Коробка оказалась несусветно дорогой — почти сто долларов.

— Не жадничай! — сказал Лука с усмешкой — Лет на двести кладем…

Продавец был очень рад столь неожиданной для него покупке. И покупатели вроде не были похожи на залетных туристов, а поди ж ты…

— Очень надежная коробочка, — проговорил он, услужливо улыбаясь. — Что угодно можно положить!

— Даже глаз… — проговорил Никифоров бесстрастно.

— Обязательно! — согласился продавец. Когда они вышли от Галковича, то домой не пошли, а направились к морю.

— Ты согласен, Петрович, что это не наша вещь?.. Не про нас она…

— Недоделанные мы, что ли?

— Брось! Вот она у кайзера в сейфе лежала — это в самый раз. А нам она зачем — на комод положить? Стоит показать кому, тут же убьют. Даже в Грановитую палату и то не сможем сдать. Затаскают — откуда, мол, сволочи, взяли!

— В Грановитую было бы неплохо, — кивнул Никифоров. — А сколько эта вещь там продержится? Тут же уплывет подальше от России. Читал про царскую корону и скипетр?

— Нет, а что?

— Уже договорились о продаже на израильском аукционе. И где потом будут эти денежки? У шумеек и голиковых, у кремлевской пьяни в глубоких швейцарских подвалах. И камушек этот укатится туда же…

— Хорошо, давай его просто потеряем. Как пришел, так и ушел — будто и не было.

Никифоров не ответил, взглядом давая понять, что на предложения сумасшедших не реагирует.

— Эврика!.. — воскликнул вдруг Лука. — Давай тогда его спрячем, снова сделаем из него клад. Пусть полежит еще лет полтораста! Раз люди до него еще не доросли.

— Закопать? Ты что, и правда с ума сошел? Он вообще может исчезнуть!

— А вот и не исчезнет! Помнишь, что тот Зяма говорил? Такие вещи не пропадают!

— Зяма… Тоже мне истина в последней инстанции!

Они долго сидели молча, понурившись, и, как видно, думали об одном и том же.

— А знаешь, Петрович, все равно придется копать! У нас же другого выхода нет…

Конечно, они могли бы клокотать от жадности, конечно, они могли бы перерезать глотки друг другу, такие случаи описаны во множестве. Но ничего подобного с Никифоровым и Лукой не случилось. Они мучительно думали, как избавиться от этого наваждения и в то же время как сохранить этот бесценный и такой смертельный предмет. Избавляться от бесценных предметов очень тяжело. И потому сделать это надо было как можно скорей.

Купив коробочку, они направились в горы — по той же самой дороге, по той же тропе, что привела их к «господствующей» высоте.

— Почему именно здесь? — спросил Лука.

— Да так… — Никифоров замялся. Ему не хотелось рассказывать про женщину, которая должна была убить их, а убила себя. — Ты, кстати, как себя чувствуешь?

— Спасибо. — Лука улыбнулся, довольный. — Как огурчик.

— Тогда лезь за мной!

Когда они добрались до вершины, Никифоров окинул взглядом площадку. Нет, не осталось и малейших следов от того, что здесь случилось утром.

— Где мы его определим? — спросил Никифоров. — Под кустом?

— Не-е, Петрович, куст умрет. Закопаем прямо у обрыва. Куста не будет, а обрыв проживет еще лет восемьсот, может быть…

— Правильно! — согласился Никифоров, вспомнив, что именно с этого места Ита унеслась в пропасть.

И опять у них не было никакого инструмента, кроме все того же ножа. Лука копал яму, лейтенант задумчиво смотрел на поселок Планерское. На маячившие горы вдали — на гору Стольникова и Хамелеон, которые постепенно начинали синеть. Безумно длинный день подходил к концу.

— Когда-нибудь мы, наверное, адски пожалеем об этом… — вздохнул Лука.

— В конце концов все в наших силах! — отозвался Никифоров.

— Это только так кажется. Лейтенант нашел глубину ямы достаточной и придержал Луку за руку.

— Может, посмотрим в последний раз? — с надеждой спросил Лучков.

— Ни за что! — отрубил Никифоров. Сунул мешочек в каменную шкатулку, замотал проволокой, положил на дно ямы и стал заваливать землей, смешанной с известняком и мелкими камнями.

