— Все. Путь открыт. Алексей Борисович и Дмитрий Сергеевич пожалуйте в кабинет генерального директора. Витя и Петр остаются здесь, остальные — за мной.
Алексей Борисович Лучковский вышел вперед и толкнул дверь, ведущую на территорию фабрики.
Владимир Ильич Колобков был бледен.
Последний раз, накануне вечером, он, закрывая дверь, на которой красовалась табличка «Генеральный директор Колобков В.И.», даже представить себе не мог, что кто-то вместо него войдет в его кабинет и начнет здесь распоряжаться.
Владимир Ильич за прошедшие семь лет настолько привык к тому, что на фабрике только он хозяин, а остальные лишь следуют его указаниям, что даже тогда, когда главный инженер захотел продать ему акции фабрики, не стал выкладывать деньги, а решил, что тот никуда не денется, тем более, что у Владимира Ильича наступал срок последнего платежа за строящуюся квартиру и лишних денег совсем не было.
Теперь он вошел в кабинет директора, но остался стоять у самых дверей. Вроде все было как прежде, все вещи, которые каждый день встречали хозяина, лежали на своих местах, только теперь кабинет этот стал чужим, и вещи стали чужими, и Владимир Ильич робел сделать еще один шаг по направлению к столу, за которым сидел чужой человек, сидел в его кресле так, как будто оно стало его собственным.
Человека этого Колобков знал как своего бывшего главного механика Алексея Лучковского, которого в свое время уважал за хорошее знание им работы агрегатов и механизмов фабрики, но на которого никогда не глядел, как на своего возможного преемника.
— Вы понимаете, что это незаконно? — сказал Владимир Ильич заранее заготовленную им фразу.
— Пожалуйста, вот протокол внеочередного собрания акционеров, — вместо ответа сказал ему Расин, сидевший в кресле у стены и, поднявшись, протянул бывшему директору два листа с текстом, отпечатанным на принтере.
Владимир Ильич внимательно посмотрел на этого Расина, но лицо этого мужчины было ему незнакомо. Он взял предложенный ему протокол собрания в руки, но руки предательски дрожали и читать бумагу стоя было тяжело.
— Можно я сяду? — зачем-то спросил он у Лучковского.
Тот ответил:
— Конечно, конечно, — но не сумел скрыть довольной усмешки от замеченной растерянности Владимира Ильича, отчего теперь уже бывший директор почувствовал жгучий стыд за самого себя и его обширная лысина покрылась мелкими капельками пота.
На бумаге были указаны цифры, но за цифрами стояли конкретные люди, а Владимира Ильича сейчас интересовали не цифры, а они, люди, которые его предали, которые продали и свои акции и его, отца родного для коллектива трудового, как любил шутить Владимир Ильич под одобрительные улыбки своего женского, в основном, коллектива.
— Может быть вам перечислить, чьи именно акции участвовали в этом собрании? — новый директор как будто угадал незаданный вопрос.
Владимир Ильич кивнул в ответ и тот по памяти начал перечислять акционеров, количество акций, которые у них были и которые эти акционеры то ли продали ему, то ли передали по доверенности. Запомнить, а, тем более, подсчитать это в уме было невозможно.
Расин на этот раз подвинул к нему калькулятор и положил на стол чистый лист бумаги. Владимир Ильич взял предложенный калькулятор и начал складывать цифры. Закончив сложение, он нажал на калькуляторе клавишу деления и набрал знакомое число общего количества акций фабрики. Калькулятор предательски показывал 0.506, что означало 50.6 процента. Это было больше половины. Это был финал.
— Но ваше собрание незаконное, — попробовал возразить Владимир Ильич, вытирая лоб и лысину носовым платком.
— Пожалуйста, обращайтесь в суд, — спокойно ответил ему Расин. Новый генеральный директор молчал и наблюдал за происходящим с легкой полуулыбкой.
— Вы совершили захват предприятия. Это же самоуправство.
— Пожалуйста, обращайтесь в милицию или в прокуратуру, — последовал такой же спокойный ответ.
