К нему, например, приходят с определенной целью, а он почти не меняется в лице. «Ребята, — говорит он им, — я маленький человек. Звоните хозяину, вот телефон. Толика-Артиста знаете, слышали?.. Я-то лично вам все отдам. А Толик потом все у вас заберет! И накажет…»

Так, между прочим, его научил говорить сам Артист. Ведь по-настоящему заведение было Ваганово — хотя и маленькое, но личное! И приносило оно очень недурную прибыль, потому что стояло там, где надо, на бойком месте. В таких вещах Ваганчик знал толк! И потому весьма своевременно откупил и приватизировал точильную мастерскую в полуподвале этого дома, жильцы которого нещадно жаловались и писали, что вой стоит у них в ушах целыми днями, дети плохо спят и штукатурка падает.

Но за каждую «крышу», за прикрытие предприниматель должен платить дань. Что касается этого, то Артист назначил плату чисто символическую. Просто Ваган должен был стать «поставщиком стола его Величества». А в еде Турукин был хоть и разборчив, но не слишком прихотлив. Любил шашлык, чебуреки, пиццу и тому подобное. И вся его свора ела то же, что и хозяин.

Вот так все и вышло — по-божески. А другие выкладывают рэкету по двадцать и по двадцать пять процентов с прибыли.

Итак, вошел этот человек, спокойно посмотрел на Вагана, едва ли не с улыбкой, повернул табличку на дверях, и теперь вместо «Заходи, дорогой!» там значилось «Просим извинить, санитарный час!»

Ваган сделал якобы страдальческое лицо. Он, мол, входит в положение «гостя», которому нужны деньги, и он готов по-братски помочь, да ведь это деньги-то не его, а небезызвестного Артиста. Все это Ваган собирался сказать. Но «гость», а его роль исполнял Генри, не дал ему слова. Ваган просто не успел произнести свой хорошо отрепетированный и часто употребляемый монолог. Не успел, потому что Генри вынул из внутреннего кармана… трубку радиотелефона и нажал на кнопку автоматического набора.

Вагану сразу подумалось самое плохое. Так оно и вышло! Генри сказал в трубку негромко, бесстрастно:

— Давай девочку… — И протянул трубку Вагану.

Уже весь дрожа, Ваган схватил аппарат и услышал мариэтточкин истерический крик:

— Папа-папа-папа-папа!

— Денег нет! — Ваган упал на колени и теперь едва высовывал нос из-за стойки. — Клянусь, денег нет с собою, ребята!..

Автоматически он говорил слова из своего монолога, но теперь это были слова чистой правды. Ведь подонкам, которые воруют детей, не предложишь пол-лимона, которые он выколачивал за день. Ваган уже давно собирался оборудовать где-то здесь загашник именно для таких случаев… если его ненаглядную Мариэтточку… Господи! Зачем мы только заводим детей! Как без них нам легко было в юности, в блядовито-солнечном холостяцком житье! Мариэтточка!..

Не заводил он загашника, потому что не верилось что его, скромного Ваганчика, кто-то станет душить киндепингом. Уж больно дело крутое — ведь им даже в нашем полном демократическом бардаке занимаются КГБ и другие жесткие органы. И чаще всего бандюг просто кончают — якобы во' время задержания, при попытке к бегству. Они, конечно, все равно на это идут, когда делают какое-то дело по-крупному. Но Ваганчик-то для них мелочь, мелкая сошка…

— Мне деньги твои не нужны… — сказал Генри по-прежнему спокойно. И это спокойствие показалось Вагану страшным.

— Ее отпустят по моему звонку, доставят домой. Жена твоя тоже у нас. Но никому из них ничего не сделают, если ты сделаешь кое-что для нас…

— Я сделаю! — Он попробовал было налить себе коньяку, но уронил со стойки стакан.

Генри не дал ему долететь до пола, подхватил и сам наполнил стакан коньяком, подвинул дрожащему Вагану.

— Что тебе на сегодня заказал Артист? Язык отсох у Вагана. Он начал понимать, что попал в самое страшное, что бывает в современном мире. А самое страшное — это попасть между двумя мафиозными жерновами.

— Пиццу он мне заказал. Генри ободряюще кивнул.

— Выльешь в тесто вот это, — Он вынул маленькую запаянную ампулку, из каких вам засаживают в задницу уколы, если вы, не дай Бог, прихватили трепака.

