Целый день выковыриваем гитлеровцев. Дома кирпичные, даже сараи сложены из кирпича. Что ни дом, то огневая точка. К вечеру овладели деревней. Из леса появляются женщины. Они бегут нам навстречу.

— Наши, родные, освободители!

Подбегают к танкистам, целуют, плачут. Лица изможденные, на головах рваные тряпки, вместо платьев — лохмотья. Наперебой рассказывают о тех страшных муках, которые они испытали в фашистской неволе.

— Ой, дивчата, даже не верю, что побачу свою ридну Украину! — радостно говорит одна из женщин.

— Да, скоро вас отвезут на Родину, — говорит политработник Лурье.

Прошло еще несколько дней, и части нашего корпуса значительно продвинулись на запад. Наша бригада идет в передовом отряде корпуса. Немцам приказано до последней возможности оборонять город Любин, и они доставляют нам немало неприятностей.

Бригада повернула на северо-восток и, описывая крутую дугу, перерезала последние дороги отхода на запад подразделениям противника. Крупный гарнизон оказался в кольце наших танков.

С утра 11 февраля возобновилось наступление. Кругом густые леса, движемся по проселочным дорогам. Слева от нас обширное поле. Невдалеке от дороги обгорелые тридцатьчетверки, опрокинутые, с ржавыми колесами 122-миллиметровые гаубицы, приземистые самоходки СУ-76.

Откуда здесь советская техника? Подъезжаем к тридцатьчетверке. Башня опрокинута, на броне вмятины — следы артиллерийских снарядов. Порваны гусеницы, рядом валяются два катка. Мы с начальником штаба заглянули внутрь танка. На днище лежали два обгорелых трупа.

— Варвары, упражнялись по живым мишеням.

Мы оказались на испытательном полигоне. А потом мы увидели бараки, обтянутые несколькими рядами колючей проволоки. Перед нами лагерь военнопленных.

Бойцы открыли ворота. Во двор высыпали пленники, обступили гвардейцев. Обнимали нас и целовали. Люди от счастья плакали. Мы с Барановым вошли в барак. На нарах умирали изможденные люди. Я распорядился выдать узникам продукты и оказать им медицинскую помощь.

Но то, что мы увидели в другом бараке, потрясло. Кучи детской одежды, обуви, мешки, набитые волосами. А неподалеку от бараков — печи-крематории, в которых были живыми сожжены дети.

Я вышел на улицу, размышляя о том, на что способны варвары XX века.

Начальник штаба Баранов доложил:

— Любивец ворвался в Шпроттау, захватил аэродром и более десяти исправных самолетов.

Танковая рота Любивца шла в головной походной заставе. Обходя узлы сопротивления, офицер смело ворвался в город. Мы поспешили на помощь. Зеленый красивый город, раскинувшийся по обе стороны притока реки Бобер, гитлеровцы превратили в опорный пункт. Кирпичные дома они приспособили для круговой обороны.

Овладев городом Шпроттау, мы поспешили к городу Заган, находящемуся северо-западнее, примерно в двадцати километрах. В Загане имелся крупный вражеский гарнизон. Мы прошли за один час 18 километров и обошли город с севера.

— Прикрывайте левый фланг корпуса, — приказал мне генерал Е. Е. Белов, вновь вступивший в командование корпусом.

Вдоль шоссе, ведущего на Зорау, куда устремились танки Свердловской и Пермской бригад, мы заняли оборону. Со стороны Загана на шоссе вскоре появились немецкие танки. От первых наших залпов загорелись два головных тигра. Потом вспыхнуло и самоходное орудие. Гитлеровцы скрылись в лесу, а через полчаса начали яростно нас атаковать. Батальон Старостина отбил одну за другой две атаки.

Фашисты начали атаку в третий раз. Комбат Старостин все время был среди автоматчиков, охрипшим голосом подавал команды, личным примером увлекал подчиненных.

Противник начал обтекать правый фланг, но наткнулся на сильное сопротивление и отошел назад. Командиры взводов гвардии старшие лейтенанты Крюков и Черноморов, находившиеся на фланге, подбили по одному тигру.

Тем временем передовые части корпуса с ходу овладели Зорау и Тейплицем, ушли далеко вперед и вскоре оказались отрезанными от главных сил армии. Свердловская и Пермская бригады, а вместе с ними и штаб корпуса были зажаты в клещи и оказались в тяжелом положении. Врученная мне телеграмма от комкора гласила: Ожидаем помощи. Постарайтесь прорваться к нам.

Со мной на КП находился командир 68-й отдельной танковой бригады гвардии полковник Приходько.

— Будем прорываться, — решили мы.

В сторону Зорау идет узенькая шоссейная дорога, к которой вплотную подступают вековые сосны. Первый батальон будет наступать вдоль шоссе. Егоров отважный офицер. Поручая ему важное задание, говорю:

— Правее вас будет наступать третий батальон. Поддерживайте с ним и штабом бригады непрерывную связь. Ясно?

— Так точно, — бойко ответил комбат и захлопнул люк. Он что-то еще крикнул, но его голос потонул в шуме работающих танковых двигателей.

Штаб бригады двигался за танковым батальоном. Короткий зимний день был на исходе. Где-то впереди зачастили выстрелы.

— Рота Любивца завязала бой с передовыми подразделениями противника, радировал Егоров.

Вперед выдвинулся артполк. Пушки били прямой наводкой по подходящим фашистским резервам. Мы начали теснить противника.

Спешу в первый батальон. Навстречу попадаются санитары с носилками.

— Кого несете?

— Капитана Любивца.

— Иван, что же так неосторожно?

Любивец немного смущен, что я его назвал по имени.

— Кажется, отвоевался, — простонал Любивец. — Левая нога перебита.

— Выздоравливай, да побыстрее.

Я вскочил на танк, оглянулся. Санитары тащили носилки к машине. Я очень сожалел, что Любивец не дошел до Берлина. Мы с ним вместе пришли в бригаду. В ее строю все меньше и меньше остается тех, кто начинал путь под Орлом.

В самый разгар боя радист Виктор Колчин принял короткую радиограмму: Егоров убит. Я подозвал к себе своего заместителя гвардии полковника Алаева.

— Выдвигайтесь в первый батальон. Возглавьте его.

На рассвете еще радиограмма. Я видел, как Колчин ее принял, и по его лицу понял: что-то снова случилось.

— Алаев погиб, — еле вымолвил Виктор. — Бросился в атаку, и пуля оборвала его жизнь.

Первый батальон противник обошел с двух сторон. Создалась довольно сложная обстановка. С батальоном прекратилась связь. Это меня тревожило.

Пробиваемся по шоссе. Второй батальон Чиркова расчищает нам путь, сдерживая натиск врага на левом фланге. Вперед вырвались танки третьего батальона.

К обеду штаб достиг окраины Зорау. На небольшой полянке замерла тридцатьчетверка. Возле машины на хвое лежит тяжело раненный гвардии лейтенант Горбунов — командир танка. Он любил повторять:

— Скоро будем в Берлине, а там и по домам.

Ему не удалось дойти до фашистской столицы. Тяжелый снаряд подбил танк. Офицер едва шевелит иссохшими губами. Кто-то из офицеров штаба расстегнул ворот его обгоревшего комбинезона, подал флягу с водой.

К нам подходит механик-водитель танка гвардии старший сержант Василий Кружалов. У него сквозь бинты сочится кровь.

— До последнего держались, ни шагу назад не ступили, — говорит Горбунов. Тигр из-за насыпи выполз и ударил снарядом по борту.

Подошли санитары. Кружалов ни в какую не хочет идти в госпиталь.

— Товарищ комбриг, заступитесь, — обратился он ко мне. — Из-за пустяковой царапины отправляют в госпиталь.

Уговоры не помогали.

— Заварю пробоину в броне — и на Берлин, — доказывает он командиру медсанвзвода Кириллову.

— Ладно, оставьте его, — согласился я.

Позже мне рассказали, с каким упорством сражались члены этого экипажа. Кружалов, маневрируя среди деревьев, смело вел машину на врагов. Горбунов подбил пантеру, затем тигр, бронетранспортер. Кружалов гусеницами давил контратакующих гитлеровцев.

Мы уже были в первом батальоне, когда водитель ганомака Анатолий Космачев крикнул:

— Самолеты!

После бомбежки мне сообщили печальную весть: убит гвардии полковник Приходько, командир 68-й отдельной танковой бригады.

К вечеру мы прорвались к главным силам корпуса.