Владимир Ильич понял, что ему их не переспорить. Помимо численного превосходства (а за дверью стояли еще три крепких паренька в пятнистой униформе), захватчики хорошо подготовились, его приход в этот кабинет ничего не менял в их планах. Они его сосчитали и они все предусмотрели.
— Я могу взять свои личные вещи? — смиренно произнес он.
— Пожалуйста, — Лучковский встал, открыл и шкаф. На полке стояли пять полиэтиленовых пакетов с вещами. Он взял лежащий сверху лист бумаги и подошел к Колобкову. На листе было написано слово «опись» и перечислялись все вещи бывшего генерального директора, которые новыми хозяевами уже были сложены в пакеты.
— Я могу посмотреть свои вещи сам? — спросил Владимир Ильич, не притрагиваясь к описи.
— Пожалуйста, — Алексей Борисович сделал широкий жест.
Владимир Ильич подошел к столу, заглянул в один ящик, потом в другой, третий. Взял папку, положил в нее какие-то бумажки, подошел к шкафу и также достал несколько бумаг, предварительно показывая их внимательно наблюдавшему за его действиями новому директору. Потом он взял синюю папку с завязками, подержал ее в руке, помедлил, и поставил обратно. Затем направился к пакетам, заглянул в них, но не стал проверять содержимое. Взял пакеты в две руки и повернулся к двери, собираясь уходить.
— Владимир Ильич, хотелось бы ключ от сейфа получить. Не ломать же сейф, пусть еще послужит, — сказал новый директор.
— Я не помню где ключ. Я его поищу. Позвоните мне дня через три, — ответил Колобков.
— Хорошо, — легко согласился Лучковский, — До свидания.
Колобков ничего не ответил и вышел. Охранники, ожидавшие за дверью, пошли вслед за ним. В кабинете остались Алексей Лучковский и Дмитрий Расин.
Расин, который опять уселся в кресло пока Колобков высматривал свои вещи, поднялся, подошел к шкафу и достал синюю папку с завязками, ту самую, которую до этого доставал Владимир Ильич. Он развязал завязки и из папки на пол выпал ключ, судьба которого видимо и беспокоила бывшего генерального директора.
— Ну вот, нашелся ключ от сейфа. Теперь все, два дня можно жить спокойно, — сказал он.
— Почему два дня? — не понял Лучковский.
— Потому, что они сейчас начнут бегать по кругу: милиция, суд, прокуратура, но раньше, чем через два дня у этих органов никакой реакции не будет. Пока счет: один — ноль в нашу пользу. Теперь открываем сейф, достаем устав и срочно едем к нотариусу делать новую банковскую карточку.
Дальнейшие события на фабрике вначале стали развиваться по предсказанному Расиным сценарию, но с тем отличием, что судебными делами друзья Колобкова почему-то не спешили заниматься, зато необычную активность стала проявлять районная прокуратура.
Через месяц после захвата фабрики было назначено новое собрание акционеров.
На этот раз все акционеры были извещены о проведении собрания, функции счетной комиссии на собрании выполнял регистратор общества, которому ведение реестра было передано сразу после переворота. Строго говоря, это был один из тех документов, которые заранее заготовил Расин, а новому председателю совета директоров оставалось всего лишь поставить свою подпись, что он и сделал в день водворения Лучковского в кабинете генерального директора фабрики.
В фойе фабрики, за одним общим столом расположилась вся счетная комиссия, состоящая их трех человек. Акционеры по очереди подходили к этому столу, предъявляли свои паспорта и, получив бюллетени, расписывались напротив своей фамилии.
Расину стоял в стороне и наблюдал за происходящим.
Регистрация немногочисленных участников собрания была в самом разгаре, когда неожиданно для всех открылась дверь и на пороге появился Колобков.
Почти вслед за Колобковым в фойе вбежал Курилин и, подойдя к Расину, зашептал ему на ухо:
— Колобков и еще один хмырь приехали на старенькой БМВ красного цвета. За сквером остановилась светло-бежевая машина, «Жигуленок» четвертой модели. В машине четыре человека, из машины они не выходят. Мой человек сходил на разведку и сообщил, что, по всей видимости, у них в портфеле приемник и наверняка они слушают Колобкова, значит у Колобкова в одежде спрятан микрофон.
