В 15.00 30 июля на командный пункт бригады прибыл командир корпуса генерал-лейтенант Г. С. Родин. Он передал мне приказ командующего 4-й танковой армией: бригада из резерва командарма переходит в распоряжение комкора. Генерал информировал меня, что 197-я и 243-я танковые бригады прорвали оборону немцев южнее деревни Борилово и развивают наступление на юг.

— Ваша задача, — продолжал генерал, — войти в прорыв и развить успех передовых частей корпуса в направлении населенного пункта Злынь. Батальон автоматчиков посадить десантом на танки.

Через полчаса подразделения бригады снялись с места. По-прежнему моросил дождь. Боевые машины с трудом преодолевали небольшие овраги, лощины. Генерал Родин по рации беспрерывно торопил:

— Увеличьте скорость, быстрее выходите на исходные позиции для атаки.

Деревне Борилово просто повезло. Отступая, гитлеровцы не успели сжечь дома, и большинство из них уцелело. Всюду были видны следы только что прошедшего боя. Валялись трупы немцев, дымилась подбитая вражеская техника. В огородах торчали стволы исковерканных зенитных орудий. Густая система траншей, окопов, ходов сообщения опоясывала деревню. Возле домов нередко встречались и дзоты. Фашисты рассчитывали надолго здесь задержаться. Не вышло!

На южной окраине деревни танки начали разворачиваться в боевой порядок. Противник тотчас же встретил нас сильным заградительным огнем. Резко ударили закопанные штурмовые орудия фердинанд, укрытые тяжелые танки Т-VI — тигры.

Ясно было, что оборона немцев не прорвана. По рации я связался с командиром первого танкового батальона майором Степановым. Майор доложил, что атаковать противника без артиллерийского и авиационного обеспечения нецелесообразно. Огонь со стороны врага очень высокой плотности.

— Зря погубим людей, — заключил комбат.

Связываюсь с командиром 197-й Свердловской бригады. Полковник Троценко сообщил, что бригада понесла потери и за день почти не продвинулась вперед.

По расчетам командира корпуса наша бригада уже должна перевалить небольшие высотки за Борилово, а мы топчемся на месте. Мне становится не по себе. Подчиненные просят артиллерийского огня, а у меня под рукой лишь рота 82-миллиметровых минометов и батарея 76-миллиметровых пушек.

Выскакиваю из танка, взбираюсь на чердак уцелевшего дома. Хочется получше рассмотреть оборону противника. Вскидываю бинокль. Со стороны немцев огонь не утихает. На участке шириной не более чем 500 метров оказалось несколько закопанных танков, штурмовых орудий. Из-за высоты огонь вели тяжелые минометы. Подступы к переднему краю плотно заминированы. Чтобы прорвать немецкую оборону, нужна артиллерийская и авиационная поддержка.

— Юнкерсы! — крикнул сопровождавший меня лейтенант Лычков, и в ту же секунду откуда-то из-за леса ударили зенитки. Но юнкерсы, казалось, не обращали внимания на огонь зенитных орудий. Они стройно летели на север.

— Глядите, вон за ними еще одна группа! — воскликнул Василий Лычков. Сейчас нас будут бомбить.

Немецкие самолеты тем временем сделали разворот и с включенными сиренами обрушились на боевые порядки бригады. Я видел, как автоматчики оставили броню танков и рассыпались по ржаному полю. От взрывов содрогалась земля, загорелись некоторые постройки. Рядом дружно застрочили пулеметы: это челябинцы открыли огонь по вражеским самолетам.

— Ложитесь! — крикнул кто-то из танкистов.

Раздался оглушительный грохот, взрывная волна отбросила нас с Лычковым в сторону, и тотчас рухнул дом. Я с трудом выкарабкался из-под обломков. В ушах стоит неистовый звон. Пытаюсь идти, но меня бросает из стороны в сторону. Подбегает окровавленный Лычков.

— Что с тобой? Ранен? — спрашиваю его.

— Никак нет, просто поцарапан.

— Тогда вызывай сюда машину с радиостанцией.

Крайне тяжелая обстановка вынуждала меня связаться с командиром корпуса. Наверное, он не знает в полной мере истинного положения перед фронтом бригады, — думал я. — Надо доложить ему.

