Лыковцам пришлось задуматься и над тем, где же размещать правленцев: свободных помещений в селе не было. Порешили так, что поначалу они посидят в доме самого председателя, потом у Галушкиных -- у них семья небольшая и дом попросторней, -- а летом начнут строить новое помещение.

...С утра Васька с Колькой обегали почти все улицы, пересчитали брошенные мадьярами машины и орудия, потом вернулись на площадь, но там им было неинтересно. Думали увидеть Толика, а его почему-то не было. Прибежали к нему домой, постучали в дверь, вышла мать и сказала, что сын спит и будить его она не станет.

-- Такой день, а он дрыхнет, -- бурчал Колька.

-- Всю ночь человек не спал -- понимать надо! -- урезонил его старший брат.

-- Мы бы тоже не спали, кабы не дед... -- Братья шли по улице, спорили, а в это время люди с площади тоже стали расходиться. Послушав, о чем разговаривали дед Сашко с их дедом, вновь вернулись к машинам, но в кабины залезать опасались -- вдруг мадьяры гранаты туда подложили. Прибежали опять к Толику и застали его на ногах. Друг без всяких упрашиваний рассказал, как, боясь попасть под взрывы своих же боеприпасов, удирали мадьяры. Рассказывать пришлось не один раз, потому как после Колесниковых подбежали двоюродные братья Свинцовы, потом Васкаевы, за ними Борька Суменко и Алешка Гомин. Всем хотелось услышать, как драпали мадьяры.

Толик -- мастер на всякие выдумки. В этот раз придумал срочно просчитать, сколько домов мадьяры за ночь пожгли. Поручил каждому обежать по одной-две улице и ничего не пропустить. Ребята тут же разбежались, даже братья Колесниковы с ним не остались, хотя по своим улицам они и так знали всех погорельцев.

Толик решил глянуть, что осталось от бывших складов. Это задание поручать никому не стал. Встретились ребята после обеда на площади у сгоревшего правления. Долго подсчитывали, уточняли и, наконец, подвели итог: только за одну эту ночь мадьяры сожгли в селе около ста домов и других строений.

...Февраль и март проскочили в радостях и переживаниях. Оккупация лыковцам вспоминалась как страшный сон. Война отодвинулась на запад, с фронта стали поступать письма. Они были не всегда добрыми. Колесниковы получили сразу пачку писем от Павла и Татьяны. Павел -- танкист, а Татьяна -- медсестра военного госпиталя. Долго не было писем от Георгия, но потом и от него пришла весточка. Георгий сообщал, что бьет фашистов в партизанском отряде в Белоруссии. Дед Матвей слушал и качал головой: вон куда война занесла отчаянного внука. Потом от партизана писем долго не было, а на Павла пришла похоронка -- геройски погиб в боях за освобождение Украины. Погибших оплакивали не только Колесниковы, горе пришло почти в каждую семью. И уж никак не могли смириться лыковцы с тем, что стали гибнуть ребятишки в самом селе. За два месяца после освобождения от оккупации на минах и гранатах подорвались шесть подростков, четверо -- насмерть, двое остались на всю жизнь калеками. Взрослые заволновались, надо было что-то срочно предпринимать! Председатель колхоза тоже ломал голову над этой проблемой. Ездил в Подгорное, а там сказали -- решайте сами, а что касается специалиста по взрывному делу, то подошлем. Председатель заодно озадачил районную власть, что сеять нечем, посевной техники никакой, во всем колхозе осталась пара волов да с пяток коров, остальную живность мадьяры при уходе перебили. Тоже пообещали помочь.

До весенне-полевых работ следовало срочно очистить поле от взрывоопасных предметов. Как только в Лыково приехал человек из военкомата, председатель собрал дедов, чтобы с ними посоветоваться.

Из сельских ребятишек старикан, так лыковские мальчишки звали между собой председателя, позвал лишь двоих: Толика и Ваську. Правление было в доме Галушкиных, советовались в горнице. Толик и два брата Колесниковы пришли задолго и крутились около дома. У Галушкиных горе -- сын Алешка на мине подорвался. Мать вся в черном, плачет, ей и жизнь не мила.

-- Не знаешь, зачем позвал? -- спросил Колька Толика. Подражая старшим, он сдвинул шапку на макушку и, как они, сцыкивал слюну на землю промеж зубов. По длине полета слюны получалось не хуже, чем у них. Толик, однако, смолчал. "Может, не слышал?" -- подумал Колька и вновь спросил.

