Заседание шло тихо и смирно. По прочтении доклада председатель предлагал «передать его в редакционную комиссию», с чем собрание единогласно соглашалось. Надо заметить, что многие вопросы решались подобным образом еще со введения земских учреждений; семь редакционных комиссий рассматривали их и оставляли дело in status quo[15].

Впрочем, большинство вопросов, представлявших хоть некоторую долю важности, и не могло быть решено именно другим образом. Вот, например, железная дорога: что вы с нею будете делать, тут что ни думай, ничего не придумаешь. Решили: «признать полезным доклад управы и выразить г. председателю оной благодарность собрания, а самый доклад передать в редакционную комиссию». Так как еще ни разу Энское земское собрание не успевало решить всех подлежавших рассмотрению вопросов, то, в силу естественного подбора, наиболее зубастые из них сумели продлить свое существование и, по всей вероятности, продлят его еще на долгое время.

Но бывают иногда вопросы, которые хотя и зубасты, но в силу обстоятельств должны быть разрешены во что бы то ни стало. Один из таких вопросов внезапно предстал перед членами настоящего собрания во всеоружии неразрешимости.

Уезду грозил голод.

Хлебороднейший уезд одной из хлебороднейших губерний терпит голод, – это странное обстоятельство перестало быть странным со времени достопамятного 1873 года. Наш тучный чернозем полтора месяца не видел капли дождя; всходы погорели; уцелевший хлеб в четверть ростом был с почти пустыми колосьями. Энский уезд, кроме пшеницы, ничего не производит; дело, следовательно, шло серьезное. Купцы и помещики мало горевали: в прошлом году урожай был огромный, но из-за низких цен много хлеба осталось непроданным на этот год. В этот же голодный год цены достигли редкой высоты, и прошлогодний хлеб заменил хлеб этого года. Крестьянство же, как и подобает невежественному, ленивому и пьяному крестьянству, не выказало такого похвального благоразумия; прошлогодний хлеб был весь продан за бесценок, а в этом году его вовсе не было. Сена тоже не было; уже в августе лошади продавались по 5 и по 3 р., жеребята по 30 коп.

Управа заблаговременно собрала по волостным правлениям сведения «о количестве необходимого в 187… г. пособия для лиц, нуждающихся в хлебе как для продовольствия, так и для обсеменения полей». Сведения собирали волостные писаря, и собирали весьма оригинальным образом: писалась красиво разграфленная ведомость, выставлялись на ней имена крестьян и против каждого имени более или менее хитрая цифра, как то: 21 р. 43 ¹/₄ к., 41 р. 83 ³/₈ к. и т. п. Само собою разумеется, что при таком способе сумма, необходимая для предотвращения голода, вышла если не круглою, то значительною, а именно достигла до 411 843 р. 7 ¹/₈ коп.

Секретарь собрания произнес эту цифру с некоторым дрожанием в голосе.

Взрыв криков покрыл последние его слова. Передние ряды гласных вскочили с места и разом произнесли до десяти речей, которых смысл, за всеобщим шумом, навеки утратился для потомства. Гвалт был так силен, что даже отставной гвардии корнет, окончивший службу еще при императоре Павле Петровиче, почувствовал, что что-то неладно, и испустил из своего угла какое-то мычание.

В зале стон стоял, изредка можно было разобрать отдельные возгласы:

– У меня семь мер…

– Да помилуйте, водки-то!

– Послать членов, разузнать о голоде! Какие там члены, просто плюнуть! Враки-с, враки-с, враки-с! Что за голод, помилуйте! Энский уезд, так сказать, древняя житница в некотором роде! Хорошо вам-то, у вас ведь куры не клюют!

Над всем этим гвалтом царил неумолкаемый звон колокольчика, потрясаемого неутомимою рукою председателя, не жалевшего ни здоровья, ни сил для общего блага, да густой бас генерала с преданиями «Вести», гудевший, подобно колоколу:

– Пьяницы! Дармоеды! Лентяи! Пьяницы!

