С этим де Моро не спорил, но глядя вдаль, напрягшись и с трудом формулируя мысль - ибо часть её хотел скрыть - проговорил:
- Талант говорит об избранничестве и призвании... Но ведь... не каждый талант... от Бога!
Отец де Шалон напрягся. Его подопечного волновало, видимо, нечто, лежащее весьма далеко от кулинарных изысков Мишеля Дюпона. Дьявольские таланты... Почему он заговорил об этом? Что у него на уме?
- Да. Есть и чёрные дарования, означающие, что на конкретном человеке - печать Дьявола. Редко, но встречается. Это приметили и в народе, ты ведь слышал, как говорят: 'что пришло от дьявола, к нему и приведёт...'
- Но почему Бог, справедливый и всеведущий, не мешает этому?
Шалон рассмеялся и обнял Дамьена.
- Вчера, уходя с нашего закрытого корта, ты забрал свои шпаги, но не взял сапоги. Почему?
Дамьен с удивлением посмотрел на педагога.
- Там сыро. Сапогам хоть бы хны, а шпагам влага повредила бы...
- Так если ты хорошо понимаешь, что не во вред сапогам, а что на пользу шпагам, неужели ты полагаешь, что Господь в своем всеведении не понимает, что на пользу и что во вред иному человеку? Просто всё не так просто из-за разницы в душах. Шпаги прочнее сапог, это металл, но сырость погубит их, однако, сапоги выдержат её. Зло - та же сырость и она кренится в наших душах. Есть те, кто дает злу чрезмерную власть над собой, есть и те, кто всеми силами борется с ним... Это и есть различие между грешным и праведным. Но есть - хоть Господь и не попускает, чтобы число их было значительно - есть и Люди Зла, адепты Дьявола, порождения Сатаны. Их бытие - испытание и искушение праведных. Они - сырость бытия и могут заразить любые души - кого ржавчиной, кого - плесенью. Но люди зла, поверь, непрочны. Зло никогда не приносит добра, порождает только зло и, в конце концов, обрушивается на голову того, кто его творит. Помнишь, что сказано в Писании, в послании к Римлянам? 'Бог же мира сокрушит сатану под ноги ваши вскоре...'.
Дамьен постепенно становился ровнее и спокойнее, перестал пытаться утверждать себя и прислушиваться к чужим разноречивым суждениям. Он с Божьей помощью сам способен и оценить, и осудить себя. Надо поступать так, как в этом случае поступили бы Господь и его учитель. Дамьен перестал подшучивать над Котёнком, рассмотрев в нём Божий дар доброты и кротости. Сначала заставил себя задать во время обеда Дюпону вопрос о соусе 'айоли', потом удивился его познаниям и, приняв, к немалому удивлению Мишеля, участие в дегустации, отметил его талант. Вслух.
Дюпон был шокирован и польщён.
Дамьену не надо было подмечать талант Потье - тот фонтанировал. Де Моро, выразив восхищение Дюпону, понял, что это не так трудно, как казалось, и, отметив, что место Потье - в королевской академии, тоже не перенапрягся. Он помог Дофину спасти коллегиального кота Амадеуса, забравшегося на ствол вяза, не могшего спуститься и звонким мяуканьем взывавшего о помощи. Дамьен привёл жеребца Бонифасио и, став на седло, дотянулся до глупого кота, Бог весть зачем забравшегося так высоко. В конце недели Потье помог ему с заданием по латыни, Дюпон специально для него стащил с кухни пирог, Дофин дал ему роман, который они читали тайно от педагогов, Котёнок же сказал, что он просто герой.
Что-то незримо менялось в Дамьене - и столь же незримо начала меняться жизнь. Ворон рассудил, что если ему стало уютнее в коллегии, то надо продолжать делать то, что приводит к этому уюту. Надо поступать по-божески, видеть чужие таланты и ценить их, нужно, если ты одарён силой и ловкостью, помогать всем, кто нуждается в твоей помощи.
Это был восхитительный педагогический результат.
Правда, не без червоточины. Дамьен много, запоем читал и быстро умнел. Обретённое понимание подлинного благородства, утончённость и учёность Горация де Шалона заставили Дамьена понять, что его братья - Андрэ и Валери, которые раньше казались ему воплощением подлинного мужества... на самом деле... просто грубые и невежественные солдафоны, люди грешные и весьма далекие от Господа. Печальнее же всего было то, что это понимание оказалось совсем недалеким от истины.
Дюран несколько раз замечал, что Гастон Потье старается оказаться на его пути. Даниэль охотно окликал юношу, часто после занятий приглашал то в библиотечные залы, то на прогулки. Мальчуган нравился ему, хотя некоторые странности Гастона удивляли. Потье был изломан и неровен, но проступавший в рассуждениях ум был живым, чистым и очень быстрым.
