— Алло! — неуверенно произнесла она.

— Ох, Пьета, это ты. — Это была Адолората. В ее голосе звенела паника. — Мама там? Немедленно передай ей трубку. Мне надо сказать ей точно, где мы.

— Ее здесь нет. Что происходит? Минутное молчание, а затем с ее губ сорвались страшные, невероятные слова:

— Боже правый, Пьета, я, кажется, убила папу.

Пьета в точности повторила то, что проделала ее мать: хлопнув входной дверью, побежала ловить такси. Но поскольку она пробыла у телефона достаточно долго, чтобы выслушать инструкции Адолораты, то приехала в больницу первой.

Ее сестра, помятая и взъерошенная, в сильном смятении мерила шагами небольшую комнату для посетителей.

— Как он?

— Не знаю. Я жду, когда мне что-то скажут, — проговорила она, повернув к сестре мертвенно-бледное лицо. — Это я во всем виновата, Пьета. Я одна.

— О чем ты? Как ты можешь быть во всем виновата?

— Мы поспорили об одном новом блюде. Я включила его в меню без папиного ведома. Он начал жаловаться, что я всегда использую слишком много ингредиентов, — он говорит мне об этом раза по три в неделю, — но на этот раз я сорвалась. Я начала орать на него. Сказала, что мне надоел его постоянный контроль, что я собираюсь уйти из «Маленькой Италии» и открыть собственный ресторан, где все буду делать по-своему.

— А он?

— Сначала я решила, что он тоже на меня заорет, но он побледнел и замолчал, а потом упал на стул, весь как-то обмяк и застонал. Там был Федерико, и он вызвал «скорую». Едва мы сюда приехали, как они тут же его куда-то увезли, а мне велели ждать здесь.

— Они думают, у него случился сердечный приступ или инсульт?

— Я так думаю, но они еще ничего не сказали.

— О боже. — Пьета тяжело опустилась на стул. — Бедная мама.

— Я только надеюсь, что она не поехала в другую больницу. Я не знаю, слушала ли она меня после того, как я сказала ей, что папе стало плохо.

Они ждали вместе в тесной комнате под резким светом флуоресцентных ламп. Через некоторое время Пьета принесла им по стаканчику безвкусного кофе из автомата, и они ждали, пока он окончательно не остыл.

— А что, если он умрет? А что, если он уже умер и они забыли нам об этом сказать? — Адолората ударилась в панику.

Пьета молчала. В ее голове вертелась одна-единственная мысль.

Когда наконец отворилась дверь и вошел доктор, обе разом вскочили на ноги.

— С ним все в порядке, — быстро заверил он их. — Идемте, через минуту вы сможете его увидеть.

— Это был сердечный приступ? — спросила Адолората.

Доктор кивнул.

— Мы сделали несколько анализов крови и ЭКГ. Да, это был сердечный приступ.

— О господи, это моя вина. Я расстроила его так сильно, что едва не убила.

Доктор был добрый, с мягким, вкрадчивым голосом. Он усадил Адолорату и объяснил, что, хотя сердечный приступ и мог быть вызван сильным стрессом, в данном случае наиболее вероятная причина — закупорка одной из артерий. Ему сделают еще некоторые анализы, и не исключено, что придется прибегнуть к операции.

— А пока он будет принимать лекарства, чтобы улучшить кровообращение и предотвратить новый приступ. Ему придется остаться в больнице еще на несколько дней, а когда он выпишется, надо бы ему изменить образ жизни. — Он улыбнулся им обеим. — И конечно, поменьше стрессов.

— Пойди проведай его, Пьета. — Адолората с трудом сдерживала слезы. — Я только еще больше его огорчу. Будет лучше, если я посижу здесь и подожду маму.

Она помчалась по коридору, а Пьета попыталась настроиться на встречу с отцом — не энергичным и подвижным, как обычно, а лежащим на больничной койке, превратившимся в слабого беспомощного старика.

Когда она вошла в палату, его глаза были закрыты. Она тихонько присела рядом с ним на кровать, решив, что он спит.

— Катерина? — окликнул он хриплым голосом.

— Нет, папа, это я, Пьета. Мама едет сюда.

Он открыл глаза и попытался улыбнуться.

— Ты так похожа на маму. Вылитая мать, когда она была в твоем возрасте.