Ваган побледнел.

— Это не яд, — мягко проговорил Генри. — Просто выльешь в тесто!

У Вагана перехватило дыхание, он буквально онемел.

Генри снова достал телефонную трубку.

— Не надо! — с трудом выдавил из себя Наган.

— Пойми, это не яд, даю тебе слово! Выльешь — их сразу отпустят. По моему звонку…

Ваган много чего наколбасил в своей жизни нехорошего. Но предателем не был никогда. И сейчас, собрав всю свою волю, он неимоверным усилием выхватил из-под стойки длинный источившийся ножик, которым обычно резал бастурму.

Но уже в следующее мгновение он очень неудобно лежал лицом на стойке с едва ли не вывихнутой рукой, а Генри, склонившись к нему, тихо и по-прежнему спокойно говорил:

— Дурак! Ее же убьют! Если не будет моего контрольного звонка, ее же убьют. А ты меня хотел ножиком…

— Я не могу предавать… — проговорил Ваган еле слышно.

— Повторяю тебе, это не яд! И потом, они тебе больше не страшны. Ты их вообще в жизни своей не увидишь!..

Генри, наверное, что-то понял по Ваганову лицу, нажал кнопку автоматического набора и повернул колесико громкости до отказа.

— Папа-а! — услышал Ваган. — Папулечка!.. Раньше дочурка никогда так не звала его, и это особенно потрясло Вагана. С диким ужасом он представил, что там делают с нею…

— Согласен!.. — закричал он. — Согласен! Прекратите! — И вырвал ампулу из рук Генри.

— Достаточно… — тихо сказал тот в трубку и убрал ее в карман.

В половине первого, как всегда, очень точно, в кафе явился Бык. Артист любил есть в одно и то же время. Можно сказать, в каком-то смысле режимил. Остальные присоединялись к нему, независимо от того, хотели они есть или нет, поскольку эта была чистая халява, дармовщина, выражаясь еще недавним нормальным языком.

Проклиная себя и одновременно умирая от страха, Ваган дал Быку «приправленную» пиццу, упакованную в специальные коробки, чтобы не остывала в пути.

— Теплая? — спросил Бык на всякий случай.

— Даже горячая…

За спиной Вагана, скрытый занавеской, стоял Генри с маленьким «кольтом» в руке.

— Помидорчиков-огурчиков я закупил, — поделился Бык, потому что у него еще была минута-другая поболтать, — пивка холодного сейчас мне сделают…

Пивная с чешским пивом тоже была «под крышей» у Артиста.

— А сам чего такой кислый? — спросил Ваган, чтобы как-то поддержать беседу. Бык в каком-то смысле считался его товарищем.

— Да-а… — замялся Бык и вздохнул. — Вчера не хватило малость, самогону хватанул у одной сучки, градусов сто, зараза, не меньше, обжег желудок. Да еще закусил чем-то подозрительным, несвежей рыбой, вроде фаршированной — теперь что ни возьму в рот, все назад!

Ваган, посочувствовав парню, проводил его и сразу стал закрывать заведение, нисколько не думая о непроданных шашлыках и пиццах, о неубранном в холодильнике мясе.

— Еще сорок минут должен быть здесь! — как бы между прочим сказал Генри, устраиваясь рядом со стойкой в кожаное кресло.

Ваган понял, что другого выхода у него нет, устроился рядом и сидел, склонив черную голову, пока не зазвонила лежащая на коленях у Генри трубка. Генри приложил ее к уху.

— Порядок? О'кей… — Нажав клапан отбоя, он повернулся к Вагану. — Можешь ехать, они дома.

— Дай, дай, пожалуйста… — выхватив трубку, Ваган нервно, срывающимися пальцами стал тыкать в нужные кнопки, набирая номер.

— Алло! — через несколько секунд отозвалась его жена Рита своим томным, безмятежным голосом.

Но Вагану некогда было вслушиваться в оттенки ее голоса, в интонацию.

— Рита! — закричал он, задыхаясь. — У вас все в порядке?

— Конечно!.. — ответила она чуть удивленно.

— Я домой еду!

Дома он в два счета узнал, что никто не приходил, девочку не воровал. Рита с ней, как обычно, погуляла, сходила на базар.

— Рита! Скажи правду!