С первой встречи мне понравился комбат своей собранностью, умением самостоятельно принять решение. Он был подтянут, не по годам строг. Позже я узнал подробно его биографию. Родом из Сибири, перед началом войны окончил военное училище, в первых боях показал себя смелым командиром.

Челябинцы оказались на редкость трудолюбивыми, смекалистыми, они настойчиво изучали оружие и технику, осваивали приемы ведения боя. На стрельбище и полигоне ни днем ни ночью не утихали выстрелы, на учебных полях круглосуточно рокотали танковые двигатели. Люди готовились к боям серьезно, всесторонне.

Как-то среди ночи я возвратился с полевого занятия, зашел в штабную землянку. Кременецкий, склонившись над картой, наносил обстановку предстоящих учений. Я подсел к начальнику штаба, еще раз поинтересовался, как у нас укомплектованы отдельные роты, батареи и взводы.

Было далеко за полночь. Неожиданно в сопровождении командира корпуса генерал-лейтенанта танковых войск Г. С. Родина в землянку вошел командующий 4-й танковой армией генерал-лейтенант танковых войск В, М. Баданов. Я доложил, что все подразделения после учебных занятий возвратились в расположение бригады и личный состав отдыхает. Командарм внимательно меня выслушал, затем приказал:

— Поднять бригаду по тревоге!

Через несколько минут мощный рокот двигателей взорвал ночную тишину. В колонну начали вытягиваться танки, автомашины, груженные боеприпасами, продовольствием, обмундированием, загрохотали походные кухни.

В колонне автоматчиков бойцы тихо переговаривались. До меня донесся густой бас:

— Ясно, что выступаем на фронт, зря бы не подняли всю бригаду.

Но прогноз автоматчика не оправдался. Командующий армией решил проверить боевую готовность бригады. Нам было приказано провести учения с боевой стрельбой. На учения привлекался батальон автоматчиков, усиленный танковой ротой, артиллерийская батарея и саперный взвод. Начало учений в 12.00.

Утро застало меня на наблюдательном пункте. В короткие сроки была создана мишенная обстановка, дооборудованы позиции пехотинцев, артиллеристов, минометчиков, танкистов. Люди зарылись в землю.

Закончены последние приготовления, до личного состава доведена поставленная задача, предусмотрены меры безопасности, организовано взаимодействие, техника тщательно замаскирована. Даже с небольшого расстояния нельзя обнаружить расположение огневых позиций танкистов, артиллеристов, наличие боевой техники, очертание переднего края. Постарались и командиры, и бойцы. Здорово потрудились, молодцы! На душе у меня радостно.

Часы показывали без двадцати двенадцать. Стояла духота, нестерпимо палило июльское солнце. Было тихо-тихо. Изредка налетал легкий ветерок, шелестел листвой молодых берез, выстроившихся в ряд возле нашего наблюдательного пункта. Я присел на бруствер. Закурил.

— Машины! — доложил штабной офицер.

На опушке леса появились виллисы, окутанные густой пылью. На высокой скорости они двигались в сторону наблюдательного пункта. Из первой машины вышел командарм. Я поспешил к нему навстречу. Генерал В. М. Баданов, как всегда, был в хорошем настроении. Он тепло поздоровался, спокойно выслушал доклад и прильнул к стереотрубе.

— Начинайте, — сказал командарм.

В воздухе повисла красная ракета. Почти в ту же секунду грянули артиллерийские выстрелы, из-за укрытий вышли танки и, выбрасывая снопы огня, рванулись вперед.

Поднялись пехотинцы. Бойцы, прижимаясь к танкам, проворно побежали по полю. Ура, ура! — неслось отовсюду. Дружный огонь достиг наивысшей плотности.

— Приятное зрелище, — не сдержался генерал Баданов. — Молодцы, челябинцы!

Рядом со мной стоял командир корпуса генерал-лейтенант Г. С. Родин. Я взглянул на него. Он мне казался всегда суровым, а тут его словно подменили. На лице — широкая улыбка. Вдруг он оборачивается ко мне:

— Ну что ж, атаковали неплохо. Но, как говорится, цыплят по осени считают.