Тем страннее звучали вклинивавшиеся иногда в его речь суждения...
-Вы говорите, что нельзя ответственность за страдание и зло в мире возлагать на власть, на классы, и задача мировой истории есть победа над злой волей в мире, а не механическое устроение счастья. Но что делать, если ты бессилен не то, что исправить зло в мире, но и со злом в себе справиться не можешь? Если ты несешь в своей крови... - Потье резко осёкся, - все ли искусы выносимы и должны ли помои выноситься до полнолунья, как выносится боевая орифламма Роланда на поле битвы и боль становится столь невыносимой... и эта чертова луна...
Дюран никогда не прерывал Потье, и тот, бросив на него исподлобья взгляд долгий и испытывающий, опускал глаза. Однажды Гастон проронил: 'Вы - добрый...' Дюран мог лишь догадываться, в чём увидел Потье проявление его доброты, молча ждал, когда он продолжит, но Гастон лишь проронил:
- Надо понять и принять, что мир - юдоль скорби, и не ждать ничего. Тогда, может быть, обретёшь подобие покоя.
Дюран не спросил, почему Потье так жаждет покоя, и что мешает ему обрести его здесь, в тихих стенах коллегии, но внимательно слушал. Однако, Гастон снова не договорил, бросив настороженный взгляд на учителя.
Однажды во время их разговора в парке на скамье за их спинами неожиданно появился библиотечный кот Амадеус и громко мяукнул. Гастон в испуге вскочил с воздетыми к небу руками и лишь минуту спустя смог успокоиться. Дюран, который даже не вздрогнул, опустил глаза и сделал вывод о повышенной нервной возбудимости мальчонки.
Дюран заговорил о книгах, спросил, что читает Гастон? Не так давно появились несколько интересных романов, много говорят о Бальзаке, Сю, Стендале, Альфреде де Мюссе, Жорж Санд...Потье оживился, 'Лоренсаччо' Мюссе - просто прелестная вещь, он был в восторге. Эжен Сю, по его мнению, просто бездарный газетчик, а его романы - ужасны. Quis leget haec? Кто может это читать? Они топорны и глупы до крайности. И подумать только, кто-то это читает и восхищается! Романы Бальзака он читает - кое-что интересно, Стендаль показался скучен, а женские романы - пропади они пропадом. Любит ли он стихи? Да, сборник Готье 'Эмали и камеи' у него под подушкой. А что он скажет о Бодлере? Потье покачал головой. Может, это и гениально, но он предпочтет что-то ... менее напыщенное. К удивлению Дюрана, Гастон читал все новинки, был в курсе последних литературных новостей. Не хочет ли он сам в будущем посвятить себя литературе? У него легкая рука, он прекрасно выражает мысли. Нет, Гастон не хотел бы этого, литературная среда слишком шумная... "Beatae plane aures, quae non vocem foris sonantem, sed intus auscultant veritatem docentem..." "Истинно блаженны уши, внимающие не голосу, звучащему на площадях, но голосу, в тиши учащему истине..."
Дюран задумчиво слушал юношу.
Если в Потье не проступало высокомерия и похвальбы своими способностями, то столь же мало было в его дружке Дофине гордости высоким положением отца. Отпрыск титулованного рода, он никогда не проявлял презрения к нижестоящим. Дюран думал, что причина - в нежелании унижать Гастона, но потом понял, что дело вовсе не в Потье, заметив в отроке благодушие и незлобивость, кротость и дружелюбие. Филипп, мягкий и сострадательный, вообще не мог никого обидеть, не мог видеть чужой боли и даже печали.
Филипп хотел понравиться Дюрану, рьяно учил латынь, стараясь преуспеть и обратить на себя его внимание, так же, как и Гастон, норовил попадаться на глаза учителю, вступал в разговоры. Педагог поинтересовался кругом чтения мальчика. В библиотечном формуляре Дофина фигурировали знаменитый трактат о вампирах 'De Graecorum hodie quorundam opinationibus' Леоне Аллаччи, книга 'Relation de се qui s'est passe a Sant-Erini Isle de l'Archipel' отца Франсуа Ришара, священника-иезуита с острова Санторини, опубликованная в Париже в 1657 году, 'Dissertatio de Hominibus post mortem Sanguisugis, vulgo dictis Vampyren' Иоганна Роля и Иоганна Хертеля, 'Dissertatio de cadaveribus sanguisugis' Иоганна Штока, 'Dissertatio de Vampyris Serviensibus' Иоганна Цопфиуса и Карла Франциска ван Далена, знаменитый труд Иоганна Харенберга 'О вампирах'...
