В последующие две недели обошлось без происшествий, один день был похож на другой – я осматривал пациентов, проводил анализы, делал электроэнцефалограммы и следил, чтобы запас лекарств не иссякал. Из-за привычки Мейтленда прописывать большие дозы успокоительного пациенты по большей части особого внимания не требовали, и мне часто бывало нечем заняться. В таких случаях я испытывал соблазн подняться в свою комнату и закончить статью об эдинбургских экспериментах, но всякий раз передумывал. Нельзя, чтобы персонал видел, как я отлучаюсь в течение рабочего дня, особенно сестра Дженкинс. Если она заподозрит меня в халатном отношении к обязанностям, немедленно доложит Мейтленду. Впрочем, заняться тут было особо нечем. Из-за сильных дождей прогулки исключались – одного взгляда из окна на бушующую стихию хватало, чтобы отбить желание бросить ей вызов.

Почти все время я проводил в палатах, знакомясь с пациентами. Большинство общительностью не отличались, но иногда двое или трое выходили и начинали бродить по коридору в халатах нараспашку, с волочащимися по полу поясами. Потом садились, играли в домино и пытались вести беседу, но повторяли отдельные фразы и замечания по нескольку раз. Иногда просто смотрели себе под ноги.

На вторую неделю – кажется, в среду – в мужском отделении случилось довольно необычное происшествие. Вместе с сестрой Дженкинс я осматривал пациента по имени Алан Фостер. Больной страдал от бреда воздействия – он был уверен, что им командует цивилизация рептилий, живущая на кольцах Сатурна. К сожалению, у мистера Фостера образовались пролежни, требовался кожный антисептик. Я положил мазь и марлю обратно на тележку, а сестра Дженкинс стояла у раковины и мыла руки. Потом выключила краны и пересекла комнату. Затем, судя по звукам, начала рыться в каких-то вещах и сердито прищелкнула языком. Я обернулся и увидел сестру Дженкинс на коленях. Она заглядывала под кровать. Вдруг с удивительной ловкостью вскочила на ноги, уперла руки в бока и потребовала:

– Признавайтесь, куда спрятали, мистер Фостер!

– Вы о чем? – спросил пациент.

– Сами знаете, мистер Фостер.

Я кашлянул, давая понять, что тоже не понимаю, о чем речь.

– Кольцо пропало, – объяснила сестра Дженкинс. – Перед тем как мыть руки, я сняла кольцо и положила на тумбочку возле кровати. Возвращаюсь – нет кольца!

– Мистер Фостер, – строго произнес я. – Будьте добры, верните сестре Дженкинс кольцо.

– Я не брал! – ответил тот, показывая пустые руки.

– Кольцо лежало здесь! – Сестра Дженкинс ткнула пальцем в тумбочку. – Вот на этом самом месте.

– Ну не упрямьтесь, мистер Фостер, – произнес я. – Просто скажите, где оно.

Пациент продолжал упорно настаивать на своей невиновности. Я отошел в сторонку и поманил к себе сестру Дженкинс. Когда она подошла, шепотом спросил:

– А вы точно его на тумбочке оставили?

Сестра Дженкинс с обиженным видом ответила:

– Да, мистер Ричардсон. Именно на тумбочке! Мистер Фостер часто что-то делает, а потом говорит, что это не он, а… – сестра Дженкинс устало закатила глаза, – они.

– Ах да, – вздохнул я, вспомнив о расстройстве мистера Фостера.

Напустив на себя суровый вид, я обратился к пациенту:

– Мистер Фостер, если немедленно не вернете кольцо сестре Дженкинс, придется вас обыскать.

Пришлось привести угрозу в исполнение. Мы раздели мистера Фостера, посмотрели под одеялом, простыней, матрасом… Но кольца не нашли. Наконец я заглянул ему в рот. И снова неудача.

– Он его, наверное, проглотил! – воскликнула сестра Дженкинс.

– Да, – сочувственно кивнул я. – Скорее всего, вы правы. Кольцо очень ценное?

– Обручальное.

Я обратился к мистеру Фостеру:

– Боюсь, в ближайшие два-три дня придется запретить вам ходить в туалет. Будете пользоваться горшком.

– Это еще почему? – возмутился мистер Фостер.

– Потому что иначе мы так и не сможем вернуть сестре Дженкинс кольцо.

