Они жили в панельной девятиэтажке возле мормонской церкви Иисуса Христа и Святых последних дней. Члены этой организации верили в Христа и в искупление краеугольным камнем своей религии. Прихожане гордо приносили десятину, а миссионеры в дешевых костюмах и с бейджем на груди посвящали проповедям до двух лет своей жизни. А еще утверждали, что существует множество богов и что сам человек при определенных условиях тоже может стать богом и иметь своих духовных детей. И когда верующие со слащавой улыбкой подходили к Лине и выдавали фразу: «Давайте поговорим о Боге» – она жестко парировала:

– Вы не имеете права о нем говорить, потому что вы о нем ничего не знаете.

Мормоны не оставляли попыток построить диалог, но Лина только отмахивалась и ускоряла шаг.

Рядом с домом находилась остановка и неизменный ларек, как врожденный невус11, торгующий сигаретами и пепси-колой. Через дорогу – стадион «Спартак», где он много лет бегал по утрам. Первое время Матвей будил жену и приглашал побегать вместе:

– Вставай, погода такая хорошая. За ночь выпал снежок, и на градуснике всего минус пять. Небо – одно сплошное солнце. Пробежим хотя бы четыре круга. Будем чувствовать себя бодрее.

Лина сладко зевала, поправляла подскочившую к груди ночную рубашку и переворачивалась на другой бок.

– Беги сам. Я спать хочу.

Он молча выходил в коридор, натягивал спортивный костюм, специальные нескользящие носки и тихо закрывал ключом дверь. Потом увлекся сквошем и вечерами стал пропадать на тренировках. Лина возмущалась его задержками, страдая от того, что не видит его целыми днями, а он подсознательно шел по сценарию семейной жизни своих родителей. Ведь его отец, не находя в доме вдохновения, тоже добирал его извне: из спорта, общения и максимальной отдачи работе. Однажды он предложил:

– Пойдем в воскресенье вместе. Поболеешь за меня.

Она согласилась, но это оказалось слишком скучно. В прихожей стояло два ведра огурцов, привезенных из Полтавы, смородиновые и вишневые листья и кориандр. На столешнице – желтые зонтики укропа, сухая горчица и целая армия блестящих трехлитровых банок. Она еще с вечера прикидывала, сколько закрыть бутылей соленых, а сколько маринованных огурцов. И так было жалко времени, проведенного впустую. Лина смотрела на небольшой коробок, отмеченный линиями аута, на отскоки черного мяча и на то, как Матвей вытирает влажную руку об стену, и вздыхала. Игра казалась слишком мелкой – не престижной, что ли. И Матвей, чувствуя ее тоску, проиграл три гейма подряд.

Он припарковался у гаражей, разрисованных мелом. На них кто-то с незначительными грамматическими ошибками признавался в любви. Чуть ниже, в левом углу было зачеркнуто плохое слово. На скамейке грелись соседки, поглаживая ноги с дутыми венами, они приветливо с ним поздоровались.

– Не иначе, как Матвей опять пошел к своим. И чего ему не сидится? Чего он бегает туда-сюда? Лина такая женщина, такая хозяйка…

– Потому, что все они кобели. Вот почему. Ты много видела приличных мужиков? Вот и я не видела. Либо пьет, либо курит, либо по бабам бегает. А лучше все сразу. Вот мой Толик, царство ему небесное…

Он открыл дверь своим ключом. Лина вышла его встретить. На ней была кофточка цвета ранней малины, которая оттеняла темные волосы, подстриженные под каре, и легкий дневной макияж.

– Привет. Как доехал?

Он поцеловал ее в губы и разобрал рукой новую укладку. Губы были пухлыми, сладкими и очень манящими.

– Хорошо. Как вы?

– У Сашки болит живот, вот-вот начнутся месячные. Завтра у кумы день рождения. Помнишь? Нужно выбрать подарок. Поедем вместе? Я хочу ей картину в кабинет. Какую-нибудь прозрачную акварель.

Матвей редко говорил «нет». Любая их просьба всегда выполнялась беспрекословно. Только в этот раз он был тверд.

– Лина, я не могу. У меня завтрашний день расписан. Купишь сама, что посчитаешь нужным.

И положил на стол десять тысяч гривен.

