— Дай сюда пистолет! — приказал кому-то Сивый.

— Ты что, услышат!.. — ответил кто-то позади Букова.

— Ну так накрути набалдашник!

— Он же ничего не чувствует…

— Выстрелю в ляжку, сразу очухается. От боли…

«Если они выстрелят, тогда уже невозможно будет меня отпустить, — подумал Буков, — придется мочить до конца…» и закричал:

— Не-е-ет!

Но получилось лишь какое-то невнятное сипение. Он напрягся, и боль пронзила его правую руку. По-видимому, она была сломана, перебита…

— Во симулянт! Сука… — сказал кто-то рядом. Буков не мог рассмотреть говорящего своими глазами, которые превратились в совсем узкие и липкие щелочки.

— Не бей! — придержал Сивый кого-то и наклонился к Букову. — Теперь говори, падла! Плесни ему в рожу водички…

— В тряпку завернуто, прямо под порогом. — с трудом выговорил Буков. Из набухших глаз его потекли слезы, а из носу кровь.

— Адрес какой? Адрес! Да не бей ты его, погоди…

К ужасу своему, Буков не мог вспомнить адрес.

Сивый щекотнул его прутиком по носу.

И тут же по всему лицу Букова — от сломанного носа вглубь, в мозг, побежали раскаленные иглы. Он как будто закричал, но голоса своего уже не слышал, потому что потерял сознание. Очнулся, когда на голову ему стали лить холодную воду.

— Вспомнил адрес?..

— Черноморская, двенадцать…

Надо было еще догадаться, что он выдал своим искалеченным ртом с распухшим, исколотым остатками зубов языком. Но мучители его догадались, для верности переспросили адрес, он кивнул. И понял, что по крайней мере на полчаса его оставят в покое.

— Быстро туда! — приказал Сивый кому-то. — Я отойду к мысу пока, потом ко мне на катере подскочите…

— Есть, кэп!

И эти разговоры, и эти пытки были для них всего лишь игрой, кадрами из фильмов, которые они уже который год смотрели в изобилии и в которых как бы принимали участие.

Буков остался в каюте один. О том, чтобы освободиться, он уже не думал. Это в телесериалах освобождаются, а когда у тебя руки и ноги намертво стянуты проволокой, когда из тебя почти выбита жизнь… Да он уже и не хотел бежать. Болела каждая клетка его тела и горела огнем. К счастью, он знал, как избавиться от этой боли. Надо просто натравить на нее свою огромную усталость. Он знал, что сможет на какое-то время отключиться, потому что усталость была сильнее, чем боль.

Сколько он проспал, неизвестно. Наверное, не больше пяти или десяти минут.

— Эй, вонючий! Что у тебя там лежит, под порогом? — Буков слышал, как Сивый усмехнулся. — Говори! Я же должен своих людей проверить.

Буков начал говорить. Давалось это ему трудно, из глаз текли слезы, изо рта слюни, сукровица. Сивый плеснул в лицо ему ковш воды.

— А ты откуда взял это все, падла? Клад, что ли, надыбал?..

— Это не мое! — Буков говорил быстро, глотая слова. — Я не виноват… я ограбил двоих… Никифоров и Лучков____.

— Кто такие?

— Из Москвы… сейчас в Коктебеле. Улица Наливайко, семь…

— Они клад нашли?

— Да. Я следил за ними…

— Клево! Ты мне дал крутую информацию, вонючий. Даже не ожидал…

Он побежал вверх по трапу, а Буков снова стал куда-то проваливаться, в глазах начало темнеть.

Очнулся Буков от жгучей боли. Какие-то парни, взяв его за шиворот, натужно волокли к трапу. Он закричал, стыдясь своего крика и не имея сил его удержать. Ему ничего сейчас уже не было страшно, он только хотел, чтобы прекратилась боль. Парни остановились.

— Волоки-волоки! — торопил их Сивый. — На палубу…

Буков продолжал по-звериному выть, а его тянули и тянули за шиворот и за сломанную руку, перетаскивая со ступеньки на ступеньку на боку с перебитыми ребрами. Наконец бросили на палубе, и это явилось для него большим облегчением. Он даже смог заметить, что начало смеркаться. Черное море в эти минуты было идеально гладким, и где-то в стороне, куда Буков не мог дотянуться взглядом, тонули в водяной глади остатки заката.

