— Зови меня просто Лафайет, Руди.

— Мне казалось, тебя зовут Ланцелот, — рассеянно заметил герцог. — Только вот сочинитель из меня никудышный, а ты говоришь, я должен…

— Что за бред, Руди. С чего ты взял?

— Как! Ты ведь сам предложил мне написать письмо.

— Я имею в виду, что меня зовут Ланцелот?

— Ланцелот… При чем здесь Ланцелот? — Родольфо удивленно посмотрел по сторонам и внезапно расплылся в счастливой улыбке. — Конечно! — воскликнул он. — Конечно, Ланцелот! Ты предан, благороден, изобретателен, и у тебя есть голова на плечах. Ты пьешь? — вызывающим тоном спросил он, выплевывая в бокал кусочек ногтя.

— Как я могу пить, когда бутылка пустая?

— Великолепно. Нельзя доверять человеку, который не умеет пить. Кстати, бутылка пустая. — Родольфо поднялся, неуверенно прошел в угол кабинета, открыл сейф, достал непочатую бутылку виски и по синусоиде вернулся обратно в кресло. — Значит, решено. Отправляйся к этой особе, Ланцелот, излей ей свою душу, признайся в любви, а главное, объясни, что ухаживать за мужем и повелителем — высший долг женщины, и хоть ты можешь предложить ей лишь жалкое существование рабыни, она должна утешиться тем, что жизнь не вечна.

— Очень убедительно, — согласился Лафайет, осторожно вытаскивая пробку из бутылки. — Но мне почему-то казалось, это ты хочешь с ней познакомиться. — Он нахмурился, недоуменно глядя на Родольфо. — Или я что-то напутал?

— Клянусь небом, Ланцелот, ты прав! Это ведь я ее хочу. — Герцог бросил на Лафайета подозрительный взгляд. — Слишком смело с твоей стороны становиться между нами. Она без ума от меня, но стесняется признаться, и я намерен послать за ней чрезвычайного посла, который притащит ее за волосы, ласковую и воркующую.

— Гениальная мысль, — согласился Лафайет, наливая виски между рюмками. — А кого ты хочешь послать?

— Гм-мм… может, Стонруба?

— Ни в коем случае. Какой он дипломат?

— Ланцелот! Я придумал! Почему бы мне не послать тебя?

— Меня? Ни за что, Руди. Ты нарочно так говоришь, чтобы помешать мне добиться того, чего я хочу.

— А чего ты хочешь?

— Чтобы ты послал меня за леди Андрагоррой.

— Об этом не может быть и речи! Твоя наглость не знает границ!

Родольфо схватился за бутылку и расплескал виски по рюмкам.

— Я готов пойти на уступки, — сказал Лафайет, хитро поглядывая на герцога.

— Что ты имеешь в виду?

— Я передам леди твое устное послание, а ты за это назначишь меня чрезвычайным послом. Можно наоборот. Согласен?

— По-моему, справедливо. Значит, так: когда догонишь Андрагорру, расскажи ей о моем увлечении, о моих выдающихся способностях и безупречном поведении, объясни, что она не прогадает, и не забудь напомнить, как необычайно ей повезло.

— Что-нибудь еще?

— Категорически нет. Я запрещаю. — Родольфо сурово посмотрел на. Лафайета. — Дальнейшие ухаживания я беру на себя.

— Уговорил, Руди. Я готов выполнить твою просьбу.

— Я знал, что могу на тебя положиться, — прочувствованно всхлипнул герцог и, поднявшись с кресла, протянул Лафайету массивный перетень. — Мой дворец в твоем распоряжении. Я никогда этого не забуду, мой мальчик. Ты подарил мне надежду.

— Перестань, Руди. А теперь иди спать. Завтра у меня тяжелый день.

— Какой завтра день?

— Вторник.

— Ах да, конечно. И если мы заговорили о завтрашнем дне, я приготовил для тебя небольшой сюрприз. Смотри, не проговорись, но где-то я слышал, что завтра ко мне в гости приедет одна леди.

— Руди! Какое счастье! Поздравляю!

— Только не болтай лишнего, говорят, это к несчастью. А теперь мне пора идти. Желаю приятно провести вечер.

— Стой, Руди, куда ты? Мы еще не закончили. — Лафайет поднял вверх наполовину пустую бутылку и заморгал глазами. — Даже не начали, — пробормотал он.

