Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Разумеется, они же Ушедшие, — улыбнулся Крэйн. — И как далеко они сейчас находятся?

— Этого никому не дано знать. Единственное, что известно точно, — они потеряли связь с нашим миром и никогда больше не вернутся.

— Так зачем же им молиться?

— Мы просим их проявить милость, мой шэл.

— Но ты же сам говоришь, что они покинули наш мир навсегда!

— Навсегда, мой шэл, — подтвердил Витерон, поглаживая кружку и глядя куда-то в сторону. — Молитва — это не только воздаяние, это также путь искупления греха. Мы пытаемся снять с нашего мира тот грех, из-за которого Ушедшие сочли нас недостойными. Возможно, наши молитвы не достигают их, но наша святая обязанность — призывать их. Так заведено. Даже покинув нас, они могут явить нам свою милость.

— Какую же?

— Они могут послать в этот мир нового бога. Которому будет по силам восстановить порядок, царивший здесь когда-то.

— Ты кажешься неглупым, жрец Витерон, — заметил Крэйн. — Но это, надо думать, лишь видимость. Ты действительно считаешь, что до ухода богов наш мир был лучше? Так мыслит чернь. Только потому, что чернь всегда недовольна своим положением, она мечтает о тех временах, когда ей будет житься лучше, но, поскольку они никогда не настанут, довольствуется сказками о том, как хорошо ей жилось в прошлом. Мне неприятно слышать, что жрецы разделяют мнение черни.

Он намеренно добавил в голос ледяную строгость, Витерон застыл от страха, пальцы, тянувшиеся к блюду, замерли.

— Мой шэл, несомненно, разбирается в этом лучше своего покорного слуги, — зачастил он. — Прошу простить меня, если мой недостойный язык подвел меня. Я лишь хотел сказать, что сами люди, населявшие наш мир во времена правления Ушедших, были более наделены добродетелью, чем те, которые обитают в нем сейчас. Несомненно, славный род Алдион — то немногое, что осталось от былого, чернь же во все времена оставалась чернью.

— Значит, в те времена не было убийств? В те времена не плодоносил тайлеб и фасх не туманил мозг? Верить в изначальную благость человека — это слабость, мой дорогой Витерон, это удел тех, кто, не будучи в силах проявить добродетель самостоятельно, пытается спрятаться за добродетелью толпы. Убийца, приговоренный к погружению в ывар-тэс, всегда будет считать, что изначально, едва появившись на свет Эно, он был безгрешен, лишь независящие от него причины виноваты в том, что ему пришлось взять в руки стис.

— Убийства были всегда, любое зло неизбежно. Но в те времена, когда ныне ушедшие боги смотрели за нами, добродетель имела совсем другую цену, нежели сейчас. В наше время проявление добродетели считается слабостью...

— И это так. — Крэйн хлопнул ладонью по столу. — Мне по душе нрав того времени, в котором я живу, он по крайней мере не спрятан за ложью. Да, добродетель — это слабость. Это всегда проявление слабости человека, попытка вымолить у судьбы или богов дары за то, что он совершал либо не совершал. Но с богами не торгуются, Витерон.

— Однако не каждое доброе дело содержит в своей основе желание получить благо за него, — нерешительно возразил жрец. — Некоторым людям свойственно совершать благо бескорыстно, не ожидая милости богов, мой шэл. Такова их природа.

— Эти люди слепы, но не думаю, что мне жаль их. Они лишь следуют однажды принятым принципам, их действия безотчетны, как действия диких животных. Они творят добро — что ж, это их выбор. Однако всю жизнь они будут зажаты между добром и злом, как между двумя стенами, которые невозможно сломать. Их сила творить добро — это сила оставаться без выхода, навсегда запереть себя в лабиринте греха и добродетели. Сильный человек не станет творить добро, поскольку это не в его природе, однако он не станет творить и зло. Сильный человек живет вне добра и зла, он сам определяет, что для него является добром, а что — злом. Согласись, в такой ситуации сами эти слова теряют смысл, это дает ему свободу делать то, что необходимо, вместо того, чтобы следовать каким-то абсурдным древним представлениям и традициям.

— Мой шэл великолепно разбирается в философии...

— Твой шэл сидит перед тобой, — оборвал Крэйн. — Обращайся к нему.

— Простите, шэл. Я лишь хотел сказать, что ваши суждения необычайно ясны и разумны, однако я, как жрец Ушедших, не могу разделить их в полной мере, — пробормотал Витерон. — Я считаю, что любой человек, рожденный под светом Эно или Урта, должен следовать добру и поступать так, как велят заветы богов. Боги покинули наш мир из-за того, что люди перестали видеть различия, посчитали себя выше богов, дали себе право самостоятельно судить о том, что есть благо и что есть зло. Боги наказали нас, они покинули мир, и теперь все мы обречены бесконечно блуждать в потемках, потеряв свет. Мы молимся им, чтобы искупить вину за это, и таим надежду, что рано или поздно в нашем мире родятся новые боги, которые вновь дадут нам надежду и поведут за собой.

— Ты считаешь, что они дадут новое добро? Оно будет отличаться от прежнего?

— Они лишь обозначат его, укажут направление, мой шэл. Этого будет достаточно для того, чтобы мы отринули грех, в котором живем.

— Ты глуп.

— Мой шэл как всегда прав, — с готовностью согласился Вптерон. — Я недостоин судить о таких вещах. Я пытаюсь это делать лишь в меру своих сил и веры.

— Веры в то, что миром должно править добро? — Крэйн сделал глоток из чаши, чтобы промочить горло. Сегодня фасх не радовал его. — Это суждение карка, а не человека. Вера всегда слепа, она не терпит сомнений. Карки живут стаями и верят своему вожаку, у человека же есть разум, который позволяет ему делать свои суждения. Но ответь мне, если Ушедшие столь стремились к добродетели, почему же они покинули нас, увидев, что добродетель в этом мире уже потеряла цену? Если они отвернулись от нас, значит, надежды уже нет. Не потому ли они освободили свое место, что убедились — нет разницы между грехом и добродетелью, как пусты сами понятия добра и зла? Может, поэтому они и предоставили нас самим себе, что рассудили — добро и зло не два полюса огромного шара, как принято считать, а лишь крохотные частицы внутри каждого из нас?

19
{"b":"25437","o":1}