— Забавно.

— Что?

— Давай спать. — Он не хотел говорить Пи-Джею, что ему снился такой же сон.

Какое-то время стук еще раздавался из комнаты. Но потом он утонул в вое ветра. Ребята— сами не заметили, как заснули.

Ночь была уже на исходе, когда Карла вернулась в зеркальную комнату, пройдя сквозь зеркало на задней стенке стенного шкафа. Теперь она делала это, вообще не задумываясь. Она хорошо знала дорогу. Там были новые призраки, новые комнаты с гробами. Она не стала задерживаться, чтобы рассмотреть их получше. И вот, поднявшись по последней лестнице, она вошла в комнату с зеркалами. Осколки зеркал, которые она однажды разбила голыми руками, так и лежали на полу, но комната растянулась в пространстве, уходя в бесконечность. Зеркала за зеркалами, сплетение зеркал, зеркальные коридоры… зеркало в раме из слоновой кости висело на крючке, вбитом прямо в другое зеркало, зеркала в зеркалах…

И шорох игрушечных поездов.

— Карла. — Тимми материализовался на мягком диванчике. — Время пришло. История скоро закончится. Артефакт безвременья, вырванный из потока времени. — Он улыбнулся.

Она слышит крики. Детские голоса. Сначала она никого не видит. Есть только Тимми… но потом они появляются. Дети. Маленькая девочка ползает по ковру, аккуратно огибая миниатюрные сосны, расставленные вокруг пластмассовой горы. Мальчик лет тринадцати, рыжий, веснушчатый… жмет на кнопки на какой-то черной коробке, и старинный паровоз едет по мосту, под который подложена стопка книг в кожаных переплетах. Теперь Карла видит, что в комнате полно народу. Худой высокий мужчина в черном костюме. Держится скромно, но с всезнанием собственного достоинства. Он похож на сотрудника похоронного бюро. Еще один мальчик. Прижимает к труди пластиковую коробку со школьным завтраком. Старуха с явной болезнью Дауна жадно пьет какую-то красную жидкость из бутылки из-под кока-колы. Они то исчезают, то появляются вновь — все эти люди. И они не отражаются в зеркалах… в бесчисленных зеркалах есть только одно отражение. Карлы.

— Теперь нас много, — сказал Тимми. Что могла Карла на это ответить?

— Я по-прежнему твой психоаналитик? Или теперь ты меня будешь психоанализировать?

— Ты очень мне помогла, Карла. Ты меня исцелила. Без тебя я бы не вспомнил, что должен был вспомнить, и не смог бы взглянуть в лицо своего одиночества. Но теперь, когда я его осознал и принял, мне надо его одолеть.

Карла села на диван рядом с Тимми. На мгновение их руки соприкоснулись. Когда это случилось, веселые детские голоса отдалились, а сами фигуры дрогнули и вошли рябью. Тимми спросил:

— Ты меня любишь, Карла?

— Ты еще сомневаешься? После всего, что было? — В ее голосе была горечь.

— Тебе придется умереть.

— Смерть, возрождение, — рассеянно проговорила она, как будто читая по памяти фразы из учебника философии школы Юнга.

— Ты меня правда любишь?

Она поняла, что это не праздный вопрос. Сладко заныло сердце.

— Ты готова перейти последний мост, пройти по последнему тоннелю, чтобы встретиться со мной в Вампирском Узле? — спросил он.

Карла вспомнила тот долгий путь, который они прошли вместе. От стильного офиса в Нью-Йорке до полуразрушенного особняка в Айдахо… от «сейчас» до оперного театра в маленьком немецком городке после Второй мировой войны, и еще глубже в прошлое, до концлагеря, до мрачного замка Синей Бороды… от ужаса к жалости… от тьмы к самой горькой, предельной тьме.

Она сказала:

— Разве можно назвать это любовью? Этот туманный холод…

Он сказал:

— Пойдем.

Они остались одни в комнате с зеркалами, в самом сердце бесконечного хрустального шара. Он взял ее за руку. Холод обжег ей кожу. Она невольно вздрогнула и спросила:

— А Стивен?

— Помнишь, что я тебе говорил? Камень, ножницы, бумага.

— Мне страшно. Мне страшно.

— Не бойся. Я тысячу раз проходил этой дорогой, и со мной ничего не случилось.