— Я никогда не пью, — решительно заявил герцог. — Алкоголь губит мозговые извилины. Спокойной ночи, Ланцелот.

Он неуверенно подошел к двери и переступил порог, держась за стенку.

Лафайет остался стоять, качаясь, посредине кабинета, который, казалось, вращался вокруг него все быстрее и быстрее. С трудом добравшись до ванной комнаты, он сунул голову под струю холодной воды и яростно растер волосы полотенцем, а затем, достав из платяного шкафа теплый плащ для верховой езды, сунул в карман коробку сигар, заткнул перчатки за пояс и вышел в коридор.

Он разбудил главного конюха, потребовал лучшую лошадь в конюшнях и пятью минутами позже, чуть покачиваясь в седле, предъявил герцогский перстень у ворот. Стражники заворчали, но открыли. Промчавшись по темным улицам до гавани, с помощью того же перстня он реквизировал небольшую баржу, не обращая внимания на возражения сонного хозяина. Часом позже, продрогнув от холодного ветра, O'Лири высадился на западном берегу озера. Узкая проселочная дорога уходила в густой лес.

— Отряд леди Андрагорры тоже вы перевозили? — спросил он у дрожащего лодочника.

— Да, если этот сброд можно назвать отрядом. Ну и ночка. Помяните мое слово, снег выпадет еще до зари. — Хозяин баржи подул на посиневшие пальцы.

— Для полного счастья только этого мне не хватало, — пробормотал Лафайет, обращаясь к поднятому воротнику плаща. На мгновение задумавшись, он вздохнул, пришпорил лошадь и поскакал, не оглядываясь, вперед, в лесную мглу.

В течение двух часов Лафайет скакал, не останавливаясь, по извилистой лесной дороге, все время поднимавшейся вверх. Ему приходилось объезжать огромные валуны, переправляться через речки, каменистые берега которых поросли мхом, но он не боялся заблудиться, так как на земле отчетливо были видны следы, оставленные колесами кареты и копытами лошадей. Холодный ветер продувал плащ насквозь.

— Куда я спешу? — бормотал O'Лири, раскачиваясь в седле. — И главное, зачем? С самого начала я повел себя глупее некуда, и прежде всего не настоял, чтобы Фитильзад соединил меня со своим начальством. Правда, не понимал, где нахожусь, и кстати, до сих пор не понимаю. Меланж. Что такое Меланж? Кто о нем слышал? Миазмы… ну и дыра.

И, конечно, он не имел права впутывать Свайнхильду в свои дела. Бедной девочке и так несладко жилось, а он свалился ей, как снег на голову, и всего за двенадцать часов умудрился разрушить семью. А потом, как последний болван, угодил за решетку и, не успев удрать, набросился на Дафну — то есть леди Андрагорру, — напугав ее до полусмерти. Глупее не придумаешь. Ему следовало догадаться, что она его не знает: на сцене этого сумасшедшего мира все знакомые лица играли другие роли. А затем

— дурацкая попойка с герцогом…

— С какой стати я потерял полночи, пытаясь перепить Родольфо, в то время как леди Андрагорра уезжала все дальше и дальше? — простонал он. — И если на то пошло, какое мне дело до леди Андрагорры? Она меня презирает, если верить Руди, и чего доброго, прикажет высечь кнутами в благодарность за все мои мучения. А что делать? Не могу же я допустить, чтобы ее облапошил Лоренцо Долговязый. Или Ланцелот Счастливчик?

O'Лири приподнялся на стременах. Его руки, пальцы на ногах и мочки ушей онемели от холода. Когда же, наконец, он ее догонит? Следы выглядели не свежее, чем на берегу озера.

Лафайет пришпорил коня, переходя на галоп, пригнулся к холке, уклоняясь от больно стегающих сосновых ветвей, и за

первым же поворотом увидел большой темный предмет. Карета красного дерева неподвижно стояла, преграждая путь. Сорванная с петель дверца скрипела, раскачиваясь, от порывов ледяного ветра.

— Ого! — сказал O'Лири, резко подбирая поводья и чувствуя неожиданную сухость во рту. — Похоже, здесь поработали разбойники.

Он спрыгнул с лошади, поморщившись от головной боли, подошел к карете и заглянул внутрь. На обитом розовым бархатом сиденье лежал маленький кружевной платок. Лафайет поднял его и принюхался.

— Лунная Роза, — пробормотал он. — Любимые духи Дафны.