Сладкогласное духовенство молчало; крестьяне тоже. Да и что им было говорить?

В открытое окно с улицы глядела неизбежная Марья Ивановна, и странное дело: никогда не перестававшая болтать чепуху, она на этот раз молчала. Потом глупо засмеялась, повернулась и заковыляла по улице, громогласно вспоминая своего хотя и созданного ее безумным воображением, но уже неверного жениха.

Вопрос о вспомоществовании был передан в редакционную комиссию.

Вечером в клубе составилось четырнадцать пулек.

На другой день господа гласные собрались вновь. Редакционная комиссия окончила свои занятия и дала по некоторым вопросам мнения, которые и повергла на усмотрение мудрости народных представителей. Но еще до рассмотрения этих был предложен и блистательно проведен вопрос, имеющий существенное значение для общественной жизни уезда. Вопрос этот был поднят г. председателем управы и выражался в следующих незабвенных словах:

«Принимая во внимание, что интересы земского самоуправления вполне аналогичны с таковыми же государственными; принимая во внимание, что стремление к совпадению тех и других одно лишь может назваться истинным направлением, а самое совпадение истинной целью представителей земской силы империи, председатель управы имеет честь предложить на обсуждение земского собрания следующий вопрос, заслуживающий внимания как по своей абсолютной важности, так и потому, что многие правительственные учреждения уже решили его в утвердительном смысле. Важный вопрос этот – вопрос об уничтожении в денежных счетах Энской управы долей копеек, существование которых столь значительно замедляет течение дел, что…»

Но автор предлагаемых достоверных мемуаров не может изложить конца этого блистательного предложения, потому что земское собрание так восторженно завопило: «принять, принять», что дальнейшее содержание предложения осталось неизвестным и г. председатель был вынужден, сложив руки на границе между грудью и брюшною полостью, раскланиваться во все стороны, что он и исполнил вполне успешно. При этом на глазах его показалась даже некоторая влажность, что привело господ гласных в еще больший восторг.

– Позвольте мне, – заговорил Иван Иванович, – позвольте мне, уважаемый Василий Николаевич, сказать несколько слов, которые только весьма слабо… в весьма слабой степени могут изобразить, могут выразить… благодарность собрания, которое… которое не может не видеть в вашей деятельности… неусыпной деятельности… знаков, знаков… которые…

Тут голос добродетельного Ивана Ивановича задрожал. Никогда сердце его не было так переполнено приливом возвышенных и светлых чувств. Задрожав, голос добродетельного Ивана Ивановича прервался, и рука его, достав из заднего кармана красный фуляровый платок, поднесла его к глазам, между тем как председатель управы продолжал раскланиваться направо и налево.

На другой день утро было пасмурное; вдали слышались раскаты грозы. К одиннадцати часам тучи собрались над самым городом, сверкнула белым зигзагом молния, грянул гром и полил проливной дождь. Господа гласные собрались на заседание в мокрых костюмах; быть может, и это обстоятельство было одною из причин печального события, подробности которого благосклонный читатель узнает из нижеследующих строк.

Господин гласный Гласов, равно как и седой господин на всех заседаниях собрания сидели молча. Что было причиною такого бесстрастного отношения к земским нуждам – сказать трудно, но можно с некоторою достоверностью утверждать, что эти господа из природного благородства и преданности обществу не желали мешать решению общественных дел открытым выражением своей вражды. А такое выражение неминуемо должно было последовать, как только один из врагов открыл бы рот.

При рассмотрении проекта «о децентрализации хлебных складов» некоторыми из гласных было предложено добавить к четырем уже существующим членам управы еще пятого, специальною обязанностью которого было бы ревизирование хлебных магазинов. Предложение это встретило всеобщий восторг, так как с почетною обязанностью члена управы соединялось некоторое жалованье, которое, как известно из поговорки, на улице не поднимешь. Среди общего ликования раздался один голос, совершенно некстати спросивший: