— Слушай, запоминай… — Маэстро отдал ему наушники.

Сначала кажется, что ты просто не можешь уснуть в данную минуту. Но потом понимаешь — это бессонница. В сущности, ее тоже нечего бояться: роман в зубы, и она, подлая, уже бессильна перед тобой.

Но сейчас он не мог воспользоваться собственным замечательным рецептом. В метре от него, на другом краю огромной кровати, спала Наталья. Подобное, кстати, не свойственно женщинам, они засыпают позже нас. Наталья была другой. Налюбится, накричится, настонется, потом скажет:

— Милый. Я себя веду так ужасно…

Лука вместо ответа поцелует ее, все не выпуская из объятий, а она уже в объятиях Морфея.

Сейчас при свете ночника, серой мраморной совы с зелеными глазами, он смотрел, как Наталья спала, раскинувшись на спине — в том положении, в каком он ее оставил после любви.

В эти минуты он снова мог убедиться, что Наталья сложена почти идеально. Хотя что это может значить? И кто это может знать, кроме нас самих? И сложена так… что лучше и желать не надо. Разве не так?

Повернувшись на бок и подперев рукой голову, Лука смотрел на свою идеальную любимую. На ее чуть покатые плечи, на безукоризненно круглые руки с удлиненными, как у музыкантши, пальцами. Об остальном он старался не думать и старался не смотреть на это «остальное». Потому что одного взгляда на ее музыкальные пальцы Луке было достаточно, чтобы очень ясно представить себе, как она отдается, какое острое счастье сейчас же пронзает тебя самого! Эх!..

Он знал, что сейчас может произойти. Он потянется к ней, он уронит лицо в ее грудь. И Наталья, не просыпаясь, найдет его. И опять они провалятся в омут…

Конечно, говорить «омут», имея в виду любовь, банально, и весьма. Но у Луки уже не было сил искать слова, да он и не был горазд на это. Главное же, у него не было сил опять заводиться. «Не сердись, Наталочка! Хорошо, что ты не узнаешь этих моих мыслей…»

Он тихо встал, приоткрыл тяжелую штору, в этом подозрительном доме они были звуко- и светонепроницаемые. Сейчас же лунный свет, яркий почти как солнце, ударил ему в глаза. Лука отпустил штору, быстро надел на голое тело штаны и свитер, последний раз глянул на свою прекрасную женщину и вышел в широкий холл. Сверху, из апартаментов Маэстро, несмотря на глубокую ночь, слышались голоса.

Бесшумно по толстому ковру Лука прошел к лестнице. Проходя мимо никифоровской двери, замедлил шаг. Из-за двери не доносилось ни звука. Н-да, Лучков Лука! Жизнь скольких же людей ты изменил, а может быть, и сломал. И еще не вечер!

Торопливо поднимаясь наверх, он пару раз зацепился ногой о ступеньки, убедившись лишний раз, что лунный свет все же далеко не солнечный.

На верхней площадке его тактично, но решительно заловили. Это был давно знакомый ему Стражник, которого в миру когда-то звали Марселем.

— Осторожнее, господин Лучков! Это опасно для… здоровья — так бегать. Что-то случилось?

— Ничего ровным счетом!

— Отчего так спешили?

— Убегал от дурных мыслей.

— Прошу, Лука Васильевич! — послышался голос Кадушкина от дверей. — Полюбуйтесь, как мы тут престранно развлекаемся.

Сперва Лука решил, что попал на спиритический сеанс. Средних размеров зал был залит мраком, и только четыре свечи горело по разным его углам, не расколдовывая тьмы.

— Идите же ближе, Лука Васильевич! — позвал Маэстро. Его свеча горела в самом дальнем углу. — Мне как раз нужен еще один фактор!..

Пока сопровождаемый Марселем Лука пробирался на голос Кадушкина, он мог заметить, что три свечи горело на миниатюрных столах, освещая шахматы в самом разгаре игры.

Марсель занял место напротив Кадушкина — они играли в карты, в какую-то неизвестную Луке игру.

— Присаживайтесь и вы, сударь! — приветливо кивнул Маэстро. — Выпьете со мной?

— Слон Ц-4…—сказал в этот момент склонившийся над одной из досок Связист.

— Конь Д-3! — не задумываясь, ответил Маэстро, поправив на запястье перчатку. Лука не первый раз уже замечал на его руках тонкие белые перчатки.

— Ваш ход, господин… — напомнил Марсель.

— Знаю-знаю! — Кадушкин бросил на стол карту. — Опендаун ведь не шахматы, я имею право и подумать. Тут интуиция нужна!

— Так вы жертвуете коня, экселенц? — спросил из своего угла Связист.

— Играй-играй!.. Вы, конечно, не понимаете, Лука Васильевич, что происходит?

— Признаться, нет…

— Экселенц конструирует себе экстремальную ситуацию… — отозвался Связист. — Так я возьму коня с вашего позволения?

— Не подавись!

— Ладья А идет на Ц-3… — проговорил Курт.

— Слон ЭФ-8! — быстро ответил Кадушкин и одновременно королем убил валета, брошенного на стол Марселем.

— Пешка Ц бьет на Б… — подал голос Генри.

— Король А-1! — тут же вскрикнул Связист.

— Ферзь АШ-5… — задумчиво произнес Курт.

— Прошло десять минут, экселенц… — Марсель оторвал взгляд от часов на руке и налил Маэстро полную рюмку водки.

Вот, значит, как развлекался этот безумный человек. Играл три партии вслепую, а еще в карты, да еще с частотою в десять минут пил водку. И кроме того, приказывал Луке отвлекать его от игры разговорами.

— Что же вы умолкли, Лука Васильевич? Я всегда с удовольствием слежу за развитием вашей мысли…

Родовитый граф, который мог бы в наше смутное время чуть ли не претендовать на Российский престол, человек воистину гениальных способностей, рядом с которым «многодел» Цезарь показался бы просто школяром, могучий красавец, он доказывал самому себе, потому что не видел здесь достойных собеседников, доказывал, что способен на все… на эту, в сущности, полную глупость. А имя ему было не граф Растопчин, как следовало бы, а Кадушкин. А профессия его была не дипломат, не искусствовед, не политик, профессия его была — бандит с большой дороги…

— Может, хоть сигару, Лука Васильевич?..

Благодарю… — Лука покачал головой, не в силах отринуть охватившие его мысли. Через минуту он поднялся, пошел к выходу, физически ощущая исходящее от Кадушкина магнитное поле титанического и бессмысленного напряжения. Было в этом что-то невыразимо ужасное, наше, русское.

Лука медленно спускался по лестнице, и не было больше в его душе ни злобы, ни досады. Одна только глубокая, щемящая и непонятная тоска…

Владельцем того самого кафе, которое так аккуратно берег до поры до времени Маэстро, его единственным официантом и поваром был человек по имени Ваган Мелкунян.

Но вот пришла пора, Маэстро отдал приказ, и Ваганом стали «заниматься». Был сделан первый, казалось бы, невинный шаг. На прогулке трехлетней дочке Вагана симпатичный дяденька-иностранец подарил брошку с изображением длинноухого мышонка из мультфильма.

— Я люблю русский дети! — сказал иностранец с самодовольным равнодушием.

А Рита, жена Вагана, не посмела сказать, то никакие они не русские, а нормальные армяне, хотя и не из Армении, а из Ростова, прочем, какое это имеет значение, если все нормально, если поблизости в эту минуту других армян нету, если, извините, за просто так получаешь для ребенка этого прелестного мышонка. Можно согласиться и на русскую!

О брошке вскоре забыли, она затерялась где-то среди мариэтточкиных игрушек. Но в подмосковном особняке, о котором уже шла речь, большой мастер своего дела Кешка-имитатор сидел с наушниками на голове и слушал девочкину речь, аккуратно делая у себя в блокноте какие-то одному ему понятные заметки. Через два дня мышонок-брошка потерял свои волшебные подслушивающие свойства и стал просто забавной игрушкой.

А к Вагану в его заведение зашел человек сразу заметного крепкого сложения, но с лицом вполне добродушным, по крайней мере спокойным. Сам Ваган вовсе не был крепким и могучим и знал к тому же, что из мини-узи и из «смит-вессона», которые были у него в арсенале, он вряд ли пальнет по человеку. И тем не менее Ваган не сильно испугался этого мускулистого парня, как он несильно боялся и всех подобных ему типов. Потому что у Вагана была «крыша». Подразумевается, что у Ваганчика имелось прикрытие — люди, которые в случае чего его бы не дали в обиду.