— В те времена субмарины сохраняли плавучесть путем приведения в действие кингстонного клапана. При погружении его открывали, вода заполняла балластные цистерны, воздух там сжимался и уходил в компрессорные цилиндры, и лодка погружалась под воду. Затем балластные цистерны продувались, вместо воды в них поступал воздух, и субмарина поднималась на поверхность.
Хукер сделал паузу, давая островитянам возможность осмыслить услышанное, затем продолжил:
— А на этот раз кингстонный клапан чем-то забился. И лодка не могла всплыть на поверхность. Лежала на дне, и люди в ней ничего не могли поделать. Экономили воздух, потом начали задыхаться и все погибли. Все до одного. А старая субмарина нашла на дне океана свою могилу, угнездилась там, и ее постепенно затягивало песком и илом, сыграл свою роль и естественный эффект всасывания. «U-903» была почти мертва.
Все снова дружно закивали головами, соглашаясь с этим его утверждением.
— Почти, — подчеркнул Хукер.
Тут головы перестали кивать, люди насторожились.
— Подобно всем мертвецам, лодка начала разлагаться. Нет, она была сделана не из плоти и крови, как мы с вами, но за долгие годы ржавчина проделала крохотную дырочку в ее стальной шкуре. И вот тогда нефть, ее «кровь», начала постепенно вытекать из танкеров, образуя на поверхности маслянистые разводы, но океан велик, и никто не заметил этих крохотных пузырьков и пятен.
— Да, субмарина умирала и одновременно обретала вторую жизнь. Время работает неуклонно и неустанно, и через многие годы в кингстонном клапане тоже образовалась протечка, сжатый воздух начал выходить, и постепенно давление выдавило морскую воду из балластных цистерн, вместо нее туда начал поступать воздух. И наша субмарина вновь постепенно обретала плавучесть. Поначалу эта плавучесть была совсем невелика, ее достало бы лишь на то, чтоб поднять на поверхность спичку, но с каждым днем она возрастала, словно некие невидимые силы твердо вознамерились поднять лодку на поверхность.
— Могло пройти еще очень много лет, прежде чем старая погибшая лодка всплыла бы, но тут помог случай. Человек, сам того не осознавая, изменил баланс сил. В море, в тот самый регион, вышло научно-исследовательское судно «Сентилла». На борту внезапно отказало электронное оборудование, с помощью которого изучали строение дна. И тогда команда прибегла к подводным взрывам, которые производились с целью получить отзвуки этих самых взрывов в пластах земной коры, находящейся подо дном.
Похоже, слушатели догадались, о чем пойдет речь дальше. В помещении царила абсолютная тишина, ни движения, ни звука, и, казалось, было нечем дышать, такое напряженное ожидание разлилось в воздухе.
— И вот постепенно сотрясения от этих взрывов повлияли на дно, оно содрогнулось. Увязшая в нем субмарина «U-903» начала высвобождаться. И в один прекрасный день позитивная плавучесть в останках стального корпуса достигла нужной величины, и подлодка начала подниматься. Наверное, очень медленно, по какому-нибудь дюйму в час, она начала высвобождаться из этой вязкой могилы. Словно постепенно приходила в себя, как раненая рыба, сорвавшаяся с крючка. Вот она неподвижно зависла в воде, точно мертвая, не понимая, где находится и что с ней происходит, затем шевельнула плавником, вильнула хвостом, ощутила свободу и поплыла.
Нам неизвестно, какова была тогда в той точке температура воды, какое давление было на поверхности. Но нам прекрасно известно: баланс плавучести — штука настолько тонкая, что на нее может повлиять малейшее изменение условий окружающей среды. Управлять подлодкой было некому, а потому она плыла туда, куда несло ее течением. Изменения давления могли заставить ее вновь погрузиться на дно... или же, напротив, медленно подниматься, при этом поверхность моря оставалась ровной, никакой волны это не вызывало. А потом на пути у нее мог встретиться любой объект. Сколько раз она поднималась на поверхность и плавала там часами, не замеченная никем? Теперь мы этого никогда не узнаем.
Хукер предвидел этот вопрос, а потому стал отвечать до того, как его успели задать.
