Дамьен де Моро полагал, что человеку надлежит избегать дурных и глупых поступков. Эдип знал о пророчестве - но женился на женщине старше себя на двадцать лет. Где был его разум? Ясон обещал Медее любовь и верность - зачем же предал её? Ниоба осмелилась сравнить себя с богиней - разве она не безумна?
Котёнку, Эмилю де Галлену, было жаль только Эдипа - потомок чёрного рода, он страдал за грехи предков. Это жестоко. Господь говорит, что не накажет сына за грехи отца. Но ведь пророчество сбылось именно потому, что его исполнения хотели избежать... Странно всё. А вот Ясон в его глазах жалости не заслуживал. Но и Медея была ужасна. Ниобу он не жалел, но оплакивал её детей. Несправедливо это.
Лоран де Венсан в высказываниях по вопросам судеб античных героев проявил направление мыслей, испугавшее Дюрана. Он полагал, что Лай и Иокаста, родители Эдипа, зная, что тому предстоит убить отца и жениться на матери, если не хотели исполнения пророчества - должны были убить Эдипа, а не отдавать его пастухам. Ясону же надлежало сначала разделаться с Медеей, а уж потом жениться на Главке, ну а Ниоба, по его мнению, была просто глупа, разгневав всесильных богов.
Глава 3. Вторжение в души.
Из этой главы, где монахи скрещивают шпаги с учениками,
становится понятным, какие чудеса способна сотворить любовь.
В ней же повествуется и о том,
перед чем любовь оказывается бессильна.
Дамьена де Моро не могла не поразить завораживающая внешность Горация де Шалона. Подобное влечется к подобному. Невероятная сила нового учителя потрясала. Скрестив с ним шпаги, вчерашний школьный герой и неизменный победитель всех турниров коллегии ужаснулся. Шпага соперника была в руке Дьявола. При этом ему случайно, о чём постарался Дюран, стало известно не просто о благородном происхождении мсье де Шалона, а о том, что этот графский род дал Франции выдающихся полководцев, министров, советников королей! Свободное и мягкое обхождение, безупречные манеры отца Горация пленили Ворона, образованность его была невообразимой, сила - неимоверной, и к концу первой недели занятий Ворон походил на несчастного нахохлившегося серенького воробышка, в полной мере постигшего своё ничтожество в сравнении с парящим в поднебесье белокрылым орлом.
Тем неожиданнее оказалось для него предложение отца де Шалона позаниматься с ним фехтованием, ибо 'хоть он, Ворон, пока не может похвалиться искусством владением шпагой, но всё же из всех своих друзей только он способен овладеть им при его помощи...' Тон отца Горация был наигранно высокомерен, но в голосе проступала добродушная мягкость.
Восторгу Дамьена не было границ.
Однако обучение началось совсем не с приемов, а с молитвы. Дамьен не мог не изумиться тому, сколь смиренно и раболепно простирается отец Гораций у ног Мадонны, сколь благоговейно склоняется пред Господом. 'Без Господа человек не сотворит ничего, он бессилен и беспомощен, как сорванная бурей древесная ветвь, обреченная засохнуть. Сила не в руках, но в Господе, мой мальчик...'
Но молитвы чередовались у учителя с забавными сентенциями.
-Орёл обязан научить летать орлёнка, но не должен терять время, пытаясь обучить курицу. Даже если она полетит, чести учителю не сделает. Хотелось бы думать, что я учу не курицу. Запоминай, Орлёнок...
Начались занятия, поразившие Дамьена новыми невиданными приемами, но гораздо большее удивление он испытывал, просто общаясь с учителем вечерами. Его удивляло странное бесстрашие этого человека. Нет, это было не безоглядное мужество и бесшабашная храбрость, которую он не раз встречал в иных мужчинах, в том числе и в братьях. Это была смелость чувства и смелость эмоции, проявлять которые раньше сам Дамьен счёл бы постыдным. Гораций де Шалон никогда не прятал слёз - слёз умиления во время молитвы, слёз восторга над страницами Писания, слёз горести над книгами вымыслов. Не прятал он и чувств - открыто, ничуть не стыдясь, говорил о своей любви к Дюрану, о любви к матери, о любви к Господу, о милосердии ко всем, кто слабее, причём в их число явно попадал и сам Ворон, проронил он и смутившие Дамьена слова о том, что хотел бы гордиться им...
Как можно мужчине плакать? Но слёзы учителя не унижали, но странно возвышали его в глазах ученика, ведь отец Гораций делал то, о чём Дамьен не мог и мечтать. У Ворона несколько изменились понятия о силе. Сила - это то, что исходит из сердца, отданного Богу, услышал он слова учителя. Ничто, изошедшее из такого сердца, не может быть смешным и жалким. Надо сопоставлять масштаб своих деяний и мыслей не с мнениями ничтожеств, для которых не существует ничего подлинного и благородного, но с единственным критерием Истины - Господом нашим Иисусом Христом. Стремясь понравиться всем - никогда не обрести себя, всё, что нужно - подражать Господу. Высшее благородство - жить для Него, работать для Него, походить на Него, быть с Ним...
Дамьен стал вчитываться в Евангелие с куда большим вниманием, чем раньше, перестал стыдиться задавать вопросы, получал четкие разъяснения и иногда - похвалы своей понятливости. Он был религиозен, в нём всегда теплилась любовь к Господу, но теперь, под влиянием учителя, возникло стремление подражать Ему. Он медленно начал переосмыслять свои прежние поступки, не соответствовавшие его новому пониманию жизни. Кое-что стыдился вспоминать, но учитель уверил его, что милосердие Господа стирает былое. 'Ты - и в этом чудо Христа, - есть не то, что ты был вчера, но то, чем ты и не мечтал быть. Только пожелай - и Христос даст тебе крылья...'
Дамьен восторгался и красноречием учителя. Тот никогда не затруднялся в слове, выражая мысли лаконично и афористично, умел, рассказывая о любом пустяке, выстроить целый рассказ, интересный и назидательный, умел из всего извлечь жизненный урок. Что нужно, чтобы стать таким же? Отец Гораций не посмеялся над восторгами юнца, но жестко и веско заметил, что слова приходят от ясности понимания предмета. Ясность понимания дается внутренней работой над собой, размышлениями над книгами, раздумьями над житейскими ситуациями, рассматриваемыми через призму Вечной Истины, через Христа. Все должно быть оценено только через отношение к Этой Истине. То, что ей противоречит - ложно, то, что с ней согласно - истинно, то, к чему Она безразлична - допустимо. В любой сложной жизненной ситуации думай - как бы поступил Христос?
Дамьен опустил голову. Разве Христос обидел бы Котёнка?
У Ворона изменились и некоторые другие мнения - под прямым воздействием учителя. Гораций де Шалон восхитился способностями его сокурсника - Мишеля Дюпона. У этого юноши большое дарование, не правда ли? Дамьен поморщился. Дюпон шарахался от лошадей и никогда не выходил на корт, и потому казался де Моро ничтожеством. Дамьен говорил не из ревности, однако, получил выговор учителя. Господь не хочет, чтобы все стали солдатами. Не желает он, чтобы все были поэтами. Он не призывает всех к философии, и не заставляет всех становиться поварами. Но мудрым будет тот человек, который поймёт величие замысла Всевышнего, кто научится восхищаться дарованиями, которыми Бог наделяет смертных. Если тебе не дан талант художника - умей отметить его в том, кому он дан, если ты не можешь писать стихи - научись ценить поэтов...
Хороший же повар - тоже дарование.
Дамьен, слушавший педагога с задумчивым видом, неожиданно резко повернулся к нему. А любым ли дарованием стоит восхищаться? Гораций де Шалон встретился взглядом с де Моро, и тот тут же опустил глаза. Иезуит не раз сталкивался с подобным. Он овладел вниманием, волей, умом мальчика. Обрёл влияние и власть. Но всегда даже в самой открытой душе оставались потаённые щели. Гораций понимал, что задавая этот вопрос, Дамьен имеет в виду кого-то конкретного, но кого - не скажет.
- Любое дарование от Господа является и испытанием, и избранием для человека. Помнишь притчу о талантах? Человек одарённый должен служить Господу. Пока он понимает это - его талантом можно восхищаться. Ничего страшного, если он даже проявит незначительное тщеславие, которое испытывает всякий, кого предпочли всем остальным. Важно лишь, чтобы это тщеславие умерялось осознанием необходимости служения. Талант - предпочтение Господа и незримое указание пути одарённого. Мне кажется, Мишель идёт предначертанным ему путем...
