Да. Я Тимми. И я настоящий. Почему ты сбежала из дома? Как позвонить твоему дяде? Ты знаешь номер? Мы разыщем его…

Нет! Нет! Видела фильм девушка убежала…

Успокойся. Ты что, наглоталась каких-то таблеток? Похоже на то. Подожди, давай разберемся. Почему ты сбежала из дома? Почему? Здесь не кино. Лайза. Здесь настоящая жизнь.

Если не хочешь, не говори.

Ты Тимми Валентайн! Девочка убежала из дома и встретила рок-звезду, богатого и знаменитого…

Нет, все не так. Я не возьму тебя с собой. Я не сделаю тебя богатой и знаменитой. Тебе надо позвонить дяде и вернуться домой.

Я хочу остаться с тобой, пожалуйста, разреши мне остаться, я потерялась, потерялась…

Нет! Ты с ума сошла?! Ты хочешь умереть? Тебе не понять этот свирепый город… что-то я разговорился. Руди, вон видишь съезд? Высади ее там. И постарайся, чтобы она не увидала поворот к моему дому… поздно… вот ведь вцепилась, не отдерешь. Девочка, отпусти мою руку. Неужели ты не понимаешь, что ты со мной делаешь?! Неужели ты не понимаешь?! Не смотри на меня, отвернись.

Ну вот, мы тебя высадим здесь. Я рад, что сумел помочь.

Ты Тимми Валентайн…

Напиши мне письмо. Я пошлю тебе фотку с автографом.

Нет погоди, ты разве не понимаешь я потерялась, в холодной воде мне страшно мне страшно… акула… машина убийства… позвонить домой…

Ну вроде бы все, отвязались. Дома на склоне холма, как грибы. Ты был прав, Руди. Не стоило мне подбирать эту девочку. Но в одном ты ошибаешься. Ты думаешь, я просто играю с этими смертными, но это не так. Я с ними связан. Потому что они меня создали — их всеобщая тень. Коллективное бессознательное, как это теперь называется. Надеюсь, мы с ней больше не встретимся. У нее, наверное, плохая кровь. Испорченная наркотическими химикатами. Невкусная, порождающая кошмары. Я бы не стал ее трогать, Руди. Я просто хотел проявить… сочувствие.

Но зачем?

Зачем? Ты никогда раньше не спрашивал у меня зачем. Что на тебя нашло, Руди?

Не знаю, мастер Тимоти.

Надеюсь, мы с ней больше не встретимся, с этой девочкой.

Я тоже очень надеюсь.

Она верит в меня лишь потому, что она меня видела по телевизору. Она боится акул, потому что смотрела «Челюсти». Она окружает себе иллюзиями, чтобы бежать… от чего? Но я тоже иллюзия. Иллюзия, которая обрела реальность из-за таких вот девчонок…

Не надо, мастер Тимоти. Не надо об этом думать.

Сколько еще до заката?

Где-то час.

А еще так светло. Когда стемнеет, Китти захочет пойти погулять. Поохотиться. Я не знаю, как с ней бороться, Руди. Может быть, надо было оставить ее в Нью-Йорке. Пусть бы и дальше себе расставляла ноги перед мужиками, которые даже не знают, что они занимаются некрофилией.

Вы тоже такой же, мастер Тимоти. Дело только в подходе.

Я ее боюсь.

Да полно вам, мастер! Вы не знаете страха. И не понимаете страха. Вы только питаетесь страхами смертных. Да, мастер Тимоти, вы тоже мертвый.

По настоянию агента Тимми она летела в Лос-Анджелес в салоне первого класса: широкое мягкое кресло, полное роскошество… казалось бы — расслабься и наслаждайся жизнью. Но ей было страшно. И еще она себя чувствовала виноватой. Когда ей предложили взять наушники, чтобы посмотреть кино со звуком, она по привычке отказалась, хотя знала, что это бесплатно и входит в сервис. Показывали «Дракулу» с Лангеллой, и беззвучные кадры с барочными особняками, густо затянутыми паутиной, летучими мышами и волками, разумеется, не способствовали поднятию настроения. В общем, на место она прилетела в полном замешательстве и в расстроенных чувствах.

В аэропорту ее встретила угрюмая, строгая и чопорная женщина во всем черном. Говорила она мало, а когда говорила, то с совершенно неопределимым европейским акцентом — таким стилизованно-обобщенным, как будто его состряпали в Голливуде. На вид ей было лет сто, не меньше. Карла не смогла удержаться от смеха. Они вышли из здания аэропорта под ясное синее небо, и Мария, женщина в черном, пошла за машиной. Она подогнала к подъезду «кадиллак»-кабриолет ядовито-зеленого цвета. Карла опять рассмеялась над таким вопиющим несоответствием.

