– Покурить? – повторила Настя, возможно не осознавая смысл слова.

– Покурить. Ты их отпускаешь?

– Да, – ответила Настя.

После того, как Василий, Саша и Володя ушли, воспитательница взяла Настю на руки и хотела ее унести. Настя протянула обе ручки, подалась к Михаилу и горько зарыдала, понимая своим детским умом, что их разлучают.

Не только для нее, но и для Михаила расставание оказалось тяжелым потрясением. За эти дни он прикипел к ней душой.

– Подождите, – остановил он воспитательницу. Подойдя к Насте, поцеловал ее. – Не плачь, Настенька, все будет у нас с тобой хорошо.

– Хорошая девочка, – проговорила заведующая, когда они возвратились в ее кабинет. – Вернемся к вопросу удочерения. Фамилия, имя и отчество приемных родителей, адрес постоянного местожительства.

Когда все вопросы были исчерпаны, заведующая встала и подала руку.

– Поздравляю вас с очень хорошей дочерью. Сейчас я напишу вам расписку. – И подумав, продолжила. – Добрый вы человек, если в такое тяжелое время не остались равнодушным к судьбе маленького человечка. Мы не можем ее отвезти по вашему адресу. Пока она будет находиться в детском доме.

Она написала расписку, протянула Михаилу и проводила его. Возле наружной двери их ждала няня с сумкой с продуктами, которую она протянула Михаилу.

– О дочери не беспокойтесь, – проговорила заведующая и подала руку. – Берегите себя.

За калиткой на лавочке его ожидали Василий, Володя и Саша.

Из-за забора за ними с любопытством наблюдали десятки пар глаз.

Помахав им, пошли дальше, не зная, что их ждет впереди.

Дорогой их догнали грузовые машины, перевозившие людей. Подняли руки. Машины остановились. Попросили подвести. Сказали куда идут и зачем. Их посадили. Оказалось, перевозили заключенных. Вместе с ними привезли в лагерь за колючей проволокой. Когда машины разгрузились, для проверки всем велели построиться. И им приказано было встать в строй.

– Мы ж не заключенные! – напомнили они, – нас подсадили на дороге.

– Встать в строй! Придет начальник лагеря, он и разберется!

А когда начальник придет, не могли ответить. Пришлось подчиниться.

В том, что их задержали, в этом им повезло. Их накормили горячей пищей вместе с заключенными.

Когда пришел начальник, стал выяснять: Кто? Что? Откуда? Они рассказали ему, как попали в лагерь. Проверив документы, опросил охрану и отпустил их.

Пережив столько за последние дни, решили больше не рисковать и придерживаться железной дороги. В Смоленске должны были окончиться их скитания. Для них он был путеводной звездой.

Солнце уже сравнялось с горизонтом и его последние прощальные лучи, весело играя, озарили все вокруг необыкновенно ярким багряно-красным закатом. Что-то в нем было заключено зловещее. Но им было не до любования небесной красотой заката. Вот сейчас погорит заря и наступит темная ночь. Надо было дотемна остановиться где-нибудь на ночлег. Решили заночевать в лесу, который плотной стеной обступал железную дорогу с обеих сторон.

Свернули в лес. Но чем дальше они углублялись в него, тем сильнее из глубины тянуло сыростью и болотной гнилью. Под ногами зачавкала болотная жижа. В довершение на них напали полчища голодного комарья, от которых не было никакого спасенья и вынудило их снова возвратиться к железной дороге.

За целый день ходьбы сильно устали. Но как не гудели ноги, пришлось им идти дальше в надежде, болото скоро кончится, они заночуют в лесу без сырости, зловонного запаха, главное без комарья.

С наступлением темноты стало трудно идти. Не хотели слушаться ноги. Цеплялись за все, что попадалось на пути. Когда взошла на небосклоне Луна, идти стало легче, но в мерцающем лунном свете от набегавших на нее облаков, обступавший их лес приобретал причудливые, зловещие очертания. Это вызывало чувство страха, подстерегавшей опасности, одиночества.

Где-то на западе шла война. Но там было все более понятным, а здесь из-за любого дерева, куста мог раздаться выстрел или неожиданно появиться немецкие десантники.

Они были хорошо вооруженными карателями. Их в первые дни войны забросили к нам в тыл за сотни километров от линии фронта. Одетые в форму красноармейцев, они сеяли панику среди мирного населения, взрывали, убивали, превращая глубокий тыл в тот же фронт, где не было никому пощады.

Это породило массу всевозможных слухов, порой неверных, доходящих до небылиц, граничивших с абсурдом, порождавших страх, недоверие у людей. В любом могли подозревать десантника и не было ни к кому веры.

Дорогой им несколько раз попадались немногочисленные группы людей, одетые в форму красноармейцев, но они старались избегать встречи с ними и обходили стороной.

Пройдя еще километра полтора, они, в буквальном смысле, уткнулись в небольшую станцынюшку, скрытую от глаз растущими вокруг высокими деревьями и густо разросшимся кустарником. Вокруг ни одной горящей электрической лампочки. Полная светомаскировка.

Темная, одинокая станция на забытом всеми полустанке, она казалась заброшенной и вызывала ощущение пустоты, поспешного бегства. Вокруг ни одного огонька. Темное небо, на котором ещё не взошла Луна, близко подступавший к станции такой же тёмный лес, вызывали ощущение пустоты, поспешного бегства.

В такую теплую летнюю ночь, если бы здесь были люди, кто-то же должен быть снаружи, хотя бы для того, чтобы перекурить под ясным, усеянном звездами, ночном небе.

Обсудив, решили войти в вокзал, узнать у дежурного о движении поездов на Восток. Если поездов не будет, можно будет отдохнуть, а рано утром снова в путь.

Небольшой вокзал, какие обычно бывают на полустанках, показался им брошенным.

Осторожно обошли вокруг здание снаружи, заглядывая в окна. Они, как пустые глазницы, были такими же темными без единого проблеска огонька изнутри. Сквозь светомаскировку наружу не пробивался свет. Не обнаружив ничего подозрительного, что бы их заставило отказаться от мысли провести здесь ночь, подошли к двери. Прислушались. Вокруг тишина. Решили войти во внутрь. Отказаться от мысли провести здесь ночь, было выше их сил. Пять суток они шли. За это время сильно вымотались. Ногам, всему телу требовался отдых. Тянуло поскорее растянуться на деревянных лавках, как на самой прекрасной постели, и проспать до утра.

Входная дверь, ведущая в зал, оказалась не запертой. Буянов осторожно приоткрыл ее и заглянул внутрь. Кромешная темнота. Свет от зажженной спички на какое-то мгновенье разогнал темноту. Этого было достаточно, чтобы убедиться, в зале никого нет, что он в спешке был покинут, о чем свидетельствовали в беспорядке стоящие скамейки. Возможно, что до них здесь была воинская часть, пока состав стоял на полустанке.

Войдя в зал, Буянов тут же с шумом плюхнулся на скамейку. За ним остальные.

– В темноте, да не в обиде, – перефразировал Буянов на свой лад известную пословицу.

Для безопасности попробовали закрыть дверь изнутри. Не получилось.

Тихо вокруг. Только слышно, как пищат мыши.

Поели в темноте и расположились на ночлег. На душе повеселело. Неожиданно тишину взорвал возбужденный мужской голос, доносившийся откуда-то из глубины, заглушаемый плотно закрытой дверью. Он не говорил, а громко кричал в телефонную трубку. Возможно, его не было слышно на другом конце провода, а может быть связь постоянно прерывалась. Он паниковал. Объяснял, что на разъезде остался он один без охраны. В любой момент сюда могут нагрянуть десантники. В таких условиях дальше на разъезде он не останется.

На станции, показавшейся им покинутой, оказывается оставался дежурный. На душе повеселело. Надо было дождаться, когда закончатся выяснения и узнать у него насчёт поезда, а потом перекусить. Буянов достал папиросы, закурил и предложил остальным. Они отказались.

Выяснение по телефону, продолжавшееся довольно долго, неожиданно оборвалось. Наступила тишина, не нарушаемая ничем.