– Да не глотал я его! – закричал мистер Фостер. Но уверенность на его лице тут же сменилась сомнением. – Хотя… – Глаза блеснули, точно его осенило. – Если они меня заставили…

Похоже, сестра Дженкинс едва сдерживалась. Сделала глубокий вдох, от которого заколыхалась необъятная грудь. У нее будто на лбу было написано: «Ну вот, что я говорила!»

– Пожалуй, нужно увеличить дозу лекарств, – сухо произнес я.

– Доктор Мейтленд точно одобрит, – согласилась сестра Дженкинс, глядя на Фостера так, словно хотела его придушить.

В полдень в столовой подавали обед, там я и познакомился со всеми медсестрами. Джейн Тёрнер обычно сидела с Лиллиан Грей, они вместе проходили практику в больнице Святого Томаса. Мисс Тёрнер и мисс Грей были давние подруги, и частенько слова им были не нужны, хватало обмена многозначительными взглядами. Возможно, кого-то такая привычка и раздражала бы, но подруги проделывали это с таким озорным, ребячливым видом, что мне даже нравилось наблюдать за ними.

Разговоры наши были самые обыкновенные. Обсуждали новые фильмы – «Три убийства», «Доктор в море», «Ребенок за два фартинга», – популярные юмористические программы на радио, места, где можно повеселиться и потанцевать. К моему удивлению, Джейн и Лиллиан бывали почти во всех джаз-клубах Сохо. В отличие от моего предшественника жизнь в Уилдерхоупе девушек явно не тяготила, и я походя упомянул о том, что рассказывал о Палмере Мейтленд. Лиллиан пожала плечами и ответила:

– Он был слишком серьезный. Ну, представляете, наверняка таких встречали. Ходил в поношенном костюме, трубку изо рта не выпускал. – Лиллиан поднесла руку ко рту и сделала вид, будто курит, – сделала потешное, сосредоточенное лицо и начала пыхтеть. Пародия была злая, но забавная. Мы с Джейн рассмеялись. – И вечно сидел у себя. Даже в хорошую погоду за порог не выходил и на выходные никуда не ездил. – Лиллиан снова пожала плечами. – А мы летом отлично время проводили…

– Что делали? – спросил я.

– На велосипедах катались, – ответила Джейн. – Тут есть три велосипеда. Захотите взять, попросите у завхоза, мистера Хартли. Познакомились уже с ним? Добрый старичок, всегда все разрешает. В этих местах кататься хорошо, земля очень ровная.

Лиллиан нанизала на вилку несколько горошин.

– До самого Саусуолда доезжали.

– В Саусуолд?

– Это такой маленький курорт на берегу моря, – пояснила Джейн. – Там отличный пляж. Купаться, правда, редко получается: все-таки север, вода холодная, но немного поплескаться можно. Там есть променад, магазины и волнорез. Раньше по нему можно было гулять, а теперь весь разрушился.

– И пабы там очень уютные, – прибавила Лиллиан.

– Далеко отсюда этот курортный рай? – спросил я.

– Не очень, – ответила Джейн. – Но все-таки на автобусе добираться удобнее.

Тут в столовую вошла сестра Дженкинс и принялась обводить столы суровым взглядом. Джейн взглянула на часы и ойкнула:

– Пора!

Подруги вскочили и поспешили к двери. Они шагали в ногу, бедра синхронно покачивались, а вид соблазнительных выпуклостей заставил меня надолго застыть, глядя девушкам вслед. Я в смущении оглянулся, надеясь, что никто не видел моей слабости. К счастью, сестра Дженкинс была занята своими проблемами.

Мейтленд оказался верен своему слову – приезжал в Уилдерхоуп не реже раза в неделю, иногда звонил. Не было ощущения, что он меня проверяет, наоборот, судя по всему, Мейтленд хотел убедиться, что я хорошо устроился и всем доволен. Утром, во вторую пятницу после приезда, я обнаружил на полу записку. Ее просунули под дверь. «Я в кабинете. Приходите, как только сможете. Хью». Должно быть, он выехал из Лондона почти ночью. Я вошел в одну из пустых комнат и выглянул в окно. «Бентли» был припаркован снаружи, машину обволакивал густой туман. В этой глуши такой роскошный автомобиль смотрелся немного неуместно.

Завтракать я не стал, сразу отправился к Мейтленду. Похоже, он был рад меня видеть. Мы сидели бок о бок на честерфилдском диване, говорили о медицине, как равные, будто проработали вместе много лет. Мейтленд налил мне чаю и спросил, прочел ли я его рукопись. Да, я прочел, причем очень внимательно.