— Дэвид, прекрати. Я понимаю, что тебе тяжело...

— Неужели? Ты знаешь, каково это, когда собственный мозг становится твоим врагом?

— Если ты способен разговаривать настолько связно, как сейчас, значит, все не так уж плохо, верно?

— Нет, неверно. Ты же слышала доктора.

— Слышала. Но хорошо уже то, что твою краткосрочную память диагноз явно проскочил.

— Отлично. Теперь я могу сидеть и копаться в своем загнивающем мозгу, как... как... — Дэвид ударил себя ладонью по лбу. — Как еще объяснить, что тебе нельзя здесь оставаться? — зло сказал он.

Ответ, который первым пришел в голову Лизе, задержался в тревожной нерешительности на кончике языка, но потом все-таки вырвался наружу:

— Если и есть такие слова, тебе их не вспомнить.

Глаза Дэвида угрожающе замерцали, но потом сквозь щель в его гневе пробился веселый лучик.

— Нехорошо так говорить, — упрекнул он.

— Да, нехорошо, но не хуже, чем пытаться оттолкнуть меня, как это делаешь ты. Ты мой муж, я люблю тебя, и, если быть с тобой означает уживаться с капризным, злобствующим старикашкой, которым ты, как видно, решил сделаться, так тому и быть.

— Это еще цветочки по сравнению с писающим в постель слюнтяем, который придет следом за ним, — огрызнулся Дэвид и, бросив на стол салфетку, вышел из кухни.

Лиза осталась сидеть, где сидела, не в силах спорить с ним, оправдываться или даже пытаться утешать его, потому что понятия не имела, как подойти к этому, чтобы добиться хоть какого-то эффекта. Она чувствовала себя заброшенной в мир, о существовании которого никогда в жизни не задумывалась, мир, который уже теперь невероятно трудно было не воспринимать как бездонную пропасть.

Дэвид прав, она еще молода, ей даже сорока нет, но пятьдесят три тоже не возраст. И в любом случае, сколько бы им ни было лет, они не заслужили такого жестокого удара от безликого и безнаказанного рока.

Позднее они лежали на кровати в объятиях друг друга. В тот день они занимались любовью со страстью, которая граничила с отчаянием, и одновременно с нежностью, неодолимая сила которой до сих пор отдавалась в их душах и телах. Казалось, что в этот раз они соединились полнее и глубже, чем когда-либо, и, чувствуя вокруг себя сильные руки Дэвида и полной грудью вдыхая ощущение близости, которая связала их как никогда крепко, Лиза едва сдерживала слезы. Как может такой энергичный и здоровый во всех остальных отношениях мужчина пасть жертвой подобной ужасной болезни? Это неправильно. В этом нет никакого смысла. Лизе невыносимо было представлять, что творится сейчас в мыслях у Дэвида. Возможно, он гадает, часто ли они смогут наслаждаться такого рода физической близостью в будущем и сколько пройдет времени, прежде чем он забудет, что такое желание, и перестанет в ней нуждаться? Лизе хотелось сказать ему, что это не важно, что она все равно будет рядом, будет любить его и заботиться обо всех его нуждах, но она понимала, что он не захочет этого слышать.

Интересно, как он отреагирует, если она скажет, что только что между ними, как ей кажется, произошло нечто особенное, нечто большее и как никогда значительное? Лиза всем сердцем желала, чтобы это было правдой, но в прошлом ей столько раз казалось, что она забеременела, а итогом всегда было разочарование. Нет, она не будет обнадеживаться раньше времени, особенно теперь, когда это так много для нее значит. Спрятав лицо в изгибе шеи Дэвида, она вдохнула его восхитительный мужской запах, и тот устремился в нее с возбуждающей силой самой интимной из ласк.

«Дэвид, Дэвид, Дэвид! — мысленно кричала она. — Не оставляй меня! Пожалуйста, не уходи!»

Лиза издала тихий стон протеста, когда Дэвид, поцеловав ее в макушку, мягко отстранился и встал с кровати. Несколько минут спустя он вернулся из ванной, завязывая пояс халата, и от Лизы не укрылось, какую страшную муку он в себе прячет.

— Мне нужно поговорить с Майлзом, — отрывисто проговорил он.