Намек понятен. Меня неожиданно озноб прошиб: а вдруг не все мишени будут поражены?

Скоро выяснилось: и стреляли вполне прилично. Учения закончились. Я приглашаю генералов отобедать.

— Спасибо за приглашение, — пожимая мне руку, сказал командующий. — Но мы спешим. До встречи на фронте…

На траве вокруг походных кухонь расселись бойцы, сержанты, офицеры. Люди с аппетитом опустошали котелки и миски.

У входа в палатку сидит ординарец Собко. На лице радость: получил наконец письмо от жены. Боец делится своими переживаниями.

— Трудно им без меня. Но что поделаешь? Теперь всем нелегко.

— Принеси-ка водички.

Собко принес ведро с холодной водой, зачерпнул кружку.

— Спасибо, я сам.

После дневной духоты было приятно освежиться. Я прилег на кровать, сбитую наспех из сосновых досок, потянулся к свежим газетам. В центре внимания прессы — события на Курской дуге. Немецкое наступление на северном фасе дуги захлебнулось. Развернувшееся здесь 12 июля ожесточенное сражение характеризовалось теперь разнообразием боевых действий: на одних направлениях наши войска вели наступление, одновременно отражая контратаки противника, на других — сдерживали натиск в тяжелых оборонительных боях, на третьих — шли упорные встречные бои.

Наметился перелом и в действиях на южном участке — в районе Белгорода. Обескровленные и измотанные гитлеровские войска переходили к обороне. Газеты сообщали об упорных боях не только на земле, но и в воздухе. Радостно было читать такие сводки. Мы понимали: Гитлер бросил к Курску свои отборные войска, возлагая на них большую надежду, ввел в действие новые танки со звериными названиями тигр и пантера. Но на орловском направлении им удалось вклиниться в нашу оборону лишь на 10–12 километров, а на белгородском — до 35 километров. Дальше — сил не хватило. Выдохся враг. И вот теперь наши войска сами перешли в контрнаступление. Как было не радоваться такому сообщению! Инициатива полностью переходила в руки советского командования.

Не успел как следует посмотреть газеты, как ординарец протянул мне телефонограмму. Вызывали в штаб корпуса.

Было где-то за полночь. По дорожке, усыпанной песком, направляюсь к штабу. Что бы могло быть? — думаю.

В кабинете командира корпуса уже собрались офицеры. В углу на краешек стула присел командир 197-й Свердловской танковой бригады полковник Я. И. Троценко, рядом примостился командир 243-й Пермской танковой бригады подполковник В. И. Приходько. Вижу здесь и командира 30-й мотострелковой бригады полковника М. С. Смирнова, других командиров частей и подразделений. На длинном столе разложена большая карта, над которой склонились командир корпуса Г. С. Родин и начальник штаба полковник Б. Р. Еремеев.

Генерал Родин, оторвавшись от карты, оглядел собравшихся.

— Теперь, кажется, все. Пора начинать.

Он сообщил решение Ставки Верховного Главнокомандования: 30-му Добровольческому танковому корпусу передислоцироваться к линии фронта.

— В вашем распоряжении, — продолжил генерал, — имеется не более двух Суток. Времени, как видите, немного, но подготовиться к передислокации надо тщательно, всесторонне. В целях экономии моторесурсов марш предполагается комбинированный: танки и другие боевые машины отправляются железной дорогой, мотопехота, управление и тылы пойдут своим ходом.

Выступивший затем начальник штаба Еремеев назвал район, куда мы должны перебазироваться, — лес восточнее Козельска. Туда от Кубинки примерно 300–350 километров. Борис Романович указал пункты, через которые пройдут бригады, и мы нанесли нужные знаки на топографические карты, которыми нас снабдили. Еремеев указывает сроки готовности для каждой бригады, дату прибытия к новому месту.

Совещание в штабе затянулось почти до утра. Когда мы вышли на улицу, небо было затянуто тучами, моросил мелкий дождь. На небольшой высоте в сторону фронта прошли краснозвездные бомбардировщики.

В штабе бригады я застал подполковника Богомолова.