— Все это замечательно, но как же насчет основополагающих принципов?

— Ну, здесь в первую очередь приходится говорить о законах подобия и распространения. Похоже, что в области магии они обладают той же фундаментальностью, что у нас закон Ньютона. Совершенно очевидный очередной шаг — это раскрыть математическую систему, вытекающую из этих основ. Боюсь, что придется мне разрабатывать свою собственную, подобно тому как Эйнштейн был вынужден приспосабливать тензорное исчисление для уравнений, иллюстрирующих теорию относительности. Правда, я подозреваю, что такая система уже имеется в готовом виде, а именно в исчислении множеств, кое представляет собой часть формальной логики. Сейчас попробую это продемонстрировать. — Чалмерс пошарил в складках своего балахона в поисках чего-нибудь пишущего. — Как вам должно быть известно, одним из основополагающих уравнений исчисления множеств, которое, по мнению одного моего наивного коллеги, имеет какое-то отношение к марксизму, является вот такое:

Означает это следующее: множество, или класс «альфа» плюс множество «не-альфа», равняется вселенной. Но в области магии, очевидно, соответствующее уравнение должно выглядеть так:

То есть множество «альфа» плюс множество «не-альфа» включает в себя вселенную. И при этом они могут быть, а могут и не

быть ограничены. Причина тут, насколько мне представляется, в том, что в области магии приходится иметь дело с неким множеством вселенных или миров. Магия, таким образом, нисколько не отвергает закона сохранения энергии. Действует она вдоль межмировых векторов, в известном смысле перпендикулярно измерениям пространства и времени. В результате энергию для своих спецэффектов она способна черпать в каких-то других мирах. Вполне очевидно, — продолжал Чалмерс, — что исследователь вполне может столкнуться со случаем, когда двое волшебников, каждый из которых пользуется энергией одной и той же вселенной, применяют ее в совершенно противоположных целях.

Таким образом, вам должно быть понятно, каким образом очаровательная леди Дуэсса — боюсь, что при этом еще и порядочная стерва — пыталась создать какие-то собственные чары, дабы пересилить те, что уже лежали на поясе. То, что это у нее не вышло…

— Дичь готова, джентльмены, — объявила Бельфеба.

— Хочешь, разделаю? — предложил Ши.

— Конечно разделай, если желаешь, мастер Гарольд!

Ши сорвал с дерева, похожего на катальпу, несколько крупных листьев, устлал ими землю, положил посредине попугая и вонзил в птицу нож. Пока он с хрустом разламывал скелет, его все больше и больше терзали сомнения относительно рациональности такого способа питания, как попугаефагия. Бельфебе он вручил большую часть грудки. Им с Чалмерсом досталось по ножке.

Бельфеба сказала:

— Насколько расслышала я, беседовали вы о магии и чаро-действах. Уж не живете ли вы ремеслом этим?

Чалмерс отозвался:

— Ну… гм… я не стал бы выражаться столь сильно, но…

— Да так — знаем парочку фокусов, — перебил Ши.

— Белых или черных? — резко спросила Бельфеба.

— Белых, как первый снег, — заверил ее Ши.

Бельфеба обвела обоих довольно жестким взглядом. Откусив порядочный кус от своей порции попугая, она без труда с ним управилась. Ши же нашел, что его кусок по консистенции скорее напоминает набор пружин от матраса.

— Лишь немногие белой магией занимаются в Царстве Фей, — заметила Бельфеба, — и все они наперечет. Возникни прибавленье в их рядах, лорд Артегаль обязательно известил бы меня об этом при нашей последней встрече.

— О господи, — выдохнул Ши с екнувшим сердцем, — ты что, тоже из полиции?

— Из… чего?

— Ну из этих, из кавалеров.

— Нет, никакого не имею я к ним отношенья. Странствую я, где только душа моя пожелает. Единственные повелители мои — честность моя собственная, целомудрие и сила. Я… Но постой, не ответил ты на вопрос мой даже наполовину.

— Какой вопрос? — не понял Чалмерс.

— Как получилось, что неизвестны вы мне, хоть уверяете, что владеете магией белой?

— О, — скромно отозвался Ши, — по-моему, не такие уж мы мастера, чтоб о нас повсюду гремела слава.

— Возможно, — согласилась Бельфеба. — И сама владею я тем, что окрестил ты «парочкой фокусов», хоть и нескромным было бы с моей стороны с той же Камбиной себя равнять.

— Как бы там ни было, милая моя юная леди, — заметил Чалмерс, — но я уже убедился, на основе своих собственных изучений данного предмета, что различие между черной и белой магиями существует исключительно на словах. Это мнимое различие никоим образом не отражает соответствующей разницы фундаментальных законов, управляющих той или иной магией.

— Добрый паломник! — вскричала Бельфеба. — Да что же молвишь ты — нет разницы между черной и белой! Большей ереси…

— Абсолютно никакой, — подтвердил Чалмерс, не замечая, что Ши пытается остановить его громким «тс-с!». — Жители данной страны просто договорились считать магию белой, когда ее применяют облеченные доверием представители власти для каких-то законных целей, и черной, если используется она всякими проходимцами для решения криминальных задач. Причем никак не скажешь, что сами принципы данной науки — или искусства — в том и другом случае не являются абсолютно одинаковыми. Вам следует применять термины «черная» и «белая» исключительно по отношению к субъектам и объектам магии, но никак не к самой науке как таковой, которая, подобно любой отрасли знания, с точки зрения морали совершенно нейтральна…

— Но, — возразила Бельфеба, — разве заклинание, которое читают, скажем, чтобы похитить некоего благородного и зажиточного обывателя, не отличается от того, какое помогает изловить негодяя?

— Вербально, но никак не структурально! — стоял на своем Чалмерс.

После нескольких минут оживленного спора Чалмерс воздел вверх обглоданную попугайную кость.

— По-моему, я вполне в состоянии, к примеру, располагая лишь одной вот этой костью, воссоздать живого попугая — или, по крайней мере, жареного вместо того, которого мы съели. Вы не станете возражать, юная леди, что это было бы достаточно безобидной демонстрацией данного искусства?

— Нет, но только в этом случае, — согласилась она. — Знаю я вас, ученых мудрецов, — стоит только согласиться с вами, как сразу в ловушку угодишь!

— Следовательно, это можно было бы отнести к так называемой белой магии. Но предположим, что попугай мне потребовался для каких-то… гм… низменных целей…

— Для какого, к примеру, злодеянья, добрый сэр? — уточнила Бельфеба.

— Я… гм… в настоящий момент просто не в состоянии выдумать. Предположим, это мне удалось. Так вот: чары и в том, и в другом случае будут совершенно одними и теми же…

— О, да неужели? — вскричала Бельфеба. — Тогда покажи, как создашь ты этих попугаев — одного для честных целей, а другого для нечестных, и тогда и впрямь соглашусь я с тобой.

Чалмерс нахмурился:

— Гарольд, какая может быть вполне законная цель для производства попугая посредством колдовства?

Ши пожал плечами:

— Если вам действительно нужен ответ, то отсутствие цели ничуть не противозаконней всего остального, если нет каких-то особых правил игры. По мне, так более дурацкого аргумента…

— Попугай без цели — это годится, — пробормотал Чалмерс.

Собрав в кучку исходные материалы — объедки, несколько лап папоротника, ножницы из своего набора и одну из стрел Бельфебы, — он раздул огонь, подбросил в него травы, чтобы образовалось побольше дыма, и принялся косолапо расхаживать взад и вперед, раскинув руки и декламируя: