Танки с затемненными фарами передвигаются на юго-запад. Впереди должен быть город Острог, а где-то за ним — линия фронта. С этого рубежа нам и предстоит снова начать боевые действия, изгонять с родной земли гитлеровских захватчиков.

Меня на какое-то время задержали в штабе корпуса, новый начальник штаба гвардии полковник А. Б. Лозовский уточнил район сосредоточения, просил поторопиться с выходом на указанный рубеж.

Да и нам хотелось скорее совершить марш. Но с нашим желанием не считалась погода. Весна пришла ранняя, но и зима не сдавалась. Начались ливневые дожди вперемежку со снежными вихрями. Чернозем превратился в непролазное болото. По полевым дорогам нельзя было, как говорят, ни проехать и ни пройти. Но как бы то ни было, а фронт требовал свое. На юг и юго-запад тянулись мощные колонны автомашин, разбивая и без того раскисшие полевые дороги. Пехотинцы, с трудом переставляя облепленные густой грязью сапоги, подталкивали буксующие машины, груженные боеприпасами и горючим. Тянули на лямках 45- и 57-миллиметровые пушки, на себе несли снаряды, ящики с патронами.

Только танки уверенно продвигались вперед, хотя и они подчас застревали на обочинах дорог.

Распрощавшись в штабе корпуса с товарищами, я поспешил в бригаду. Виллис сильно бросало из стороны в сторону. При объезде грузовых машин, застрявших в грязи, наш виллис сел на передний и задний мосты.

И плохо бы нам пришлось, если бы не помогли мотострелки.

Было уже далеко за полночь, когда я нагнал танковую колонну, вытянувшуюся вдоль полезащитной полосы. На броне остановившихся машин дремали автоматчики, с ног до головы облепленные грязью.

Первым, кто нам встретился, оказался командир первой роты автоматчиков гвардии старший лейтенант Сидоров. Я спросил, чем вызвана остановка танков.

— Уже в который раз останавливаемся. Может, затор, — неопределенно ответил офицер.

Спешу в голову колонны. У танка группа офицеров, среди них мой заместитель гвардии майор Кришталь. Он склонился над картой, освещенной лучом карманного фонарика.

— Должен быть перекресток дороги, где нам надо свернуть строго на юг, а его не оказалось. Куда ехать дальше, не разберусь. Вот и колдуем над картой, невесело говорил Кришталь, вытирая обшлагом комбинезона мокрое от снега лицо.

— А где мы сейчас находимся?

— В районе Острога.

— Точнее.

Кришталь ткнул карандашом:

— Вот здесь, где проходит полезащитная полоса.

Точка, оставленная на карте, обозначала совсем другой район. То ли от усталости, то ли от нервного напряжения майор потерял ориентировку. До перекрестка дорог оставалось еще не менее 12–14 километров.

На рассвете 3 марта 1944 года бригада рассредоточилась в районе Воложувки, что в 20 километрах от города Ямполь. Танки мы замаскировали в копнах прошлогодней соломы, в неубранном кукурузном поле. Было тихо, и даже не верилось, что совсем близко проходит линия фронта.

Вскоре на командный пункт прибыл командир стрелкового полка, находившегося здесь в обороне. Рассказывая об обстановке, он заметил:

— На участке спокойно, тихо. Признаться, и людей у меня маловато. Плохо и с боеприпасами, и с продовольствием. Дороги вон как раскисли — не подвезешь.

Полковник хорошо был осведомлен об обороне противника. Он указал, где вдоль дороги расставлены фашистские танки. Начальник нашего штаба гвардии подполковник Я. М. Баранов нанес на карту расположение вражеских огневых точек.

В полдень меня вызвал командир корпуса. Генерал Г. С. Родин сказал, что наш танковый корпус вводится в прорыв в полосе 60-й армии. И он провел на карте красную стрелу. Она была нацелена на Каменец-Подольский, до которого было более двухсот километров. Это была конечная задача, а ближайшая заключалась в том, чтобы за три-четыре дня прорваться с севера на юг и, рассекая группировку противника, перерезать железную и шоссейную дороги Проскуров — Тернополь, лишить гитлеровцев возможности отойти на юго-запад.

В условиях распутицы и непогоды корпусу предстояло вести тяжелые бои с сильной вражеской группировкой: между Тернополем и Проскуровом было сосредоточено до девяти танковых и шести пехотных дивизий.

Пока разрабатывался план предстоящего боя, люди бригады не сидели сложа руки. Несмотря на только что совершенный марш, экипажи танков использовали каждый день и час для учебы. Они добивались согласованности в действиях каждого воина, до автоматизма отрабатывали приемы в работе на прицельных приспособлениях. Сокращали нормативы посадки в танк и высадки из него. Автоматчики учились действовать в танковом десанте, вести огонь с брони машин, взбираться на танк и спрыгивать на ходу.

Политработники, парторги и комсорги, не дожидаясь указаний сверху, организовали беседы с личным составом, развивая у бойцов высокий наступательный порыв, жгучую ненависть к врагу.

Еще на Орловщине челябинцы убедились: фашистские оккупанты способны на любые зверства. Деревни они превратили в развалины и пепел. На дорогах соорудили виселицы.

Проезжая по Украине, наши воины с болью в душе смотрели на руины, на обгоревшие коробки станционных построек, на разрушенные украинские хаты и вырубленные сады.

— Не будет пощады врагу, — заявляли солдаты. — Раздавим фашистскую гадину.

Вернувшись из штаба корпуса, я тут же собрал командиров. Сообщил: завтра на рассвете в бой.

Началась кропотливая подготовка к боевым действиям. Штабные офицеры Баранов и Гаськов, склонившись над картами, намечали пункты сосредоточения подразделений для атаки, изучали район предстоящих боевых действий, систему огня противника, разрабатывали вопросы взаимодействия, прикидывали возможные рубежи развертывания в случае встречного боя…

Не дремала и наша разведка. Начальник разведки бригады гвардии старший лейтенант Валеев организовал наблюдательные посты, со своими подчиненными тщательно изучил оборону противника. Данные, которыми мы теперь располагали, позволяли сделать вывод: за дороги будет идти упорная борьба. В условиях распутицы только дороги, хотя и разбитые гусеницами танков и колесами автомашин, могли дать возможность противнику предпринять контратаки, а также организованно отойти на новый рубеж обороны. О том, что гитлеровцы будут драться за дороги, говорил тот факт, что лишь отдельные высоты они оборудовали как опорные пункты (и то поспешно), а основные огневые средства сосредоточили в узлах дорог.

Обладание теми же дорогами позволяло нам сохранить высокий темп наступления. Но дело не только в дорогах. Мы должны, хотя это и нелегко, совершать обходные маневры, неожиданно появляться в тылу врага, внезапными ударами рассекать его боевые порядки и по частям уничтожать гитлеровцев.

Разговариваю с механиками-водителями третьего батальона. Обещают, что сумеют провести танки по любой местности.

— Тридцатьчетверки пройдут всюду!

А что думают автоматчики роты Сидорова?

— Нам-то, на броне будет легче, да и в пешей атаке не отстанем от танков, — отвечали бойцы.

Иду во второй батальон. Подморозило, и земля затвердела. В ночной тишине звонко похрустывает под ногами образовавшийся в проталинах ледок. Меня сопровождает гвардии капитан Федоров. Я с симпатией смотрю на рослого, комбата. Его комбинезон туго перехвачен портупеей, а на голове, как всегда, видавший виды шлемофон.

— Как настроение у людей?

— Прекрасное. Завтра дадим немцам жару! — на ходу отвечает Василий Александрович.

И я верю его словам — батальон уже показал себя в боях. Комбат умело руководил подчиненными, в любой ситуации не терялся, мог расчетливо организовать бой.

Федоров — кадровый офицер. В 1933 году он добровольно ушел в армию. С первых дней войны — активный ее участник. Сначала на Юго-Западном фронте командовал разведротой, затем бои под Москвой, на Северо-Западном и Калининском фронтах. Был тяжело ранен, контужен, более двух месяцев лежал в госпитале.

Тактически грамотный офицер, он показал себя и в нашей бригаде способным и бесстрашным комбатом. Но нередко мне приходилось сдерживать Василия Александровича, а иногда просто и ругать. Он непременно лез в самое пекло, первым врывался на вражеские позиции. Порой и не было в этом необходимости. Но я знал: завтра он снова в горячую минуту боя не устоит перед искушением появиться впереди атакующих.