Лиза понимала страх, который заставлял Дэвида отталкивать ее, но не собиралась идти у него на поводу. Решив противопоставить его боязни свою силу воли, она протянула руку и подождала, пока он вновь возьмет ее. Когда Дэвид сделал это, она притянула его к себе и заключила в объятия. Рано или поздно им придется иметь дело с остальным миром, Лиза принимала это, но нисколько не сомневалась, что в свое время, которое сегодня еще не настало, Дэвид должен в первую очередь поговорить с дочерью.

Розалинд удивилась, когда увидела, что из папиной машины выходит Ди. Когда они в последний раз разговаривали, та извинялась, что не сможет приехать на ланч, потому что пообещала давней подруге помочь с ярмаркой антиквариата в Йоувиле. Розалинд вовсе не возражала, что Ди все-таки приехала. Скорее наоборот, обрадовалась, потому что в последнее время при каждой встрече с отцом она побаивалась, как бы он не начал распекать ее за то, что она названивает любовнице Джерри.

Розалинд знала, что отец в курсе ее выходок, потому как Джерри сам признался, что просил его заставить ее их прекратить. Пока что, к ее удивлению и облегчению, Дэвид о звонках не упоминал. Однако в последнее время отец был с ней довольно холоден, что само по себе говорило о неодобрении, даже если он и не выражал его открыто.

«И не стыдно тебе отнимать мужа у другой женщины?» — как-то раз кричала она Оливии в час ночи. Или: «Знаешь, у него есть ребенок. Сын, и если он может вот так от него уйти, с чего ты взяла, будто он останется с твоим ребенком, когда новизна поизотрется?» Но куда хуже была ночь, при одном воспоминании о которой Розалинд съеживалась от стыда. В тот раз она позвонила Оливии и сказала: «Я бы на твоем месте внимательнее присматривала за дочкой, как бы с ней не случилось чего плохого».

Тогда-то Джерри и связался с ее отцом, и, откровенно говоря, Розалинд его не винила. Она, наверное, до смерти их перепугала. Ей самой стало не по себе, когда следующим утром она проснулась — с невообразимого похмелья — и вспомнила, что натворила. Розалинд подумывала над тем, чтобы снова набрать их номер и извиниться, но тут Джерри сам позвонил и сообщил, что попросил вмешаться Дэвида. Она вышла из себя, и разговор закончился тем, что Джерри пригрозил обратиться в полицию, если она еще когда-нибудь такое выкинет.

— Привет, — сказала Розалинд, натягивая на лицо веселую улыбку, когда на пороге показалась Ди. — А как же ярмарка антиквариата?

Ди вытирала ноги о коврик, хотя дождя на улице не было.

— Ах, это, — небрежно бросила тетка. — Она нашла какую-то другую помощницу. На меня хватит? Прости, наверное, нужно было позвонить и предупредить тебя, что я буду.

— Конечно же хватит. Я нашла новый рецепт говядины по-бургундски. Лоуренсу она всегда нравилась, и будем надеяться, что сегодня он к ней не охладеет. Возьми себе чего-нибудь выпить. В холодильнике полным-полно всего. Привет, пап, как поживаешь? — спросила она, тепло обнимая отца. Может быть, чересчур тепло, но разве есть кто-то, кого она любит больше? Кроме Лоуренса, конечно. — Планировщики уже ответили нам по поводу проекта в Лонг-Эштоне, — сказала она. — Новости не то чтобы плохие, но хорошими их тоже не назовешь. Если хочешь, можешь взглянуть после обеда.

Дела компании надоедают отцу теперь, когда у него началась новая жизнь? Он не уделяет им такого внимания, как раньше. Похоже, они по меньшей мере действуют ему на нервы.

— С тобой все в порядке? — спросила Розалинд, когда Дэвид закрыл дверь. — Голова перестала болеть?

— Голова? — эхом отозвался он.

— Когда мы говорили с тобой вчера...

— Ах да. Да, все нормально. Перестала.

Розалинд повернулась к тетке. Что-то было не так, она чувствовала. Дэвид и Ди были сами на себя не похожи, и, хотя Розалинд понятия не имела, что происходит, интуиция подсказывала, что в этом нет ничего хорошего.

— В чем дело? — боязливо спросила она. — Почему у вас такой... серьезный вид?

— У твоего отца есть новости, — сказала Ди, вешая пальто на спинку стула. — Думаю, нам лучше сесть.