-- Господин офицер поздравил вас с освобождением от советского режима. Теперь вы свободные граждане и будете работать на Великую Германию. Доблестные солдаты фюрера вышли к Дону, скоро падут Москва, Ленинград, Сталинград...

-- Мам, а мам! -- теребил Колька руку матери. -- А когда ребят отпустят?

-- Да помолчи ты! -- всхлипнула мать.

-- Я к Ваське хочу... Они не виноваты, сам видел...

-- Молчи!

-- Я немцу скажу об этом.

-- Не вздумай! -- Мать схватила Кольку за руку.

Уткнув головы в почерневшие босые ноги, ребята молчали, вычерчивая пальцами ног на пыльной дороге какие-то завитушки. У Витьки лицо красное, дышит тяжело. Васька голову ни разу не поднял, Толик -- тоже. "Как проскочить мимо солдат? Стоят будто истуканы и все, все видят!" -- думал Колька. Но пробежать можно: вот как крайний немец отвернется, тогда и рванет. Колька уставился на немца и, не моргая, стал ждать.

Ага-а, отвернулся... Вырвав у матери руку, мальчишка побежал к ребятам. Не добежал: глазастый немец подставил ножку, и Колька упал на землю. Переводчик отвлекся и замолчал. Подойдя к Кольке, немец наставил на него автомат и грозно буркнул. К Кольке подбежала мать, за ней бабка, подхватили его и потащили к деду Ивану. Офицер что-то спросил у переводчика. Тот подошел к Колесниковым.

-- Господин офицер спрашивает, чей этот мальчик?

От толпы отделился дед Иван. Поправив бороду, сказал:

-- Скажите офицеру, что эта женщина его мать, а рядом -- бабушка. У них большая семья, отец умер до войны. Мальчик бежал к брату. Он хотел сказать, что брат не виноват и ребята тоже не виноваты. Гранату они нашли... -- Дед говорил, показывая палкой то на Кольку, то на Ваську и его друзей, то на мать с бабкой. А переводчик переводил.

Колька вдруг крикнул:

-- Они не виноваты!

-- Почему? -- строго спросил переводчик.

-- Я гранату нашел, а они в костре взорвали, думали поддельная.

-- Неправда! -- крикнул Васька. -- Гранату я нашел!

Братья заспорили, и этот спор неожиданно прервала бабушка Галя. Подойдя к офицеру и прижав сухие руки к груди, она вежливо сказала:

-- Помилуйте наших киндер, пан офицер, отпустите их... Эту гранату они нашли у дороги и бросили в костер, чтоб других уберечь. В чем же вина? Всем миром просим, пан офицер, отпустите... -- Бабка хотела еще что-то сказать, да раздумала. Заметила, что слова "пан офицер" и "всем миром просим", немцу понравились. Неприступное лицо офицера подобрело, губы тронула улыбка.

Был бы Колька постарше, понял бы хитрость бабки и ради кого она это делала. Но в тот момент героиней ему казалась мать! Как она здорово пригрозила немцу! Тот даже назад попятился. А бабушка -- "помилуйте, пан офицер..." Не хватало еще на колени брякнуться. Собой Колька тоже доволен: не сдрейфил, эх постоять бы с ребятами, да немец помешал.

Тем временем офицер глянул на часы, что-то прокричал и ребят отпустили. Вот это да!.. Никто не ожидал, что так быстро. Столько было радости.

Немцы сели в машины, на мотоциклы, в автобусе включили музыку, и колонна запылила в сторону Верхнего Карабута. А офицер вдруг подошел к бабушке Гале и, улыбаясь, похлопал ее по плечу.

-- Гут, гут1, -- сказал он, -- отчень корашо, када просьба всем миром. -- Потом сел в машину и тоже уехал.

Все бросились благодарить бабушку Галю, а она смущалась, отворачивалась, ее всегда бледное, уставшее лицо чуточку порозовело. У ребят же разговоров хоть отбавляй, особенно о костре, гранате и как она здорово бабахнула. Жаль, что немцы им все испортили.

А на другой день в Лыково вступил большой отряд мадьяр...