Лука с печалью смотрел на своего спутника, а теперь и друга.

— Всего несколько часов и удалось ему поиграть со светом, и снова в темноту. Вот судьба…

Когда они спустились и уже порядочно отошли от «господствующей», Никифоров вдруг замедлил шаг.

— Слушай, а как его люди-то найдут? Через твои сто пятьдесят…

Лука задумался, но ненадолго.

— Найдут! У меня есть знакомые писатели, братья Ивановы. С одним из них я в медицинском учился. Так они теперь детективы катают…

— Ну и при чем здесь это?..

Я им расскажу. Они напишут про это, но им, конечно, никто не поверит. Но лет через сто пятьдесят найдется толковый парень, который возьмет и поверит. Потом придет сюда и выкопает. А как раз и нужно, чтобы через сто пятьдесят и чтобы человек был толковый… Никифоров покачал головой.

— Н-да… ну ты, допустим, сумасшедший. Но я-то хорош! Слушай, а если эти два брата-акробата сами припрутся сюда?

— Петрович, милый! Да разве в это кто-нибудь может поверить? Написать они напишут, потому что необычно, а поверить — не на таких напал! Только через сто пятьдесят…

На углу улицы Наливайко и Дачной стоял общественный туалет. Он был построен еще в те незапамятные времена, когда Никита Хрущев собирался где-то здесь отгрохать себе дачу, а Горсовет решил откликнуться на это великое событие столь же великой борьбой за санитарию и гигиену. И наставили по Коктебелю подобных сооружений несколько десятков — испражняйся на славу! Но когда Хрущев дачу строить раздумал, сразу выяснилось, что в общественных туалетах есть большое неудобство: силами коммунальных услуг их постоянно надо чистить, а это хлопотно. Общественные туалеты вместе с содержимым стали заколачивать один за другим. И заколоченные домики постепенно стали частью здешнего пейзажа, как, например, валун, скатившийся когда-то с горы, или куст терновника. Их просто перестали замечать.

Именно в таком домике и затаился Буков, наблюдая, как Лука и Никифоров в сопровождении хозяйки вышли из дома. И калитку закрыли аж на деревянную вертушку…

Едва они свернули за угол, Буков, не теряя пи секунды, вошел в палисадник и направился прямо к распахнутому окну. Тому самому, из которого совсем недавно Никифоров выскальзывал для конспирации. Теперь оно пригодилось и Букову.

Он был, что называется, в кураже, поэтому действовал решительно и ловко. Ухватился за подоконник, подпрыгнул, легко, как на физподготовке, подтянулся и через минуту стоял уже на чистом крашеном полу, в прохладе и полумраке чужой комнаты.

Прежде Буков работал по найму и, так или иначе, мог доказать, что закон не преступает. Теперь он работал только на себя. И уже никто бы не поверил, что он действует рука об руку с законом. Но сейчас ему было на это плевать! У него на глазах два типа извлекли из земли нечто… пока для него непонятное. Но это был явно не комплект туалетных принадлежностей. Скорее всего, это был клад… Ну а если бы у вас на глазах кто-то откопал клад, вы что, сидели бы сложа руки? Так примерно Буков рассуждал и был уверен, что всякий на его месте поступил бы точно так же.

Его не могла не удивить халатность его врагов. Все бросили и ушли, даже окно не закрыли. Но откуда ему было знать, в каком они уходили состоянии и что уносили с собой. Стоимость этого, быть может, равна была, а то и превосходила годовой бюджет иного плюгавого государства СНГ.

В глаза Букову бросились два чемодана. Один был новенький (купленный в Ленинграде), второй — старый, потертый и заслуженный, еще советский. Новый был раскрыт. А там, кстати, под слоем трусов и маек лежали одиннадцать тысяч долларов. При помощи карманного складного ножа Буков вскрыл замки старого чемодана, вышвырнул никифоровское шмотье. Увидев «пулеметную» коробку, открыл ее и обалдел.

Перекладывая содержимое коробки в свои карманы, он вдруг на секунду почувствовал себя обычным домушником. Но только на секунду — и снова наплевал на все на свете.