--Зачем меня с Васькой позвали, догадываюсь, а вот про тебя -- не знаю, -- ответил наконец Толик. Колька надул губы, но долго молчать не мог и ради любопытства поинтересовался:

-- А вас-то зачем?

-- Какое-нибудь важное задание дадут.

-- А мне?

Поглядев снисходительно на Кольку, Толик улыбнулся.

-- Подрасти тебе чуток надо, мал еще для заданий.

Колька обиделся и примолк, Васька тоже молчал, уж брат мог бы его и поддержать. Глянув на Ваську, Колька упрямо сказал:

-- Все равно с вами пойду.

Брат безразлично пожал плечами: мол, иди, мне-то что. Колька немножко повеселел.

-- И чего тянут, быстрей бы сказали, что надо, -- произнес он с деловым видом. Кольке никак не хотелось, чтобы старшие с ним не считались.

А в доме Галушкиных шел непростой разговор о том, можно ли доверить ребятам собирать, а потом и уничтожать боеприпасы. Дед Матвей, зная настроение невестки после гибели внука Павла, сразу не согласился.

-- А если что случится? -- горячился он. -- Один внук на фронте погиб, от другого никаких вестей, а теперь и малолеток подставлять?

Председатель слушал, кряхтел, хмурился, но дал высказаться всем. Старший лейтенант Тарасенко сидел с каменным лицом: он уже что хотел сказал.

-- Думайте, старики, думайте, вам решать. Для того и позвал, -- сказал председатель. -- Только учтите: снаряды, оружие всякое никто за нас собирать не станет. Можно, правда, баб мобилизовать.

-- Не женское это дело, -- не согласился Сашко Гусев.

-- И не детское, -- добавил дед Матвей. Он остался при своем мнении, хотя и понимал, что кроме стариков, женщин да детей решать этот вопрос больше некому.

-- О чем спор-то, Матвей, -- вздохнул председатель. -- Иль думаешь, мне ребят не жалко? Хорошо, давайте погремим костями. Много ли нагремим? Не думаю. Верно говорил старший лейтенант, что время упустили. Привлекать придется всех, и баб тоже... Вы меня знаете...

Председатель говорил тихо, потому как в доме траур, явно волновался, из-за чего кончик носа и впалые щеки покрылись слабым румянцем.

-- Боюсь, -- покачал он головой, -- как бы еще другим не пришлось помогать. Этого добра -- повсюду навалом, а людей-то нет. -- Верно говорю, товарищ Тарасенко? -- спросил старшего лейтенанта.

-- Все так, -- кивнул тот. -- Кое-кому помочь придется. -- Тарасенко потер ладонью лоб. -- Детей будем отбирать постарше, это, думаю, всем понятно. Пригляд, разумеется, за ними нужен. Обязательно подучить пацанов, но об этом я уже говорил. Вот так.

-- У самих-то желания хоть отбавляй, да что толку, -- пошел на попятную дед Матвей. -- В траншею я, к примеру, как-нибудь сползу, а вот выбраться -- вряд ли сумею.

-- Пригласим баб, глядишь, вытащат, -- пошутил дед Иван Сизов.

-- Во-во, еще и старуху в траншею утащу... Здорово, а? Чем не могила? -- Но шутка у деда Матвея не получилась, слишком дело-то крутое, тут не до шуток. -- Да и не против я вовсе, надо так надо, сам со старухой подмогну. А подучить хлопцев, согласен, надо. Несмышленыши они ишо.

-- Так уж и несмышленыши? -- не согласился Сашко Гусев. -- А лучше, если эти несмышленыши подрываться будут? Не-ет, убрать подчистую. Какая же это жизнь, если ходить по земле с опаской?

Разговор затягивался. Тарасенко куда-то спешил и несколько раз показывал председателю на часы. Тот наконец заметил и кивнул головой.

-- Значит так, снаряды и все прочее собирать начнем завтра, а как определимся, где взрывать, туда и свозить станем. У меня все.

-- Сразу говорю, что первые взрывы проведу сам, но уж дальше придется без меня, -- напомнил Тарасенко.

-- Иди зови ребят, -- попросил председатель Сашко Гусева. Тот, вышел и скоро вернулся. Ребята вошли в дом какие-то полусонные.