— Она вовсе не охотилась за рыбацкими лодками. Вы выходили в море сотни раз. А сколько раз происходило столкновение? Можно пересчитать по пальцам. Океан слишком огромен и глубок. Со старым корпусом могло происходить что угодно... Резкое падение давления перед штормом, падение или повышение температуры, направление и сила течений, только эти явления в совокупности и определяли местонахождение субмарины и возможность ее столкновения с другими судами.
Один из островитян спросил:
— А как же зубы? Мы знаем, что у нее были зубы! Да вы сами их видели, эти зубы!
Публика зашумела.
Хукер поднял руку и покачал головой.
— Это не совсем точно. Все мы видели, на что способны эти зубы. — Он поднял голову и заметил в дальнем ряду, у самой стены, Чану. Лицо ее отражало растерянность. Бергер, похоже, тоже пребывал в недоумении. — Это была подводная лодка времен Первой мировой войны. И носовая ее часть была оснащена снаряжением, которым давным-давно уже никто не пользуется. Штуковину эту называли сетерезкой, и состояла она из стальной опоры, расположенной под утлом. В нее вставлялись заостренные на концах стальные резаки. С их помощью можно было перерезать металлические кабели и сети, находящиеся под водой, которые в ту пору использовали для защиты акватории от подлодок. Это и есть ваши зубы. Они оставляли отметины на судах, с которыми доводилось столкнуться всплывшей субмарине. И малейшего изменения атмосферного давления было достаточно, чтобы она вновь погрузилась на дно, а затем всплыла в совсем другом, неожиданном месте.
— Но она дышала! — послышался в зале голос какого-то скептика.
— Да, и это объясняется выходом сжатого воздуха через маленькое отверстие в носовой части. «Дыхание» прекращалось, как только вода заливала это отверстие. Затем, когда нос поднимался над водой, возобновлялось.
— Но почему она не тонула?
— Потому, что кингстонный клапан все еще понемногу выпускал сжатый воздух. Плавучесть поддерживалась практически на нейтральном уровне.
Тут раздался чей-то другой голос, в нем отчетливо слышались нотки недоверия:
— Но ведь вы говорили... будто убили ее.
Хукер высмотрел этого человека, секунду-другую смотрел на него, потом усмехнулся.
— Так и есть, — ответил он.
С еще большим любопытством тот же человек спросил:
— Интересно, как же это вам удалось?
На этот раз Хукер не ответил. Покосился на сидевшего в первых рядах Элли и кивнул. Бармен поднялся и выключил в помещении свет.
Стало темно. Такая же черная непроглядная тьма царила порой ночью в открытом море. Резкий переход от света к тьме сделал последнюю еще черней и непроницаемей. И страх охватил островитян, даже несмотря на то, что они только что здесь услышали. Они были готовы увидеть нечто ужасное и в то же время страшились и не хотели этого. Однако увидеть все же придется, все это понимали. В помещении воцарилось напряженное ожидание.
Мако надавил кнопку пульта, и экран тут же ожил, превратился в серебристый цветок почти ослепляющего света. Все дружно ахнули, хотя на экране почти ничего не было, кроме серебряных полос и завихрений. Но не успели зрители и глазом моргнуть, как он потемнел, снова пришла ночь. Потом появились смутные очертания какого-то силуэта, еще более черные, чем ночное небо. Свет камеры придавал этой невнятной форме объем и глубину. Медленно, точно рождаясь из моря, на поверхность поднималось чудовище. Продолговатый нос венчали огромные и острые стальные резцы, отчего казалось, что монстр скроил страшную гримасу, звуковая система позволяла слышать его хриплое дыхание. Затем в воздухе мелькнула белая полоса, это из пусковой установки вырвалась ракета. Пронеслась, пронзив ночную тьму, пробила проржавевшую стальную оболочку старой подлодки, а затем взорвалась уже у нее внутри, превратив в куски искореженного металла, которые тут же начали погружаться в пучину, где на дне океана ждало субмарину последнее пристанище. Пробитый в нескольких местах корпус начал тонуть, показался «глаз», это последнее, что увидели потрясенные зрители. Хукер выключил камеру, представление было окончено. Изображение на экране застыло. От чудовища осталась лишь верхняя часть, напоминавшая по очертанию приподнятую бровь. Образовавшийся под ней нарост из кораллов и раковин походил на зрачок огромного глаза.
