Только где-то снизу под полом было слышно, как скреблись мыши.

– Пошел к дежурному, – приглушенно проговорил Буянов. Он поднялся. Сильно затянувшись папиросой, свет которой служил ему фонариком, громко закашлялся и пошел к двери, откуда до этого слышался голос.

В этот момент дверь с шумом распахнулась. В проёме высветились размытые, плохо угадываемые контуры человека. Увидев по огоньку папиросы, что в зале еще кто-то есть кроме него, дежурный перепугался и пулей выскочил из зала наружу, громко хлопнув за собой входной дверью.

– Сволочь, гад! – только и успел послать ему вдогонку Буянов.

Такой неожиданный поворот вызвал у них прилив неприятного ощущения и тревоги, а Саше передался еще испуг и страх дежурного. На него это повлияло сильнее, чем на остальных. Сказалась пережитая бомбежка и нервное перенапряжение, которое пришлось пережить ему, помогая раненым.

На покинутом и всеми забытом разъезде, теперь кроме них никого больше не было.

– Плохи наши дела, если даже дежурный сбежал, – прервал наступившее молчание Буянов.

– А что с нами будет, если десантники по пятам за нами идут и придут сюда? Что тогда будем делать? – заволновался Саша. – Может уйдем отсюда. Там хоть бежать есть куда, а здесь и спрятаться негде. Отсюда не убежишь.

– Там то же самое, – и Буянов машинально кивнул головой, не придав значения, что в темноте никто этого не видит. – Похоже, десантников здесь нет, иначе бы они заняли станцию. Идти сейчас еще хуже. Ночью в темноте быстрее нарвемся на них. Перестреляют. Что будет, то и будет. Давайте останемся здесь, а рано утром с восходом Солнца уйдем отсюда.

– Зачем только мы пришли сюда? Надо уходить отсюда, пока не поздно. У меня нехорошее предчувствие, – шепотом, словно боясь, что его могут услышать, продолжил Саша. Он не в состоянии был преодолеть нахлынувший на него страх, близкий к ужасу.

Один Владимир не принимал участия в разговоре. Он крепко спал.

– Я за то, чтобы остаться, – поддержал Василий. Ему не хотелось отсюда уходить. Горели ноги, растертые до крови. Они были словно в огне. За малоношеные полуботинки, которые он надел в дорогу, теперь пришлось жестоко расплачиваться за это.

Сейчас война воспринималась им совсем по-другому. Он посмотрел на себя, как бы, со стороны. От прежнего представления о войне, в которой нашлось место шляпе, макинтошу, рубашке с отложным воротничком под галстук, полуботинкам, не осталось и следа. Может быть и оделся бы он попроще, но ничего другого у него не было. А идти до Смоленска было еще далеко. Если мерить днями, то три-четыре, если они когда-нибудь дойдут дотуда.

На него напала апатия, безразличие от пережитого за последние дни. Вокруг все растворилось и он не заметил, как заснул. За ним Михаил.

Саша бодрствовал. Сидя на лавке, гнал прочь от себя сон. Боялся заснуть. Сонных их могут прикончить парашютисты. Он впал в состояние срыва и ожидания неминуемой беды, не пропускал ни единого звука. Прислушивался к каждому шороху. Когда под полом начинали скрести мыши, вздрагивал.

«Скорее бы кончилась эта ночь и мы уйдем отсюда», – эта мысль была для него как заклинание, крепко засевшая у него в голове. Она преследовала его, не оставляла ни на минуту, доведя до исступления. Если бы остальные не спали, он не был так одинок, как сейчас. Нервы не выдержали, сдали. Он разбудил Буянова.

– Ты чего? – спросонья вскочил Михаил, не поняв, что произошло, готовый разбудить Василия и Владимира.

– Не могу оставаться здесь. Не-мо-гу! Это гнетущая тишина вокруг, а за ней мне постоянно кажется, что мы здесь ни одни. У меня нехорошее предчувствие. Здесь кто-то есть, кроме нас! Пойдемте отсюда, – умолял он. – Здесь так страшно!

Саша уже не мог скрыть своего состояния, в котором находился.

– Не терзай себя, приляг, нам еще идти и идти, – попытался успокоить его Буянов. – Потерпи. Осталось до утра совсем немного. Скоро рассветет и мы уйдем отсюда. Что здесь, что там, один хрен!

