– Извини, мама, но у меня другие планы после репетиции.

В планы входило предложить Марианне Пэдгетт отвезти ее домой.

Когда, войдя в церковь Святой Марии, он увидел ее, ему показалось, что здесь не хватает кислорода. Так было с ним в девять лет, когда он, повисев вниз головой на брусьях минут пять, старался потом идти прямо. На ней было милое голубое пальто, типа матроски, милые маленькие голубые туфельки на невысоких каблуках, и она мило беседовала с Лизой. Наверняка она летом ездила в лагерь религиозной общины и была редактором школьной стенной газеты зимой.

У него ни разу в жизни не было такого сильного желания произвести впечатление.

Лиза увидела его:

– Привет, Рэнди.

– Привет, Лиза.

Он кивнул Марианне, надеясь, что его глаза не вылезают из орбит, и уставился в пол.

– Где мама? – спросила Лиза.

– Сейчас будет. Мы поехали на разных машинах.

– Вы с Марианной проходите к алтарю первыми.

Марианна сказала:

– Я как раз объясняю Лизе, что никогда еще не была на свадьбе.

– Я тоже.

– Интересно. Правда?

Он вспотел от волнения в своем новом свитере из акрила, и его буквально трясло. На ее маленьком хорошеньком личике сияли глаза, каждый размером с озеро. Глядя на пухлые губки и крошечную родинку над верхней губой, он подумал, что если ее поцеловать как надо, то можно и эту родинку поцеловать. И никакой косметики, которую можно было бы размазать.

– Было похоже, когда я причащалась. – сказала Марианна.

В притворе собралось много народу, и Лиза увидела еще кого-то, с кем надо было поговорить.

Рэнди, оставшись один на один с девушкой, отчаянно искал, что бы такое сказать.

– Ты всегда жила в Уайт-Бер-Лэйк?

– Да, я здесь родилась и выросла.

– Я туда на танцы ходил летом. Там хорошие оркестры.

– Ты любишь музыку?

– Это то, что меня с ума сводит. Я хочу играть в оркестре.

– На чем?

– На барабанах.

– О! – Она немного помолчала и спросила:

– Это трудная жизнь, да?

– Я не знаю. Я об этом не думал. У меня не было возможности это выяснить.

Появился отец Мор и начал что-то организовывать. Они все вошли в зал и положили пальто на скамьи.

Конечно же, на Марианне оказалось милое платье, какие-то штучки и кружевной воротничок. Рэнди был просто сражен.

Он стоял в глубокой задумчивости, когда кто-то положил руку на его плечо.

– Привет, Рэнди. Как дела?

Рэнди оглянулся. Увидев отца, он постарался, чтобы лицо его было бесстрастным, и ответил:

– О'кей.

Майкл убрал руку и кивнул девушке:

– Привет, Марианна.

Она улыбнулась:

– Я только что сказала Рэнди, что я первый раз на свадьбе. Он говорит, что он тоже.

– Для меня это тоже впервой, я был лишь на собственной.

Майкл подождал, не скажет ли что Рэнди, и, не дождавшись, отошел.

– Еще увидимся.

Бесстрастный взгляд Рэнди проследил за ним, и он бросил саркастически:

– На собственной… на двух собственных.

Марианна прошептала:

– Рэнди, это же твой отец.

– Не напоминай мне.

– Как ты можешь с ним так?

– Мы со стариком не разговариваем.

– Не разговариваете? Но ведь это ужасно! Как ты можешь не разговаривать со своим отцом?

– Я не разговариваю с ним с тринадцати лет.

Она смотрела на него так, как будто он поставил подножку старой даме.

Отец Мор попросил тишины, и началась церемония.

Рэнди злился на отца за то, что тот помешал разговору. Он целый день думал о Марианне Пэдгетт, мыл машину для нее, оделся в новую одежду для того, чтобы произвести на нее впечатление, и вот тот все поломал.

«Почему он от меня не отвяжется? Зачем ему нужно прикасаться ко мне, говорить со мной, выставлять меня перед девушкой ничтожеством, когда ничтожество – он сам? Я хотел показать Марианне, что могу быть джентльменом, поговорить с ней, хотел – получше узнать ее и в конце концов пригласить куда-нибудь. Подходит старик, и все летит к чертям собачьим».

Во время репетиции Рэнди вынужден был наблюдать, как отец с матерью идут к алтарю по обе стороны от Лизы, а затем садятся вместе на переднюю скамью. Время от времени ему самому приходилось вставать и поворачиваться лицом к собравшимся, и он не мог не видеть их рядом друг с другом. Они вели себя так, как будто все отлично. Какого хрена! Как может она стоять рядом с ним, как будто они и не расставались, как будто он и не виноват, что семья распалась? Она может говорить сколько ей угодно, что и она виновата тоже, но все это ерунда по сравнению с его виной, и никто не убедит Рэнди, что это не так.

Когда репетиция в церкви закончилась, все пошли в ресторан «Финнеган», где Пэдгетты заказали ужин. Рэнди ехал один, приехал раньше Марианны и ждал ее в вестибюле. Открылась дверь, и она вошла с улыбкой, продолжая разговор с родителями.

Марианна увидела его и, перестав улыбаться, прервала разговор.

– Привет еще раз, – сказал он, чувствуя неловкость от своей навязчивости. – Ты не против, если я сяду рядом с тобой?

Она посмотрела ему прямо в глаза:

– Ты бы лучше сел рядом со своим отцом. Но я не против.

Он почувствовал, что краснеет. Краснеет, Бог мой! И услышал свои слова:

– Позволь, я тебе помогу.

Он взял у нее пальто, повесил рядом со своим, и они пошли за ее родителями в зал, где для всех был накрыт длинный стол. Следуя за ней, рассматривал ее белый круглый воротничок, волосы до плеч: темные как чернила, они загибались на концах, как сухие дубовые листья. Он подумал, что мог бы написать песню о ее волосах. Барабаны вначале спокойны, потом звук нарастает до кульминации, до грохота, а потом снова тишина.

Рэнди пододвинул ей стул и сел рядом. На противоположном конце стола сидели его родители.

Во время ужина Марианна иногда разговаривала со своим отцом, который сидел справа от нее, и смеялась. Иногда с Марком и Лизой через стол или наклонялась сказать что-то матери, одной из сестер. Рэнди она не сказала ни слова.

Наконец он попросил:

– Пожалуйста, передай соль.

Она передала и вежливо улыбнулась, что было еще хуже..

– Вкусно, правда? – спросил он.

– Мм-мм.

У нее был полный рот, губы блестели. Она вытерла губы салфеткой и сказала: