Она стала легендой войны. О ней узнали абхазы, за ней охотились. Стало как бы делом чести ее убить. И каждый мечтал с нею переспать.
В самый разгар боев ее перевербовали. Причем люди, не имеющие никакого отношения к враждующим сторонам. Парень, который приехал за ней, не был кавказцем. По внешности, характерной для всей средней полосы России, национальность его было определить трудно.
Окинув ее оценивающим взглядом, он кивнул и проговорил удовлетворенно:
— Нам такие нужны. Заработки, сама понимаешь, совсем другие…
Ита переспала и с ним. Как мужик он был довольно-таки квелый. Но Ита теперь получала удовольствие от другого, и это было куда сильней простого оргазма. Это была эйфория приобщения новичка к братству смертников, своего рода камикадзе. Ита всегда потом представляла себе, как они узнают о случившемся. «Ничего, — говорила им она мысленно, — будете потом, как и я, новичков в наше братство собирать…»
Кстати, этот агент неопределенной национальности, раздев ее, стал вдруг возиться с презервативом. Ита, закатив глаза, будто в половом экстазе, прошептала:
— У тебя что, СПИД?
Парень весело выматерился и выбросил заграничный пакетик…
А ее, оказывается, не просто перевербовали. Ей приказали стать тем, кем она сейчас нужнее. Случаи неповиновения тут были исключены. Возможно, Ита могла и отвертеться, она ведь теперь ничего не боялась. К тому же была такой знаменитостью — грузины бы стали за нее горой, Казбеком! Хотя какой разговор может быть о каких-то грузинах, когда просто мафия договаривается с мафией! И все-таки она, наверное, подумала бы, прежде чем соглашаться. Но в последнее время она заметила у себя какую-то странную одышку и слабость.
Ита с успехом выполнила несколько выгодных заданий, и ее арендовали для охоты на Луку Лучкова.
Глава семнадцатая. ПРОХОДНОЙ ДВОР РОССИИ
Это Шереметьево. Аэропорт. С чем сравнить его? Действительно, с проходным двором? С помойкой? А может быть, с преисподней, где чистых отделяют от нечистых? Прилетают ведь сюда, ох, всякие: и артисты, и бизнесмены, и просто ненормальные с деньгами, чудаки, называющие себя туристами. Прилетает и разного калибра жулье — от самого жалкого до самого страшного.
И вся эта масса проходит через фильтр, именуемый пограничным кордоном. Здесь вступают в работу холеные погранцы, на вид уверенные в себе, решительные, готовые пресечь любое нарушение. На своем рабочем месте им тяжко. Кажутся законниками, стражей, но и заподозрить-то вас толком не имеют права. На самом деле они просто лакеи. Одни из-за того, что берут взятки, другие из-за того, что берет начальство. Но в чем нельзя им отказать, это в профессиональном глазе. Например, вот этому крепкому, матерому мужику с трепаными майорскими погонами на плечах. Да, с трепаными, поскольку майора перерос по возрасту, а в подполковники пробиться не смог — позволял себе то, чего не следовало, или то, что не велело начальство. Потом, конечно, спохватился, да было поздно…
Профессиональным своим взглядом майор этот сразу отметил вошедших в зал проверки подозрительных типов. Мафиози, не мафиози, но то, что это были жулики, сомнений не вызывало. Самолет прибыл из Таллинна.
Нет, в зал не ввалилась плотным строем наглая, подчеркнуто плечистая компания, как это любят показывать в фильмах. В жизни подобной наглядности не требуется, и в зал вошли не идиоты, не чудики, а настоящие профессионалы. Все четверо прилетели одним рейсом.
Естественно, они были «не знакомы». И пошли, понятно, к разным таможенникам и к разным погранцам, проверявшим паспорта и всякие декларации. В общем, для невооруженного взгляда совершенно чужие люди. Но не для майора!
В четверке этой ощущалось что-то общее. Общее есть у переодетых военных или полицейских, общее есть и у «переодетых» воров. Какая-то своя выправка или осанка…
Но майор не подал вида, никак не прореагировал на вошедших и тем более не приказал своим подчиненным прокачать вышеуказанных типов пожестче. В принципе установить, действительно ли это жулье или простаки-идиоты, везущие лишние десять пар часов, не так уж и трудно. Несколько точных вопросов — и они все видны, как блоха на белом листе бумаги. Но… майор никак не реагировал. Потому что догадывался: четверку эту засек не только он. В таможенном управлении служили очень толковые профессионалы, которые понимали и знали куда больше майора. И при этом не реагировали. Значит, куплены. Или получили указание сверху.
И майор позволил себе заняться лишь одним человеком, который, как ему показалось, был в этой компании главным. В этом он был убежден и поспорил бы на что угодно!
Его звали Александр Каде. Подданный Французской республики, он прибыл в Москву из Парижа через Стокгольм и Таллинн. Майор почему-то сразу сообразил, что этот Каде собирает своих дружков, и на ломанном французском осведомился, что заставило уважаемого господина лететь сюда столь извилистым путем.
— Люблю, знаете ли, смотреть на мир, — ответил Каде дружелюбно на чисто русском языке. Ему, как видно, нечего было бояться и нечего было скрывать от такой мелкой сошки, как таможенный офицер. У него было, как говорится, все схвачено, в таких высоких сферах, о которых этому офицеру и думать-то не положено!
— У вас неплохой русский!.. — проговорил майор, тоном своим, доброжелательностью как бы поощряя это.
— Да ведь стыдно не знать родной язык!
Пока майор разглядывал паспорт, Каде коротко сообщил, что на самом деле он Александр Кадушкин («Как я майор Пронин», — подумал майор), что в сорок втором году немцы вывезли его из глухой орловской деревни. «Ври, да не завирайся! — мысленно одернул его майор. — Откуда бы у тебя так язык был подвешен, откуда бы от тебя университетским образованием за версту несло? Нет, падла ты холеная, родичи у тебя из белоэмигрантской сволочи. И ты по рождению был не беден. Но показалось, как видно, мало — рванул в бандиты!»
По-хорошему этого Каде-Кадушкина нельзя было пускать в страну ни при какой погоде. Да что теперь благодаря нечисти демократической от этой страны осталось? Пшик, помойка! Так что вали, скотина, грабь. Одним жуликом больше, одним меньше…
Так размышлял он с горечью, шмоная кадушкинский багаж.
— За одно уж и у него досмотрите, — доброжелательно улыбнулся бандит, показывая на двухметрового убийцу с абсолютно не проницаемой, как у трактора «Беларусь», харей.
— Но ведь это чемодан господина… — майор посмотрел в паспорт громилы. — Господина Фарини.
— Да это товарищ мой, — Кадушкин снисходительно улыбнулся, — по каратэ. Охранник мой!
Ни в документах, ни в вещах четырех мафиози не было, что называется, ни малейшей зацепки, не к чему было придраться. Здесь и не пахло оружием и наркотиками, контрабандой и порнографией, а отметки в паспорте свидетельствовали обо всех мыслимых прививках. И вообще — паспорта эти годились едва ли не для доски почета.
А человек, назвавшийся Кадушкиным, отлично видел всю эту игру майора и так же хорошо понимал, что недостижим для него, как недоступен был бы для сидящей на хорошей цепи собаки. Ему хотелось слегка подразнить этого седоусого пса. Совсем немного, просто для поднятия тонуса. Но он не стал этого делать.
Несмотря на свой безукоризненный прононс, в России Кадушкин оказался впервые. И догадка майора была верна: он не был сиротой и его не угоняли немцы. Происходил Кадушкин из такого рода, который и не снился нынешнему предводителю российского дворянства. Но сложные отношения с Интерполом заставили его одно время быть Николаем Свинцовым, потом Николаем Евстратовым, затем Васильевым Петром, потом… впрочем, всего и не упомнишь. И наконец он стал Кадушкиным и под этой фамилией держался уже довольно долго, решившись даже поехать на «историческую родину». Он чувствовал, здесь ему предстояли интереснейшие дела!
Поездку в Россию Кадушкин замыслил давно. Но поехать решился не сразу, выжидал. И наконец дождался. Все было разрушено в этой стране — все службы слежения. А что не успели разрушить, стало продажным и вполне доступным человеку такого порядка, как он. Если бы, к примеру, ему было интересно, он без особого риска мог бы заключить пари, что за несколько сот долларов без труда сможет выпить на брудершафт с самим премьер-министром…