Оглушенный взрывом, я с трудом добрался до танка, расположенного в воронке, образовавшейся от разрыва большой бомбы. Мимо меня по огороду санитарки Маша Бахрак и Лида Петухова кого-то несли на носилках. Я остановил девушек, приподнял покрывало:

— Ранен?

— В грудь, — с трудом проговорил воин.

Лицо раненого показалось мне знакомым. Это не тот ли лейтенант из второго батальона, чей танк на учениях первым ворвался на фланг? Кажется, он.

— Лейтенант Пеху?

— Он самый, товарищ комбриг, — тихо проговорил офицер. — Жаль, рановато. Вылечусь — и снова к челябинцам.

Я крепко пожал раненому руку.

— Выздоравливай, товарищ Пеху, ждем тебя. У Днепра и даже раньше.

Впоследствии выяснилось, что танк лейтенанта А. А. Пеху одним из первых вышел на окраину деревни Борилово, занятой свердловчанами, и с ходу устремился на вражеские позиции. Горячий по натуре, лейтенант рвался в атаку. Немцы обнаружили танк и открыли по нему огонь. Лейтенант приказал механику-водителю сержанту Сотникову увеличить скорость. Фашистские снаряды рвались рядом, но цели не достигли. И вдруг случилось непредвиденное: тридцатьчетверка подорвалась на мине.

— Только не робеть, ребята, — подбадривал членов экипажа лейтенант. Сейчас залатаем гусеницу и снова двинемся вперед.

Танкисты живо принялись за дело и уже успели натянуть гусеницу, когда попали под сильную бомбежку. Осколки снаряда оборвали жизнь стрелка-радиста, ранили лейтенанта Пеху.

В тыл прошло еще несколько раненых солдат. Может быть, и убитые уже есть, — подумал я, — а бригада по существу еще не вступила в бой.

Подъехала машина с рацией. Начальник радиостанции старший сержант Виктор Колчин доложил: связь со штабом корпуса есть. Я попросил к микрофону генерала Г. С. Родина, доложил обстановку и, конечно, не преминул сказать, что меня неправильно ориентировали — никакого прорыва обороны противника в действительности нет. Я просил комкора помочь нам артиллерией и авиацией.

Генерал приказал закрепиться на данном рубеже.

Солнце скрылось за горизонтом, наступил вечер. Пошел проливной дождь. Противник прекратил стрельбу.

Я отдал распоряжение: личному составу бригады временно перейти к обороне, зарыться в землю. Люди приступили к инженерным работам.

Командный пункт бригады обосновался в небольшом деревянном домике. В одной из комнат собрались офицеры штаба. Кременецкий сообщил о наших потерях. Они достигли тридцати человек. Большинство ранены, но есть и убитые. Это сообщение усилило душевную боль. Я думал о коммунисте сержанте Резнике, который одним из первых ворвался на позиции врага, рядовых Викторове и Одинцове, уничтоживших в рукопашной схватке нескольких гитлеровцев. И сейчас, спустя десятки лет, память цепко хранит имена тех челябинцев, кто в первом бою сложил голову ради счастья жен, матерей, дочерей и сыновей.

В первом батальоне один танк подорвался на мине и один подбит. Заместитель командира бригады по техчасти инженер-подполковник Василий Ильин тут же заверил:

— Ремонтники капитана Дирипенко уже эвакуировали поврежденные машины. К рассвету они будут в строю.

Офицеры штаба нанесли на карту разведанные цели, расположение минных полей.

Я спросил начальника инженерной службы бригады капитана П. В. Полубояринова:

— Успеем за ночь сделать хотя бы по одному проходу на роту в минных полях?

— Постараемся, — заверил меня инженер.

Вместе с саперами на разминирование вышли и разведчики. Командиру батальона автоматчиков капитану А. С. Голубеву и командиру роты 82-миллиметровых минометов старшему лейтенанту Сунцову было приказано быть готовыми прикрыть огнем саперов и разведчиков.

Я не успел сосредоточиться над картой, как в комнату вошел генерал Г. С. Родин. Его сопровождал командующий артиллерией корпуса полковник В. И. Соколов и еще какой-то подполковник, которого я не знал.

Командир корпуса не скрывал, что его очень тревожит положение дел на участке нашей бригады.