно посидеть после работы, перекусить вкусненьким и просто поболтать ногами. Снимай туфли!
И он с силой потянул за острый каблук. Я больно брыкнула ногой, он мигом успокоился, а потом задумчиво произнес:
– Я недавно был на свадьбе своего двоюродного брата и вот, что подметил. Все пришли парами, выпили, закусили. Женщины положили головы мужьям на плечи. Затянули песню… Я поймал себя на мысли, что тоже хочу так жить: вместе в гости, немудреный разговор за столом, твоя голова у меня на плече…
Наши встречи встречались достаточно долго. Кажется, двадцать пять дней. Иван звонил и говорил:
– Дорогая, я только пришел из зала и лежу голенький на кровати. Слава Богу, два раза за эту неделю уже отстрелялся. Сейчас отдохну и пойду съем салат. Хочешь знать, что туда положу? Два вареных яйца, редисочку, зеленый лучок, огурчик. Посолю и заправлю сметанкой. Может, приедешь ко мне?
– Я не голодная.
– Да не волнуйся ты так! Я тебя пальцем не трону. Положу в другой комнате.
– Спасибо, нет.
– А ты знаешь, что я все наши разговоры записываю?
– Зачем?
– Как зачем? Чтобы помнить, о чем говорили. Чтобы проверять, не «гакаю» ли я.
– И что – не «гакаешь»?
– Послушаешь нашу вчерашнюю беседу?
– Нет.
– Но ты все-таки послушай…
Однажды разговор зашел о сексе.
Он много раз касался этой темы издалека, словно пробирался сквозь лососевый туман. Жонглировал словами об эрогенных зонах и пятне Грефенберга6, показывал откровенные фото в телефоне, а потом спрашивал, знаю ли я, что такое интромиссия7. Иван в этой теме чувствовал себя очень уверенно, говорил со знанием дела и некоей авторитарностью. Подчеркивал, что интимным играм и секретам в свое время его научил товарищ, и сына он тоже научит. Поворачивался ко мне, отстегивая ремень безопасности, поднимал палец вверх и репетировал, как это будет доносить сыну: «Никогда не надевай презерватив. Ты ничего в нем не почувствуешь. Не хватало, чтобы баба получала удовольствие, а ты нет. Просто всегда после секса помойся».
Я фыркнула, а потом стала громко смеяться:
– И что, он вымоет мылом гонорею?! Ты что, с ума сошел?! Это полный бред!
Иван обиделся и привел в пример какого-то заводского парня, с которым работал в одной смене.
– Он был самым настоящим ловеласом. И ничего, что промасленная тряпка за поясом, а ладони намертво закрасил черный мазут. Он не пропускал ни одной юбки и частенько это делал прямо на работе, запираясь на складе. И куда какому-то Казанове, у которого женщин насчитывалось всего-то около ста двадцати. Мы у него спрашивали, как он не боится заразиться, и он поделился секретом, что всегда после секса тщательно моется с мылом.
– И ты хочешь сказать, что если когда-то у нас будет близость, ты не станешь предохраняться?
– Нет, конечно. Есть масса других способов. Например, таблетка аспирина или спринцевание уксусом.
– А как же инфекции?
– У меня нет инфекций.
– А когда ты был у врача?
– Никогда.
– А ты в курсе, что у Казановы был полный набор венерических заболеваний?
Он посмотрел на меня с жалостью:
– Кирка, я тебя умоляю! Не умничай.
Говорить дальше не было смысла. Но меня несло:
– А когда ты думаешь начать сексуальное воспитание сына?
Он даже не задумался, и было понятно, что решение принято давно:
– После окончания школы. Вот как получит аттестат, так и поговорим по-мужски.
– Мне кажется, говорить уже будет не о чем. Ты опоздаешь на пару лет.
– Что ты несешь? А когда вовремя – в пятнадцать? Да что ты знаешь о моей семье? На первом курсе мать нашла у меня художественную книжку с женской грудью на обложке. Она плевалась слюной, била по морде и кричала, что я извращенец и проститут. Я был в этом деле поздним, и сын мой будет именно таким.
Последним нашим свиданием стал ужин в его доме. На календаре только зарождался май, и ночи по цвету уже напоминали тенарову синь, уравнивая между собой шпинатную, тимьяновую и базиликовую зелень.
Наступило воскресенье – день Красной горки8. Пышно цвели яблони и крепкие гиацинты. По улицам прохаживались одинокие женщины под руку с близкими мужчинами. Они свято верили, что благодаря этому ритуалу обретут долгожданное счастье.
Мы ехали и ругались. Я была взвинчена затянувшимися отношениями, своей инфантильностью и открыто его провоцировала. Иван усиленно отбивался. На коленях тяжелела коробка с бокалами для красного вина на черных худощавых ножках. Она подпрыгивала на ухабах, а я говорила, что ненавижу готовить и не переношу запаха сырой рыбы. Иван доказывал, что стоять у мартена – прямая обязанность женщины, и нечего здесь изобретать велосипед.
– Ты знаешь, моя Варя тоже первое время воротила нос. Я привожу щуку с рыбалки, а она чистить отказывается. Я полдня удил, а она, видишь ли, боится, что та ее укусит. А однажды заглянул на кухню, а у щуки завязан рот бинтом. На бантик.
Потом вздыхал и ласково, даже жалостно спрашивал:
– Кирюша, ну что с тобой? Я ужин приготовил, шарлотку испек, фильм для тебя скачал.
Мне становилось стыдно, и я просила прощения.