Герцог д’Ож пробудился от сна со смутным ощущением чего-то несвежего в желудке. В этот момент Стеф, скакавший молчком с самой провинции, почувствовал желание высказаться и высказался в следующих словах:

— О город альмаматеринский и достославный!

— Тише ты! — прервал его Сфен. — Если нас с тобой услышат, то нашего доброго господина обвинят в колдовстве.

— Б-р-р! — сказал герцог.

— И его пажа itu[7].

— Б-р-р! — сказал Пострадаль.

И Сфен, желая напомнить Стефу, как следует выржаться приличному коню, заржал.

Герцог д’Ож остановился в «Кривобокой сирене», которую однажды порекомендовал ему прохожий трубадур.

— Фамилия, имя, степень знатности? — спросил хозяин заведения Мартен.

— Герцог д’Ож, — ответил герцог д’Ож, — имя мое Жоакен, и сопровождает меня преданный мне паж Пострадаль, сын графа де Прикармань. Конь мой зовется Сфен, второй же зовется Стеф.

— Место жительства?

— Замок Ковш-Эг[8], недалече от моста.

— Ну, с анкетой у вас вроде бы все в ажуре, — заключил Мартен.

— Надеюсь! — отозвался герцог. — Ибо ты уже начал раздражать меня своими идиотскими расспросами.

— Нижайше прошу простить меня, мессир, но таков приказ короля.

— Уж не собираешься ли ты еще выведывать у меня, с какой целью прибыл я в столичный город Париж?

— А чего тут выведывать?! Мессир прибыл, дабы спознаться с нашими шлюхами, самыми красивыми во всем христианском мире. Наш святой король ненавидит их от всей души, но они так пылко участвуют в финансировании предстоящего крестового похода…

— Много болтаешь, дурак! Я прибыл, дабы проверить, как обстоят дела со строительством собора вашей богоматери.

— Южная башня сильно продвинулась, скоро начнут возводить северную и галерею, которая их соединит. А еще там перебирают кровлю, чтобы она давала побольше света.

— Заткнись! — взревел герцог. — Если ты все выболтаешь, мне ничего не останется, как вернуться домой, к чему я отнюдь не расположен.

— Так же, как и я, мессир, а потому спешу подать вам ужин.

Герцог крепко поужинал, затем отправился на боковую и с большим аппетитом поспал.

Он еще и не думал кончать спать, как вдруг его разбудила громким окликом с берега парочка кочевников. Сидролен ответил им знаками, но они явно ничего не уразумели, ибо спустились с откоса, прошли по мосткам и взобрались на баржу.

Одна из особей была мужского пола, другая, наоборот, женского.

— Эскьюз ми, — сказала особь мужского пола, — но ми есть заблудшие.

— Нашел с чего начать! — заметил Сидролен.

— Начхать? Пуркуа? Ми есть заблудяги… или, как это… забулдиги.

— Очень печально!

— Кемпинг, пожалюста! Битте… кемпинг пасаран? Но пасаран[9]?

— Эх, хорошо говорит! — прошептал Сидролен, — только вот понять бы, на каком наречии: староевропейском или нововавилонском?

— А! О! — вскричала мужская особь, выказывая живейшее удовлетворение, — ви ферштеять европейски?

— Йес, натюрлих, — отвечал Сидролен. — Но снимите же свою поклажу, благородные чужестранцы, и выпейте по стаканчику перед тем как уйти.

— А! О! Стаканшик! Брависсимо!

Просияв, благородный чужестранец скинул свой рюкзак, затем, с полнейшим пренебрежением к мебели, предназначенной для сиденья, сложился втрое и опустился на пол, весьма ловко подсунув под себя ноги. Сопровождавшая его юная особа сделала то же самое.

— Может, они японцы? — спросил себя вполголоса Сидролен. — Да нет, волосы-то у них белокурые. Финны, наверное.

И он обратился к мужчине:

— Вы не финн, случайно?

— Чайна? Ноу Чайна! Моя есть маленьки друг на весь мир.

— Ясно. Космополит, значит?

— Йяволь. Где есть ваша стаканшик?

— Ишь ты, космополит, а про стаканчик не забыл.

Сидролен хлопнул в ладоши и позвал:

— Ламелия! Ламелия!

Приход последовал незамедлительно.

— Ламелия, налей-ка по стаканчику этим благородным чужестранцам.

— Чего им?

— Укропной настойки с минералкой, чего же еще!

Уход последовал незамедлительно.

Сидролен наклонился к кочевникам.

— Итак, птенчики мои, вы, значит, заблудяги?

— Да, мы блудим, — ответила девушка, — очень много блудим.

— Да вы, милая моя, никак француженка?

— Не очень: канадка.

— А ваша стаканшик? — спросил скрюченный кочевник. — Надо шнель чин-чин.

— Вот зануда! — сказал Сидролен.

— Ну, нет, он славный парень.

— И вы, конечно, направляетесь на туристическую турбазу для туристов?

— Мы ее ищем.

— Вы почти у цели. Надо пройти вверх по реке еще каких-нибудь пятьсот метров.

— А! Финиш? Прибивати? — воскликнул парень, резво вскочив на ноги. — Только пятьсот километр! Алле, шнель!

Он взвалил себе на спину рюкзак, который, судя по внешнему виду, весил не меньше тонны.

— Мы ждем укропную настойку с минералкой, — заметила девушка, не двинувшись с места.

— Уэлл, си!

Он сбросил со спины свою тонну и вновь уселся на пол в непринужденной позе «глотос».

Сидролен улыбнулся девушке и одобрительно заметил:

— Ну и дрессировочка!

— Дрессировочка? Я не понимает.

— Я хочу сказать: слушается с полуслова.

Девушка пожала плечами.

— Вы что, слабы на голову? Он остался, потому что он свободен, а вовсе не потому, что дрессирован. Если бы он был дрессирован, он тут же отправился бы на туристическую турбазу для туристов. Но он остался, потому что он свободен.

— А в этой юной головке кое-что есть, — прошептал Сидролен, с новым интересом вглядываясь в канадку, особенно в светлый пушок на ее ногах и в подметки ботинок. — Ей-богу, кое-что есть!

Тут как раз принесли укропную настойку с минералкой. Все выпили.

— А каким манером вы кочуете? — спросил Сидролен. — На повозке, на велосипеде, на машине, на вертолете? Пешком, верхом, вплавь?

— Стопами, — ответила девушка.

— Автостопами?

— Конечно, автостопами.

— Я-то сам иногда кочую на автотакси. Правда, это менее экономично.

— Мне плевать на деньги.

— Понятно. А как вам моя укропная настойка?

— Неплохая. Но чистая вода лучше.

— Здесь она никогда не бывает чистой. Речная пахнет помойкой, а водопроводная — хлоркой.

— Вы не хотите, чтобы он спел?

— Это еще зачем?

— Чтобы отблагодарить.

— За укропную настойку?

— За гостеприёмство.

— Очень мило с вашей стороны. Спасибо.

Девушка повернулась к своему спутнику и скомандовала:

— Спой!

Парень порылся в своем имуществе и извлек на свет божий крошечное банджо. Попробовав струны и взяв несколько вступительных аккордов, он открыл рот, и они услышали следующие слова:

— «Люблю Пемполь, люблю его утесы, и колоколен звон многоголосый…»[10]

— Где он это выучил? — спросил Сидролен, когда песенка была спета.

— В Пемполе, конечно, — ответила канадка.

— Ну и глуп же я! — сказал Сидролен, хлопнув себя по лбу, — мог бы и сам сообразить.

Минибанджо вернулось в рюкзак. Парень опять принял вертикальное положение и протянул Сидролену руку.

— Сэнкью, — сказал он, — и орибуар[11]!

Затем он обращается к девушке:

— Шнель! Ти идьот или не идьот?

Девушка грациозно встает и в темпе засупонивается.

— Ну и дрессировочка! — заметил Сидролен.

Юный кочевник тут же запротестовал:

— Найн! Найн! Нет трессировотшка: швобода! Либертад! Марширен нах кемпинг бикоуз иметь швобода марширен нах кемпинг!

— Ясно, ясно.

— Прощайте! — сказала девушка, в свою очередь протягивая руку Сидролену. — Еще раз спасибо, мы к вам зайдет как-нибудь, если будет время.

— Милости просим, — ответил Сидролен.

Он посмотрел, как они карабкаются вверх по косогору со всем своим снаряжением.