Они поднялись с дивана. Ленивым взмахом руки Тимми разбил ближайшее зеркало, и они вошли в открывшийся пролом. Карла осторожно переступила через игрушечные рельсы, разложенные по полу. Смутно, словно издалека, она сознавала, что где-то внизу, у нее под ногами возились мертвые детишки. Как будто в медленной съемке на пол обрушились еще осколки стекла… словно идешь сквозь сверкающий водопад, сквозь поток целлофана и мишуры…

Она сжала его руку крепче. Первая робость прошла. Они неслись — радостные и свободные — по лесу стеклянных деревьев. Ветер кружил снежинки размером с больших паучков. Они казались живыми. Серая мгла опустилась на землю. Мир как будто погружался в гипнотический сон, серые занавески смыкались на небе. Солнечный свет потускнел, погребенный в сгустившихся тучах. И везде — зеркала, искажающие реальность. Зеркальные стены лабиринта. Башни зеркального замка. Зеркала на поверхности озер и у подножия гор.

Карле казалось, что они остановились посреди безликой серой равнины, хотя они с Тимми никуда не выходили из зеркального зала, и где-то поблизости по-прежнему звучали голоса детей-вампиров. И там была дверь, которая столько раз снилась Карле… о которой она столько думала, и во сне, и наяву… дверь посреди лабиринта кристальных зеркал.

— Ну что, ты посмеешь? — спросил Тимми, и теперь в его голосе наконец была страсть. — Посмеешь? Посмеешь? Я столько лет ждал этой минуты… ждал и боялся…

— Тише, Тимми.

Они обнялись. Он — в коричневых джинсах и черной футболке. И она — в элегантном и строгом костюме. Она улыбнулась… это было так несообразно, так буднично, так сверхъестественно… они поцеловались. Уже далеко не сдержанно. И вовсе не целомудренно.

— Женщина, мать, душа, — сказал Тимми Валентайн, раздирая когтями пумы ее строгий пиджак. Разрывая ей блузку и обнажая грудь. Лоскута ткани падают на траву. Холодно. Как же холодно в этих вечных сумерках. Он раздевается, и она в первый раз видит его обнаженным. Остатки ее одежды сами падают на траву, освобождая тело. Как ошметки вскрывшейся куколки, из которой сейчас выйдет бабочка. Холодно. Холодно. Я слишком старая для него, слишком старая, думает Карла, прикрывая руками грудь. Старая. Холодно. Холодно. Она вспоминает Стивена. Каким он был в клине. И как они в первый раз занимались любовью, и в самый ответственный момент он начал напевать тему Спасения любовью из «Гибели богов», и им пришлось подкупить уборщицу, чтобы не было неприятностей. Она тогда была моложе… да что там, она была почти девчонкой, а он был сильным и гладким, как один холм в Вирджинии, куда Карла ходила в поход, когда была еще школьницей, а теперь она была старой, и лицо у нее все в морщинах, а Тимми — совсем ребенок, мраморный ангел, камень, крадущий твое тепло, и Тимми шептал: «Ключ, возьми ключ и открой дверь», — и она целовала холодный крошечный пенис, и он пил тепло ее губ, и выпил его без остатка, и она закричала от жгучей боли, и холод вернулся, волны холода вздымались над вересковыми пустошами зеркального зала, и она подумала… мрамор, мрамор… и его тонкие пальцы скользили по синей жилке до родинки на ее левой груди, той самой родинки, которая так забавляла ее приятелей, она сжала в кулаке ключ, и Тимми вошел в нее, и она опьянела от запаха его кожи, его губы нашли самую вкусную вену, и теперь она почувствовала укол клыков, и холодная, горькая радость накрыла ее волной, и она уже больше не различала, где радость, где боль, она кричала от боли и радости… мрамор, холодный мрамор… сами боги превратились в мрамор, и кровь текла, как вино, густое, темное и приятное, кровь текла между ними, липкая, скользкая, время остановилось и повернуло вспять, и Карла уже не кричит, а плачет, она не может остановить поток обратного времени, она кричит от радости посреди вечного серого холода, и вот они вместе бегут по хрустальному лесу, обуреваемые жаждой крови, и земля у нее под ногами вдруг оживает… земля кричит миллионами голосов, мертвых голосов, и она узнает их все… смерть сухого листа, смерть оленя в пасти голодной пумы, смерть горы, превратившейся в пыль за миллионы лет…