Пока она паковала пустые банки, в которых еще вчера был салатный перец в томатном соусе и кизиловое варенье, он заботливо съездил к бювету и набрал пять бутылей родниковой воды. Потом снес то, что давно пора отвезти к маме: старые растянутые кофты, убитую обувь и застиранный постельный комплект. Затем мотнулся в аптеку Сашке за «Но-Шпой», в ветеринарный магазин – за кормом для собак и в банк – снять еще денег.

– У нас стиральный порошок закончился.

– Хорошо, купим на обратном пути.

– Пап, я не могу понять систему логарифмических и показательных уравнений.

– Возьми с собой учебник. В дороге подтянем.

– А ты мне дашь порулить?

– Да, когда выедем за город.

Матвей на автомате пробежался по квартире. Окинул взглядом розетки, проверил лампочки и поправил постель. После его ухода бывшая жена и дочь спали вместе. Лина как раз разливала по стаканам домашний лимонад из тархуна и лайма, а он привычным движением собрал мусор, а потом обратился к ней:

– Ты завтра работаешь?

– Нет.

– Нет клиентов?

– Угу. Я это списываю на майские праздники, поэтому мы планируем остаться у мамы. Заберешь нас через пару дней?

– Лин, не смогу. Я на неделю улетаю в Питер.

– Хорошо, тогда вернемся все вместе.

Матвей на секунду задумался, отставил чашку с недопитым чаем, а потом осторожно предложил:

– Может, мы придумаем для тебя что-то другое, раз нет клиентов? Или расширим твой салон?

Лина напряглась и мгновенно разозлилась:

– Я тебя прошу, не начинай! Ты уже все, что мог, для меня придумал.

– Но ведь ничего же не изменилось. Вы как жили, так и живете. В том же достатке, в том же доме, придерживаясь привычного темпа и стиля. Покупаете одежду в тех же брендовых магазинах и питаетесь точно такими же эко-продуктами.

– Все изменилось. Ты разрушил нашу жизнь.

– А ты создай свою.

– Я не хочу свою. Я хочу нашу. Прежнюю.

– Вы что ссоритесь?

На пороге стояла Сашка. У нее был настороженный взгляд и навострены уши. Она держала в руках собаку, которая вертелась во все стороны и пыталась снять зубами розовый кожаный комбинезон. Матвей с Линой одновременно очнулись, напялили на лица маски беззаботности, словно накинули на плечи легкие ветровки, и потрепали ее по волосам:

– С чего ты взяла? Бегом в машину! Пора ехать.

Все было как всегда: очень здорово. Они любили семейные поездки и в этот раз направлялись за три сотни километров в Полтаву. Матвей пел за рулем песни Лепса, а Сашка ему подпевала своим чистым, еще немного детским голосом.

Я счастливый, как никто!

Я счастливый лет уж сто…

За окном начался лес, и по обочине густо росли сосудистые сосны, с постепенно обновляющимися иголками. Ветер как раз переносил микроспоры на женские шишки. Волнистые корни, вымытые многочисленными дождями, расползлись змеями по земле. На пригорке жгли старую хвою, и Лина шумно втянула воздух:

– Сосну жгут… Саш, подставляй ресницы. Они станут длинными и пушистыми.

Матвей вопросительно на нее посмотрел.

– Рецепт из детства. Когда-то мы свято в него верили.

Матвей вспомнил, как мальчишками на пустыре жгли листья и сухие ветки, а потом в золе пекли картошку. Все бежали домой и без спросу тащили клубни, а еще ломти криво нарезанного хлеба и перья старого чеснока. Кто сколько унесет.

– А мы, когда стояли вокруг костра, чтобы отвести от себя дым, говорили: «Куда масло – туда дым. Куда масло – туда дым».

– Пап, и что – помогало?

– Конечно. Ведь это магические слова.

Потом захотели пить и пили по очереди из одной бутылки. Лине было приятно обхватывать горлышко после его губ. И все было как раньше: остановка в поле, когда девочки захотели в туалет, открытые окна машины, заправка с белыми шатрами и полные чашки горячего шоколада. Они знали место, где его готовили по-настоящему: из плитки черного шоколада, кукурузной муки, молока и сахара. До момента, когда Матвей, посмотрев в зеркало и поймав глаза Лины, не произнес: