Она была опечалена. Что-то в Сэме вызывало симпатию.

Поднявшись по лестнице, она без колебания вошла в темное здание музея. Сложность убранства музея оглушила ее. Повсюду она видела шкафы с экспонатами. Она забыла все боли и огорчения, рассматривая экспозицию. Цель стеклянных стендов была очевидна: получить информацию путем наблюдения.

Она увидела антропологическую секцию. Она шла, глядя попеременно то налево, то направо. За стеклом был шалаш из травы. Вокруг искусственного огня сгрудились манекены.

“Они носят одежду, – наблюдала Дельта. – Их жилища имеют окна. Они наблюдают за движущимся огнем”. Это как миссис Джессенби, в ее заснеженном домике. Она встала на цыпочки и посмотрела, не подсматривает ли кто в окно, как когда-то она.

По другую сторону была уменьшенная модель, представлявшая средневековую осаду. На стене замка с амбразурами стояли стрелки из лука, отбивавшие нападение вооруженных всадников. Это было знакомо ей из телевидения. На этот раз ее внимание привлекли блестящие металлические доспехи воинов.

На следующем шагу она столкнулась с фигурой в полный рост в доспехах блестящего серебристого цвета. На фигуре был шлем с узкими разрезами для глаз. Как и у Дельты, у него не было лица.

– Привет! – сказала она вежливо первому существу, выглядевшему, как она. Воин не ответил.

Неуверенно Дельта протянула руку и дотронулась до него. Она нащупала забрало и приподняла его.

В голове было пусто.

Ее пронзил страх. Она почувствовала себя как человек, приглашенный в гости и обнаруживший вместо хозяина болтающийся скелет. Не для нее ли это предназначается? Не вытянут ли ее жизнь, ее силу из нее, как из этого экспоната?

Или… Дельта оправилась от паники. “Может быть, я уже полая? Я никогда не задумывалась над этим. Может быть, все вещи состоят только из поверхностей?”

Она повернулась к Гранту, Мадлен и Пруиту.

***

Мадлен Ленуар Шенк сидела в кресле-каталке, которое стало для нее почти частью ее тела. Львиную долю ее усилий по управлению современным музеем составляли просьбы о средствах. В ее переписке доминировали финансовые вопросы, а не научные. Запросы перевешивали вопросы. Музей стал ее домом, и она готова была сделать все, чтобы поддержать музей на плаву. Освещение было выключено, и единственным источником света были косые лучи, проходящие через узкие окна. Только на ее столе стояла маленькая медная лампа с зеленым абажуром.

“Как хорошо было бы иметь секретаря”, – думала она. Ее письма были написаны от руки. Она упрямо пользовалась старой ручкой и античной чернильницей, сознавая, что канцелярия Музея античности состоит из античных предметов. Она решила не тратить время на переучивание себя. Кроме того, она находила, что пишущие машинки бездушны.

Позади нее с шумом раскрылись двойные двери.

“Это не Грант. Он мягче обращается с дверями. Потому что чинить их придется ему же”.

Она повернула кресло и увидела офицера Пруита. Тот спешил к ней, оставив двери открытыми. Мадлен нахмурилась: ей не нравились такие манеры. Печи музея не топились десятилетиями, но это не означало, что все должно быть настежь. Пруит умерил свою скорость и теперь подходил с некоторым достоинством. Из-за плохой освещенности Мадлен не сразу распознала, что перед ней полицейский.

“Они не отличаются хорошими манерами. Но в это время от кого можно ожидать хороших манер? Вежливость вырождается”.

– Мисс Шенк?

– Да, кто вы такой? – Не дождавшись ответа, она возвысила голос: – И почему вы не закрываете за собой дверей? Вы что, родились в конюшне?

Глаза Пруита широко раскрылись:

– Грант Александер следует за мной, мадам…

– И он не знает, как обходиться с дверями? – Мадлен поехала навстречу Пруиту.

– Он просил меня оставить дверь открытой, – Пруит снял головной убор. – Пожалуйста, мадам, он так просил.

Мадлен взглянула на молодого человека:

– Тогда я извиняюсь. – Ее лицо показывало, что она испытывает искренние чувства раскаяния. – Я исходила из ложного предположения и зря обвинила вас. Могу я предложить вам чаю или кофе?

– О, ничего не надо. Я здесь по делу.

В этот момент в дверях появился Грант, поддерживавший стройную молодую женщину. Мадлен могла видеть лишь их силуэты против потока света из дверей. То, что она увидела, заставило зашевелиться ее волосы на затылке. Женщина с Грантом была нага и серебриста. У нее была повреждена лодыжка.

Грант оставил женщину и поспешил к Мадлен, которая не могла оторвать своего взгляда от серебряной женщины. Ее суставы сочленялись странным образом, что можно было охарактеризовать единственным словом: элегантно. Эта женщина не была человеком.

Грант подошел к ней немного запыхавшись. Он был строг и озабочен, его глаза были серьезны.

“Он хочет, чтобы я молчала, иначе я выдам его ложь этому полицейскому”, – почувствовала Мадлен.

Пятьдесят лет совместной работы создали такое взаимопонимание. Мадлен знала, что Грант неспособен солгать ей, как бы он ни пытался, она знала также, что он слишком хорошо знал ее, чтобы быть обманутым ею. Такое чувство товарищества было теплее любви.

– Добрый вечер, Грант. Убеди этого полицейского выпить с нами чашечку кофе.

– Кофе! – воскликнул Грант. – Сейчас я принесу чашки.

– Месье, изложите свое дело…

Пруит был в замешательстве. Это была ужасная мисс Шенк, пугавшая его в детстве. То, что она все еще была жива, одновременно успокаивало и беспокоило, – когда он учился в школе, она уже была старой. Но она мало изменилась. Мало изменился и музей. Он был темен и тих, как мавзолей.

– Я – офицер Пруит, мадам.

Мадлен улыбнулась и протянула ему руку. Пруит мягко пожал ее. Он видел, что она все еще ожидает объяснений.

– Мадам, в центре города произошли беспорядки, учиненные роботом Сэма. – Он нервно вытер руки о брюки. – Вы знакомы с Сэмом Тарамаско?

В этот момент вернулся Грант с тремя чашками и тарелками. У него были заняты обе руки: он нес сахар и сливки. Мад shy;лен взяла чашку. Пруит взял другую. Грант налил точную меру сливок Мадлен и поставил сливочник перед Пруитом. Сам он пил черный кофе.

– Сэм – добрый юноша, – подхватил Грант. – Его робот не способен нанести ущерб кому-либо. Сэм не создает вредных вещей.

– Воистину правда! – Мадлен бросила взгляд на Гранта: – Сэм строит вещи, чтобы познавать. Он – ученый.

– Мне поручено наблюдение за роботом, – сказал Пруит. – Грант покажет мне, как работать с ней.

– Очень просто, – заявил Грант громогласно. – Робот подчиняется голосу. Он подчиняется нескольким простым ко shy;мандам.

– Она очень проста, – заметила Мад shy;лен, не в силах сдержать восхищения. “Робот? В музее античности?”

Мадлен поражалась совершенству формы. Лица не было, но был человеческий рот. Высокие груди над впадиной живота и широкими бедрами. Мадлен была в растерянности: как говорить о роботе – “она” или “он”?

– Пожалуйста, – вдруг сказала Дельта вопросительно.

Мадлен сразу же решила: пусть это будет машина, компьютер, но не “она”.

– Состоят ли вещи из одной поверхности, или внутри них есть содержимое? – спросила Дельта.

Мадлен заговорила первой:

– Внутреннее содержимое обнаруживают, только заглянув за поверхность. Есть внешняя сторона вещей, но реальность представляет содержимое.

– Таким образом, поверхность отражает? Содержимое выражает? – Дельта внутренне сконцентрировалась.

Пруит был поражен:

– Это… это – философия?

– Конечно, это – философия, – сказала Мадлен. – Не каждый рождается со знанием этих вещей. Если мы не задаем вопросов, боясь показаться глупыми, выигрывает глупость. – Она улыбнулась, отпив кофе. – Долг ученого ясен: бороться с невежеством, искоренять безграмотность. – Ее глаза горели убеждением.

– Но она умна! – Пруит показал на Дельту пальцем. – Она соображает. Это… – Он остановился, не зная, как сказать. Интеллектуальная машина была так же чужда ему, как и говорящая собака.