— Интересно, господин Штангер. Сколько бы раз я ни беседовал с вашими коллегами, всегда они мне задавали этот же вопрос. Не является ли это доказательством того, что каждый из вас имеет что-то на своей совести? — прищурил он глаза. — Однако ближе к делу. Вы мне нравитесь, господин Штангер…

— Спасибо, мне приятно это слышать, — отпарировал Штангер.

— Я познакомился с вашим замечательным прошлым. Знаю, за что вы получили Железный крест. А что бы вы сказали, если бы я предложил вам работать в разведке СС?

— Честно говоря, ваше предложение для меня так неожиданно…

— Я говорю вам это совершенно серьезно.

— Я сейчас не готов дать вам ответ. Я должен подумать…

— Вы член национал-социалистской партии?

— Нет, но по своим убеждениям я национал-социалист.

— Похвально. Видите ли… — Эсэсовец подбирал слова. — Абвер переживает старческий маразм. Назрела необходимость «освежить» его состав. Произошло то, что должно было случиться и что вы хорошо знаете. Многие ваши офицеры были только разведчиками, да и то плохими, но не многие из них были преданы фюреру и нашей идее. Это, конечно, к вам не относится. — И в подтверждение своих слов он театрально замахал руками. — Я хорошо познакомился с вашим прошлым и результатами вашей работы. Я практически знаю о вас все! — Лайсберг пронзил взглядом Штангера, а тот, в свою очередь, посмотрел ему прямо в глаза. — Вы столько лет работаете, хорошо знаете всех офицеров и майора Завелли. Буду с вами откровенен: не все здесь надежные… Отсюда просачиваются важные сведения к врагу… Так что любое ваше замечание об офицерах вашего Центра, любая тень подозрения будут для нас… очень ценными. Я думаю, мы понимаем друг друга, герр лейтенант?

Штангер закурил новую сигарету и, скользнув взглядом по начищенным сапогам эсэсовца, его мундиру, знакам различия и лицу, глубоко задумался.

— Я жду ответа, господин Штангер, — торопил его Лайсберг.

— Да-да, именно об этом я сейчас и думаю… Если быть совершенно откровенным, господин Лайсберг, я никогда об этом не думал. Хорошо или плохо я выполнял свои обязанности, но мне никогда не приходило в голову, что кто-то из офицеров мог быть изменником.

— Я вас понимаю. Товарищеская солидарность — дело серьезное, однако офицер разведки должен везде усматривать деятельность врага. Не все, с кем я здесь разговаривал, придерживаются такой же точки зрения, как и вы… — Лайсберг понизил голос и с многозначительным видом поднял палец. — Вы, как офицер по специальным поручениям, немало могли бы рассказать о Завелли, Фриватте, Хайдене и других…

— Герр гауптштурмфюрер, прошу мне верить, но действительно в этот момент мне не приходит в голову ничего такого, что могло бы вызвать подозрения относительно кого-нибудь из наших офицеров…

Эсэсовец не спускал с него глаз, лицо его помрачнело.

— Если я правильно понял, вы не принимаете моего предложения, — процедил он сквозь зубы. — А если я займусь и повнимательнее изучу некоторые проблемы, вернее, некоторые неясные вопросы, связанные лично с вами?

— Со мной? С интересом все это выслушаю! — с нескрываемым удивлением ответил Штангер.

— Напрасно вы так самоуверенны, господин Штангер! — Голос эсэсовца стал твердым и грозным. — Например, дело об убийстве вами лейтенанта Бланке в шифровальной комнате… На мой взгляд, этот вопрос требует более основательного изучения. Даже после двух лет… Дальше… Убийство вами заключенного Михалика. Это все я напоминаю лишь мимоходом, ибо таких не совсем ясных дел, связанных с вашим именем, гораздо больше…

Штангер рассмеялся, с трудом скрывая охватившее волнение. Наклонив голову, он как можно спокойнее произнес:

— Я в вашем распоряжении, герр гауптштурмфюрер.

Лайсберг встал со стула и, в свою очередь, добавил:

— Вы, надеюсь, понимаете, что о нашей беседе никто не должен знать? У вас будет еще время обо всем подумать. Я рассчитываю на вашу интеллигентность. Когда вы обдумаете мое предложение, приходите ко мне. Вы не будете жалеть об этом. Ручаюсь…

— Я подумаю, господин Лайсберг. Никогда в жизни я не поступал опрометчиво.

Лайсберг на это ничего не ответил. Проводив Штангера до двери, он закрыл ее на ключ.

Ошеломленный услышанным, Штангер шел по коридору, скрипя зубами: «Фашистская свинья, подлец, негодяй и преступник!… Бланке, Михалик, следствие… Так вот в чем заключается здесь работа этих молодчиков из СС! Ищут подозрительных, собирают компрометирующие материалы против Завелли и других. Вербуют себе союзников… Хорошо, пусть обвиняют друг друга. В таком случае я им помогу. А что, если поступить в разведку СС? Что на это скажет Центр? Надо все обдумать. Спокойно. Или это будет конец моей деятельности, или появятся новые перспективы?…

Из-за поворота прямо на него выскочил Иорст и с возмущением опросил:

— Штангер, где тебя черти носят? Ищу, звоню, спрашиваю…

— Был на «исповеди» у гауптштурмфюрера Лайсберга…

— Ах так… — Иорст многозначительно покачал головой. — Не переживай, я там был уже два раза. И это, видимо, еще не конец.

— А какое у тебя ко мне дело?

— Несколько минут назад звонила инженер Хелен из Кенигсберга. Я не мог тебя найти, а она обязательно хотела с тобой поговорить.

— Что она сказала?

— Просила тебе передать, что она прибудет в Беловеж или сегодня поздно вечером, или завтра утром.

— Спасибо тебе за радостную весть.

Иорст взял его под руку и, оглянувшись по сторонам, многозначительно спросил:

— Очень тебя расспрашивал Лайсберг? Предлагал перейти на службу в разведку СС?

— Что-то в этом роде.

— Шантаж?

— Да.

— В общем, то же самое было и со мной. Они делают все, чтобы любой ценой проникнуть с помощью своих агентов в шифровальную комнату. Что ты решил?

— Еще ничего. А ты?

— От тебя у меня нет секретов. Видимо, все-таки приму их предложение.

— Работать в разведке СС? — удивился Штангер.

— Да, работа — как и всякая другая, а я все равно останусь самим собой. А ты еще не надумал?

— Не знаю. У меня сейчас в голове неразбериха, — ушел от ответа Штангер.

— Многие уже на это решились. Подумай… Будем опять вместе, — посоветовал Иорст.

— Хорошо. Подумаю. Пока! — Попрощавшись, Штангер толкнул дверь своей комнаты и в этот момент услышал сигнал тревоги…

Вот уже три дня Никор устраивал засаду при выезде из Беловежа. Каждый из партизан имел перечень регистрационных номеров автомашин, которые предстояло задержать, сделать обыск, а арестованных доставить к Никору. Однако партизанам не везло. Автомашины проезжали очень часто, но с другими номерами. Правда, две машины вызвали подозрения, но их сопровождали грузовики с солдатами и нападение на эти автомашины едва ли могло привести к положительным результатам.

В этот день Никор сменил место засады. Он подтянул ее ближе к Беловежу, в заросли пущи, рядом с болотистым ручейком возле шоссе, которое вело в Пружаны. Дозорных он выдвинул далеко вперед от места засады, чтобы они своевременно предупредили, когда рассыпать на шоссе острые треугольные шипы.

Шли часы. Партизаны не покидали своего боевого поста. Минуло утро, приближался полдень. Никор уже начал сомневаться в успехе. И вдруг наблюдатели сообщили, что в сторону Беловежа едет автомашина с номером, указанным Штангером.

Партизаны молниеносно разбросали на дороге острые шипы. Перед Никором был длинный прямой участок шоссе. Никор смотрел в бинокль на поворот, из-за которого должен был выскочить ожидаемый автомобиль.

— Есть! — крикнул он партизанам. — Бить по мотору и колесам!

Щелкнули затворы, и пулеметчики прильнули к своему оружию. Никор ловил в бинокль автотягач, ехавший с большой скоростью. Защитная окраска, брезентовый тент, открытое лобовое стекло, на капоте установлен ручкой пулемет, номер совпадал. Никор взвел затвор автомата, взглядом сопровождая автомашину и выжидая, когда она попадет на шипы. Проколы получили сразу два колеса. Запищали тормоза, машину занесло. Не успел водитель погасить скорость, как по мотору и кузову ударила очередь. Пуща ответила эхом.