— Слышь, вонючий! Ты был прав, пацаны принесли все, о чем ты сказал. Они меня уважают.

Буков чувствовал, что к его ногам прикручивают проволокой что-то тяжелое.

— Но отпустить тебя все равно нельзя, — продолжал Сивый. — Ментовка тебя с ходу раскрутит, откуда, мол, такой взялся, полудохлый. И ты моего товарища ударил, падла! Он до сих пор в себя никак не придет, его еще никто не бил…

Буков понял, что его сейчас убьют. И он подумал, может быть, это страшный сон, какие бывают и не раз в жизни каждого человека.

— Прощай, вонючий! Не взыщи, крабы доделают остальное…

Сейчас был такой момент, что он снова мог бы двинуть ногами кого-то в челюсть. Но он боялся, что вслед за этим его снова будут жестоко мучить. «Я хочу, чтобы скорее все кончилось… — проплыло в его мозгу. — Может быть, все-таки это сон…»

Однако ударить он все равно никого не смог бы. К ногам его был привязан кусок рельса. К тому же, когда его били ногами, повредили позвоночник и нижняя часть туловища у неге больше не работала.

Может быть, кто-то и думает, что стать утопленником — легкая смерть. Нет. Она мучительна. А Буков, надо сказать, был достаточно мужественным человеком и не умер сразу же от страха, от разрыва сердца, изведав свою погибель до самого конца. А уйдя по колено в донный ил, с лопающимися от удушья сосудами, он лишь заплакал о себе, поскольку не умел молиться. Но ведь и слез под водой как бы не существует.

Они пока еще не знали, что надо делать.

— А давай просто отдыхать! — предложил Лука.

Никифоров раздумчиво смотрел на воду, пересыпая из ладони в ладонь песок. Море плескалось и ластилось к ногам, женщины их были на седьмом небе, когда они вернулись живыми и невредимыми. Ведь им никто не рассказывал про убийцу Иту и про похищенный из дома клад.

— А чего ты, Петрович, в самом деле такой хмурый? Как московская погода осенью… — Лука улыбнулся. — У тебя отпуск ведь только начался. Я правильно говорю?

— Говоришь ты правильно. И я тебе отвечу так. Если это не вранье, что оно пахнет, давай на денек вернемся в Коктебель. Давай понюхаем, у какой падлы наше золото прячется!.. Жалко ведь до ужаса, Лукаш…

— Ты скажи спасибо, — усмехнулся Лука, — что они нам доллары оставили!

— Спасибо…

— Нет, ты скажи, у тебя отпуск?

— Он.

— Тогда все!

— Ладно. Давай тогда о другом… — Лейтенант бросил в воду камень. — А тот, из черного дома… Артист Турукин? Ты о нем забыл?..

— Не совсем. Но думаю, я прощен или, вернее, оставлен в покое, так сказать, за давностью.

— Как это?

— Он ведь чего боялся, паскудный Турукин, что я на него в милицию настучу. А прошло уже три недели, и милиция его не беспокоит. Лично же я вреда ему принести не могу — наверняка он так считает! По его понятиям, я трус и тряпка…

— Н-да… — Никифоров покачал головой. — Логично, самоубийца, логично. Ну, а элементарную месть ты не принимаешь во внимание?

— Да кому это надо, Петрович! Была бы, конечно, хорошая возможность, он бы меня не упустил. Но специально охотиться, как в кино про мафию…

— Я смотрю, ты очень умный стал последнее время.

— Постигаю криминальную психологию. Лука задумался. По правде говоря, был у него должок, был. Перед Рауфом, невольным убийцей. Спасу его, подумал он, а потом сам пусть разбирается со своей жизнью, со своей совестью… Но как спасти Рауфа, он пока не знал.

В такой вот полемике, в относительном покое они и прожили двое суток. На том покой их и кончился. События с нетерпением искали Лучкова и Никифорова. И нашли…

Они только что вернулись с пляжа и собирались облиться в хозяйском душе пресной водой. А на столе их ждала аппетитная окрошка со свежей сметаной.

Никифоров и Лука одновременно услышали женский вскрик, прозвучавший негромко, сдавленным писком. И обернулись — скорее удивленно, чем в тревоге.

Наталью и Нинель держали за волосы два здоровых парня. К шеям бледных женщин были прижаты лезвия опасных бритв. Третий из этой компании стоял чуть в стороне с пистолетом наизготовку.