– Если вы не хотите уходить, тогда не удерживайте меня, – взмолился Саша.

Бесполезно было уговорить его оставаться до утра. Поняв, что слова не доходят до Сашиного сознания, махнул на него рукой, как на безнадежного.

– Поступай, как знаешь! – сорвался он.

– Меня не ищите. Я буду здесь, недалеко, на лавочке. Увижу вас первым, когда будете выходить, – проговорил Саша.

– Только далеко не уходи, – предусмотрительно предупредил его Буянов.

Тихо за ним скрипнула входная дверь и снова наступила тишина.

Буянов, как более опытный и старший по возрасту, понимал, что у Саши произошел нервный срыв, когда он помогал раненым под бомбежкой. Безрассудно отчаянный, когда нужна была его помощь другим, но самый молодой из них, возможно и физически более слабый, он не выдержал нагрузки и сломался. Утром по-дружески посмеемся над ним, как он ночью в штаны наложил, – и Буянов, впервые за последнее время, улыбнулся. Страха, какой мучил Сашу, у него не было. Он был уверен, на разъезде, кроме них, никого нет. И крепкий сон снова сковал его.

И снится ему нехороший сон, будто снаружи вокзала кого-то бьют и он страшно, не своим голосом кричит. И так от этого ему стало нехорошо. Он проснулся. Это был не сон. Все происходило наяву.

Вопль отчаяния, душераздирающий предсмертный крик, переходящий в хрип, доносился снаружи здания. Там за стеной душили человека. Он понял, Сашку. Крик то затихал, то становился громче. Мурашки побежали по коже, холодный пот выступил на лбу.

Он растормошил Василия и Володю. Они вскочили.

– Что произошло?

– Десантники! Сашку душат, – прошептал Буянов, – бежать надо, может успеем.

Звонко, словно удар бича, прозвучал одиночный выстрел и все смолкло.

Спрятаться в зале было негде. Оказавшись в ловушке, из нее для них был только один выход, как у Саши.

Они не успели выбежать. С шумом распахнулась снаружи входная дверь. Дорогу им преградили несколько человек. Жесткий яркий свет карманного фонарика, направленный в лицо, ослепил, заставил отступить, опустить голову и закрыть глаза. Сомнений не было, десантники.

– Кто такие? Что здесь делаете? – с акцентом, из темноты, задал вопрос десантник. Их не было видно. Голос шел из темноты. Яркий луч фонарика слепил глаза, не позволяя открыть их.

В минуту наивысшей опасности у Василия мгновенно возник план возможного спасения. Только бы успеть раньше, чем ответят Михаил и Владимир, – промелькнула в сознании тревожная мысль.

– Германский офицер (нем), – мобилизовав всю свою волю, стараясь держаться как можно спокойнее, на хорошем немецком языке ответил он, хотя внутри все было готово разорваться. Кровь прилила к вискам и они стучали как два больших паровых молота. Только бы не сорваться, не подвели бы нервы.

Дальше весь разговор шел на немецком языке.

Свет фонарика скользнул вниз и он смог отвести руку от глаз.

– Ганс Зильбер из Берлина, – продолжил он, вспомнив имя и фамилию немца, с которым ему пришлось общаться в Германии.

– Документы, – приказал десантник.

– Бите, бите, – ответил Елисеев, полез в карман, достал документы и протянул их десантнику.

Буянов и Орочко оказались в полной растерянности. Стояли молча, не понимая, что происходит. Немецкого оба не знали, поэтому не могли понять происходящее. Буянов, уловив одно единственное слово «официр», понял, Василий немецкий шпион, выдававший себя за красного командира. Потому он улегся спать и не хотел уходить из вокзала. Как он раньше его не распознал? Волна ненависти охватила его. Он был готов схватить его за горло и задушить мертвой хваткой. А там все равно, каким будет конец для него и Владимира. Он все понял и был готов к этому.

Десантник раскрыл военный билет.

Второй десантник, светивший в лицо, перевел луч фонаря на документ.

– Елизев Василий Ильич, старший лейтенант, – в свете карманного фонарика, читал вслух десантник. У него было крупное лицо с выделяющимися на нем скулами. В нем чувствовалась натренированность, сила.