Она потянулась и сжала его руку в своих ладонях. Рука загрубела от многочисленных порезов кухонным ножом и ожогов у плиты.

— Как ты?

— Устал. Очень устал.

— Тогда поспи. Тебе надо как следует отдохнуть.

— А где Адолората?

— Она переживает, думает, это она во всем виновата.

— Мы поругались? — Он нахмурился, пытаясь что-нибудь припомнить.

— Думаю, да, но это сейчас неважно. — Пьета не хотела снова его расстраивать.

— Она сказала мне, что я властный, что я невыносимый, — медленно выговорил он охрипшим голосом.

— Но, папа…

— Она сказала, что собирается уйти из «Маленькой Италии» и открыть собственный ресторан.

— Я уверена, что она это сказала просто так.

Он крепко сжал ее руку.

— Я не хочу, чтобы моя дочь так плохо думала о своем отце.

— Тише-тише, не думай об этом сейчас. Лучше поспи.

— «Маленькая Италия» — это все, что я могу оставить Адолорате, а она говорит, что ей это не нужно. — Он был растерян и подавлен.

— Это была просто глупая ссора, и теперь это не важно. Важно, чтобы ты поскорее поправился.

Он попытался улыбнуться:

— Ты так похожа на свою мать.

Больше всего Пьету удивило то, с какой решимостью ее мать взяла ситуацию под контроль. Как только она увидела Беппи собственными глазами и поняла, что опасность миновала, страх и паника уступили место деловитости и решительности.

Она сказала Пьете, чтобы та ехала домой.

— Я останусь с отцом, посмотрю, удобно ли ему здесь. — Ее голос был спокоен и тверд. — Если хочешь, можешь заняться вышиванием. Только не сиди без дела. Займись чем-нибудь.

— А мне что делать? — спросила Адолората.

— А ты поезжай в ресторан и наведи там порядок. Это лучшее, что ты сейчас можешь сделать.

Пристыженная Адолората не стала спорить. Но Пьета не собиралась уезжать так быстро. И, только убедившись в том, что родителям она не нужна, что отец держит мать за руку и это придает ему сил, она потихоньку выскользнула из палаты.

Она попросила таксиста остановить машину у «Маленькой Италии», решив проверить, все ли нормально у Адолораты. День клонился к закату, и, за исключением нескольких посетителей, обеденный зал был пуст. На кухне царила неизменная суета, все готовились к наступающему вечеру, но Пьета заметила, что настроение у всех неважное. Никто не шутил, ни над кем не подтрунивал, не замечалось и привычной кухонной суматохи. Все сосредоточились на своих делах и старались не смотреть на Адолорату. Она сидела за конторкой, делая вид, что читает книгу заказов, и не замечая, как по лицу ее катятся слезы.

Увидев Пьету, она встревожилась:

— Что-то случилось?

— Ничего, с ними все в порядке. Я просто заехала, чтобы тебя проведать.

— Знаешь… — Адолората встала и вывела Пьету из кухни, ища укромный уголок. — Я до сих пор чувствую себя ужасно, но я справлюсь.

Они присели за угловой столик, и Федерико, убиравший корзиночки для хлеба и мельницы с перцем, пошел, чтобы принести им по чашечке кофе.

— Ты ведь на самом деле не собираешься уходить из «Маленькой Италии»? — спросила Пьета.

Адолората слегка смутилась:

— По правде сказать, я об этом думала. Иден считает, что я должна это сделать.

— Но почему?

— Здесь все принадлежит папе. И это всегда будет его ресторан, что бы я ни сделала. Я хочу начать собственное дело, проявить себя.

Пьете вспомнились слова отца.

— Но он создал этот ресторан буквально из ничего и превратил его в то, что он есть сейчас, исключительно для тебя. Он хочет, чтобы ресторан принадлежал тебе. Ты разобьешь ему сердце, Адолората. Ты не можешь уйти.

— Тебе легко говорить, тебе не приходится здесь работать и изо дня в день терпеть его придирки. — Адолората уронила голову на руки. — О господи, понятно, сейчас я никуда не уйду. Не сейчас, когда он болен и все такое, но я просто решила немного повременить с этой идеей, пока ему не станет лучше. Вполне вероятно, что я и свадьбу тоже отложу.