Первое — это академия Можайского. Но перевод в академию на преподавательскую должность был нереален, как нереальным был и перевод на иную должность, поскольку иных должностей в академии было всего несколько десятков, а желающих оказаться на такой должности — несколько тысяч.

Вторым ленинградским вариантом был военный секретный научно-исследовательский институт. Он наилучшим образом соответствовала моим склонностям, работа в институте позволяла заняться любимым делом. В общем, это была мечта, но — тоже практически несбыточная.

Несбыточность этой мечты, как впрочем, и нереальность моего перевода в Центр управления, прямо следовала из тех событий мировой истории, которые совпадали по времени с основными вехами моей биографии.

В 1967 году, за год до моего окончания школы, Израиль в ходе Шестидневной войны освободил восточный Иерусалим, Иудейские горы, правый берег реки Иордан и существенно расширил свою территорию.

Тогда же, после сокрушительного поражения, лидеры побитых Израилем арабских стран кинулись в Москву, уверяя советских партийных руководителей в своей верности идеалам марксизма, интернационализма и приглашая Советский Союз включиться в борьбу с мировым злом, то есть — с сионизмом. Советский Союз включился в эту борьбу и, одновременно с массовыми поставками советского оружия, сопровождаемыми поставками на Ближний Восток советских специалистов, в нашей стране началась идеологическая обработка народа, которому советская пропаганда внушала, что в мире существует два главных врага всего прогрессивного человечества — американский империализм и израильский сионизм.

Но военной и технической помощью Советского Союза арабские лидеры не сумели воспользоваться. Получив крупные партии оружия, в том числе — зенитно-ракетные комплексы, бронетехнику и артиллерию, арабы вообразили, что теперь они стали сильнее и могут «сбросить Израиль в море».

В сентябре 1973 года, когда, я, недавний выпускник академии, впервые был назначен помощником дежурного по части, арабские армии двинулись на Израиль и началась «война судного дня».

Судный день в еврейской истории — это девятое ава, один из дней сентября, конкретная дата которого определяется каждый год по иудейскому лунному календарю. Судный день — это единственный день поста, день покаяния и скорби, день, в котором произошли все самые главные печальные события еврейской истории. Напавшие на Израиль арабские соседи хорошо знали значение для евреев этого дня и надеялись, что начатая война станет еще одним скорбным событием в их истории.

Произошло же прямо противоположное. Продолжительность «войны судного дня» была немного больше Шестидневной войны, но в её результате израильские войска, разбив войска арабских стран, вышли на берег Суэцкого канала, оккупировав весь Синайский полуостров. На севере израильтянами были заняты Голанские высоты, а до Дамаска, столицы Сирии, оставалось всего шестьдесят километров.

В Советском Союзе началась антисионистская истерия, которая, естественно, не могла не стать истерией антисемитской.

Мечтать в это время о переводе в секретный институт мог только еврей молодой, наивный и малоопытный. Именно таким я тогда и был.

Впрочем, тогда я не понимал, что события, происходившие на Ближнем Востоке, имеют ко мне непосредственное отношение и не очень этим интересовался. Намного больше меня интересовало своевременное получение очередных воинских званий.

Для продвижения по службе необходимо было обладать одновременно тремя качествами: быть членом КПСС, обладать командными навыками и отличаться примерным поведением в быту, обозначаемым в служебных характеристиках выражением «примерный семьянин».

В отношении быта у меня всё было в порядке: спиртное я употреблял не больше и не чаще, чем это считалось допустимым, а в остальном у начальства было устойчивое положительное мнение о моих твердых моральных устоях.

С командными навыками дело обстояло хуже, поскольку программирование меня интересовало, а воспитание солдат и сержантов срочной службы — нет, поэтому я считался хорошим инженером, но слабым командиром. И хотя без этой составляющей армейской службы нелегко было подняться по служебной лестнице, но должности начальника отделения или начальника смены были достижимы.

Но невозможно было избежать членства в коммунистической партии. Поэтому, до наступления двадцати восьми лет, когда наступал предельный возраст пребывания в ВЛКСМ^[14], надо подать заявление и стать членом партии.

Для написания заявления я воспользовался очередной пропагандистской шумихой вокруг личности «дорогого Леонида Ильича Брежнева^[15]».

Желая вступить в члены коммунистической партии, я написал: «в дни всесоюзной вахты в честь семидесятилетия со дня рождения Л.И.Брежнева хочу быть в рядах КПСС».

Получилось неплохо — не банально, да и причина веская. Кому из политработников могло придти в голову сомневаться в искренности порыва молодого офицера встать в общий коммунистический строй в дни трудовой вахты в честь юбилея генсека? Придти, в голову такие мысли, конечно, могли, но кто мог бы сказал такое вслух? За такие сомнения можно было заработать много неприятностей: молодой офицер в порыве энтузиазма рвется в первые ряды строителей нового общества, а кое-кто сомневается.

Поэтому меня никто о причине вступления в партию не спросил, и я стал кандидатом в члены КПСС. Одновременно со мной в партию приняли пять человек. Коллективно отметить это событие предложил Игорь Мишулин, инженер нашего отдела.

Игоря часто спрашивали не является ли он родственником знаменитого Карлсона — Спартака Мишулина. Игорь подтверждал: да, племянник, но — двоюродный. Любопытствующий сравнивал семитскую внешность Игоря с отнюдь не славянской внешностью Спартака и верил, что видит живого племянника великого Мишулина. Если к этому добавить природный артистический талант старшего лейтенанта Мишулина, то всякие сомнения в родстве с артистом исчезали.

Игорь предложил собраться у него дома и считать, что мы отмечаем его день рождения. Так мол, для конспирации.

— Правда, — добавил он, — за прошедшие две недели мы уже два раза отмечали мой день рождения, но ничего — еще раз отметим.

По такому поводу я переделал Роберта Бернса и написал длинное поздравление, в котором были такие строки:

Спасибо Игорь, друг сердечный,

Что позволяешь ты беспечно,

Свой день рожденья бесконечно

Нам отмечать.

Гулянка по случаю нашего вступления в коммунисты получилась веселая, а расставание с Сары-Шаганом — грустным.

В истории моего перевода в Ленинград родственные и дружеские связи моих родителей сыграли определяющую роль.

В феврале 1949 года, когда папа учился на третьем курсе военно-медицинской академии, состоялась его свадьба с двадцатидвухлетней мамой, студенткой зубоврачебной школы. Познакомил молодых Вениамин Клебанов, папин дальний родственник, который тогда ухаживал за своей будущей женой Сильвой, учившейся с моей мамой в одной группе.

Свидетелями на свадьбе родителей были, естественно, Сильва и Вениамин. Когда же папа закончил военно-медицинскую академию, а Вениамин Самуилович — академию тыла и транспорта, молодые офицеры и их жёны, расставшись, не потеряли, однако, привычки переписываться, а позже, — созваниваться друг с другом.

По истечении двадцати с лишним лет супруги Клебановы осели в Москве. Вениамин Самуилович получил звание генерал-майора и занимал хлебную должность в министерстве обороны, возглавляя снабжение строительных войск Советского Союза. Его жена, Сильвия Александровна, к этому времени стала настоящей генеральшей, что означает уметь польстить и, если потребуется — лизнуть того, кто выше, а от тех, кто ниже, — ожидать и, если надо, то потребовать лести и лизания. Ведь настоящий советский генерал половиной своих служебных успехов должен быть обязан своей жене.