Она хотела сесть впереди, но Мария величественно указала назад.

— Гостям хозяина Тимоти не подобает сидеть рядом с домашней прислугой, — объявила она.

— Ага. — Карла уселась на заднем сиденье и расслабилась. Мария выехала на дорогу и поехала на удивление быстро. — Куда мы едем?

— В особняк Валентайна, мадам. Там вам уже приготовлены комнаты.

— А Тимми?

— Он будет позже. Прилетит другим рейсом. Он предпочитает летать в одиночестве и снимает на рейс весь салон. Вы с ним встретитесь уже в доме. — Мария лихо заложила вираж в крутом повороте. Шины скрипнули по асфальту. Старая женщина оставалась совершенно невозмутимой. — Вы к нам надолго?

— Пока я буду ему нужна и пока он согласен платить за свои дурачества. Я психиатр, психоаналитик.

— Ба! Ему никакой аналитик не нужен.

Интересно, подумала Карла.

— А что ему нужно? — спросила она. — Вы, наверное, хорошо его знаете. Лучше, чем большинство. — Она сделала паузу, когда Мария выруливала на шоссе. Теплый ветерок шумел в ушах. Мария молчала и отвечать явно не собиралась. Карла решила попробовать обходную тактику. — А какой у него особняк?

— А вы чего ожидаете? Средневековый баварский замок (Мария сказала не «замок»" а «schloss», по-немецки) на неприступной скале в окружении громов и молний? Повсюду гробы, паутина и пыль, и по связанной голой девственнице в каждой комнате? Я бы не допустила ни пыли, ни паутины. Я хорошая домоправительница, мадам.

— Да. — Карла невольно задержала дыхание, когда Мария выехала на крайнюю скоростную полосу чуть ли не поперек движения. — А шофер вы хороший?

— Вы мертвая?

— Нет.

— А мастер Тимоти мертвый. Так что мне незачем хорошо водить.

Минут через двадцать Мария круто взяла вправо и, снова проехав чуть ли не поперек движения через все четыре полосы, вы— рулила на съезд с шоссе. Дальше дорога пошла в гору. А вскоре они уже были на месте. Мария затормозила так резко, что Карла едва не свалилась с сиденья. За ее багажом подошел какой-то мужчина. Она вышла из машины и пару секунд постояла, теребя пальцами лацканы пиджака своего строгого делового костюма. Теперь она уже пожалела, что не надела чего-нибудь поскромнее.

Потом она обернулась.

У нее за спиной — кованые железные ворота и невысокая кирпичная стена. Впереди — совершенно невообразимый дом, который так будто сливался се склоном холма. Сюрреалистическая мешанина архитектурных стилей. Оранжево-розовая испанская галерея, стилизованное крыло в стиле эпохи Тюдоров, увитое плющом и диким виноградом, прозрачный пластмассовый купол над огромным бассейном. И что самое странное: в нишах крытой испанской галереи и на лужайке перед домом стояли статуи. Одну-две Карла даже узнала — например Венеру Милосскую — и поэтому поняла, что это были копии.

Она не сразу пошла к дому. Она была ошарашена этой монументальней эклектикой. Меньше всего это было похоже на особняк вампира.

Карла решила немного пройтись по лужайке. Там была гравиевая дорожка в обрамлении цветочных клумб. По этой дорожке она и пошла. Она вдруг поняла, что на улице стало прохладнее. Из-за всех этих дорожных волнений она только теперь заметила, что солнце уже садилось. Тропинка привела ее в рощицу. Истинная горожанка, Карла не знала, что это за деревья. Заходящее солнце светило прямо сквозь пышные кроны, и рваные тени от листьев — как бы очерченные по контуру алым свечением — рассыпались по гравию. В роще был небольшой фонтан, а за ним — каменное надгробие.

Мраморный мальчик-хорист в сутане и саккосе держит в руках нотный лист. Его губы слегка приоткрыты в песне. На камне надпись: «Конрад Штольц, 1935-1947». Сначала Карла подумала, что это надгробие тоже входит в коллекцию копий-скульптур, разбросанных по лужайке. Но имя, высеченное на плите, показалось ей смутно знакомым… кажется, именно это имя — среди многих других имен — Стивен шептал в бреду. Еще тогда, в санатории. Да, похоже на то. Совпадение, разумеется. Но лицо мраморного хориста… Сумерки уже сгущались. Карла протянула руку и прикоснулась к статуе. И в этот миг луч заходящего солнца упал на каменное лицо, на долю секунды окрасив его закатным румянцем. Карла отдернула руку. На мгновение статуя как будто ожила. И она сразу узнала этого мальчика.