Первое время мадьяры пребывали в победной эйфории: война скоро закончится, и они поедут домой. Там отдохнут, а потом вернутся получать землю. Фюрер обещал дать каждому солдату по сто гектаров: воюя против евреев и коммунистов, они это заслужили. На ломаном русском языке, с помощью жестов и мимики мадьяры поясняли старикам и женщинам, что Ленинград в кольце -- двумя пальцами делали круг, Москва в полукольце -- вытягивали вперед руки, и что дни Сталинграда сочтены. У многих мадьяр были губные гармошки: на них они наигрывали не только венгерские мелодии, но и русские песни. Особенно им полюбились песни про Катюшу и Стеньку Разина.

Однако ожидания и расчеты на быструю победу не оправдались: Москва, Ленинград и Сталинград выстояли, советские войска прочно закрепились на левом берегу Дона и готовились к контрнаступлению. Настроение у мадьяр стало резко падать, они жутко боялись русской зимы, которая представлялась им сплошной снежной бурей, наводящей страх и ужас. Жителей сел, расположенных ближе к Дону, оккупанты насильно выселили и отправили подальше от линии фронта. Их дома и надворные постройки разбирались и использовались для строительства теплых блиндажей. Посещать родные места отселенным категорически запрещалось: оккупанты опасались появления в прифронтовой зоне партизан.

Мадьяры ходили по домам и отбирали у людей молоко, сметану, творог, яйца, сало, курей... Продукты стаскивались в соседский сад, и Васька с Колькой не раз наблюдали из-за плетня, как толстый мадьяр проверял, не отравлено ли молоко, а потом к горшкам приклеивал бирочки.

В Лыково установилась гнетущая атмосфера. Люди без надобности старались из дома не выходить, вздрагивали и крестились на каждый громкий крик или звук. В разных концах села то и дело раздавались выстрелы и дико визжали подстреленные мадьярами собаки. Вольготно жилось лишь полицаям: они пьянствовали, также отбирали у жителей продукты, не церемонясь гоняли их на разные работы. Жизнь стала такой, будто лыковцев с завязанными глазами подталкивали к краю пропасти.

Ближе к зиме стало еще хуже. Выселили Стукаловых, а вместо них дом занял отряд мадьяр, охранявших склады и другие военные объекты.

Взрослое население постоянно привлекалось к возведению блиндажей, рытью траншей и окопов. К этой работе стали привлекать и детей. Лыковцы пилили и жгли дубовый лес, а полученный уголь отправляли на сталелитейные заводы в Германию.

По окраинам леса устанавливались зенитные батареи. Оборонительные сооружения обносились колючей проволокой, к ним приставлялась охрана. В ночное время по селу ходили патрули.

Новая власть пока не стала распускать колхозы и совхозы. В них назначили старост, через которых решались все хозяйственные вопросы. Бродивший по полям и оврагам бесхозный скот собрали и оприходовали на фермы: для ухода за ним назначили скотников, доярок и сторожей. Оккупантам помогали предатели и дезертиры, отставшие по разным причинам от воинских частей советской армии. Их было немного, но они были. Особенно усердствовал перед мадьярами местный предатель Семен Никитенко.

...Тот августовский день был теплым, ясным и безветренным. Всем семейством Колесниковы вышли на огород копать картошку. Урожай был на редкость хорош, и бабушка Галя определила, кто чем будет заниматься: Шурка с Васькой -- картошку копать, все остальные -- выбирать. Часть урожая сразу отберут на семена, большую часть оставят на еду, а оставшуюся вместе со свеклой закопают в яму -- там она целее будет.

Принесли лопаты, ведра, мешки и принялись за работу. Деда Матвея с ними не было. В селе он появлялся теперь редко: все время с овцами и телятами. Корову привели домой: так удобней, за овец и телят дед побаивается -- как бы мадьяры не забрали. Работа спорилась: Шурка и Васька накапывали, все остальные, нагнувшись, выбирали. Баба Галя строго следила, чтобы клубни выбирались полностью. И вдруг со двора послышался крик.

-- Мам, кто-то зовет, -- сказал Колька.

-- Сходи, Анют, узнай, кого нелегкая принесла, -- проворчала бабка невестке. -- Может, опять собирают?

-- Что ни день, то сбор, -- вздохнула Анна и, поправив платок, пошла к дому. Увидев, что Колька стоит, прикрикнула: -- Работай, работай, чего встал? Погляди, сколько в ведре у бабушки, и глянь у себя?

Колька быстро стал наверстывать, но тут подошла бабка.