— Руку! — повторил Дитер.
Я поднял дрожащую ладонь, моя борьба с самим собой не прошла даром, и теперь конечности сотрясались от тремора. Он взял меня за пальцы, приложил клинок острой гранью к коже, повел наискось от холма Юпитера к запястью.
Я чувствовал, как нож пьёт мою кровь, он впитывал её всю до последней капли, оставляя за собой тонкую полоску подсохшей корочки. Дитер не убирал клинок с моей ладони, пока тот не завибрировал в его руке, потом повернулся ко мне спиной и, как Сванхильда до этого, принялся рисовать клинком в воздухе. Эта магическая схема была намного запутаннее и сложней, но он потратил времени гораздо меньше, чем его жёнушка на открытие первого "окна".
Впрочем, мне хватило и этих мгновений, чтобы достать из кармана штанов шприц — ампулу и сбить ногтем с иглы пластмассовый колпачок.
— Смотри, — Дитер отступил назад, встал рядом со мной, чтобы видеть то же, что и я.
Как и в прошлый раз муть внутри "экрана" постепенно исчезла, открывая мне участок поля, где я оставил Марику со старшиной. Резо и Ваня уже вернулись. Привстав на колено, они стреляли куда‑то в сторону рощи, Марика отстреливалась вместе с ними из автомата Синцова. Сам Пётр Евграфович, с пробитой головой и пятью бурыми пятнами на маскхалате, лежал неподалёку, глядя безжизненными глазами в белое небо. Рядом с ним, с кляпом во рту и со связанными за спиной руками, сгорбившись, сидел пехотный офицер вермахта.
Дитер что‑то прошептал и сделал движение пальцами. Изображение в "окне" поменялось, теперь там показывали преследователей. Растянувшись длинной цепью, немцы, глубоко проваливаясь в сугробы, шли на разведчиков, стреляя по ним короткими очередями.
— Что делать? Не повезло. Но ведь никто не знал, что так получится. — Он повернулся ко мне, держа нож в руке лезвием вниз. — Я выполнил свою часть сделки, теперь твоя очередь. Сванхильда!
— Да, мой господин!
— Начинай обряд, я готов вернуться в этот мир.
— Зато я не готов! — крикнул я. С размаху вонзив в ногу иглу, сжал пальцы на тюбике, впрыскивая розоватую жидкость, и взвыл от нестерпимой боли. Ощущение было такое, словно под кожу мне вогнали раскалённый добела штырь, а в бедро ткнули оголёнными концами подсоединённых к аккумулятору проводов.
Вакцина подействовала мгновенно. Мозг едва не взорвался от хлынувших в него импульсов. Я чувствовал каждую клетку организма, ощущал происходящие с ними метаморфозы. Кости с хрустом росли в длину, мышцы наливались нечеловеческой силой, одежда и кожа лопались с сухим треском, а из‑под лохмотьев лезла покрытая шерстью шкура. Суставы крутило так, будто они хотели вывернуться наизнанку. Распухшее до чудовищных размеров сердце гнало по рекам сосудов отравленную кровь. Я задыхался, хрипел, хватал воздух ртом, рвал на груди кожу растущими когтями, в попытке помочь сдавленным лёгким глотнуть немного воздуха.
Челюсти затрещали, меняя форму, скосив глаза к переносице, я видел, как они вытягиваются в длину. Зубы заныли от воткнувшихся в пульпу миллиардов острых игл. Я заорал и с удивлением отметил, как крик превратился в протяжный вой.
Впрочем, удивление длилось недолго, звериная сущность взяла верх, и всё человеческие эмоции отошли на задний план. Осталось только чувство лютого голода. Мои ноздри затрепетали, учуяв сладкий запах человечины. Я резко повернулся. Взмах лапой снизу — вверх наискось. Треск. Хруст. И голова добычи висит на когтях, как капустный кочан на вилах.
Тёплая, нежная, вкусная кровь вскипает вокруг торчащего из кратера шеи белого позвонка. Короткий удар в грудь обезглавленного врага — и тело в эсэсовской форме кулем валится на снег.
Тёмное пятно мелькает слева. Звериные инстинкты быстрее мысли. Я не успел осознать, что заметили мои светло — жёлтые с зелёными искрами глаза, а тело уже взведённой пружиной распрямилось в прыжке.
Короткий миг полёта, я приземляюсь на все четыре лапы, ещё прыжок, и тёмное пятно превращается в женское тело — не знал, что у оборотней такое слабое зрение — мышцы снова сжимаются, превращая меня в смертоносную машину.
— Ахррр!
Клыки впиваются в горло. Визг переходит в хрипящее бульканье, сладкий, упоительный вкус крови на губах…
Я вынырнул из затянутого багровой пеленой омута, увидел на окровавленном снегу растерзанный труп Сванхильды с грудой выпавших из распоротого живота кишок и отшатнулся.
Кто её так? Где Дитер?
Я нашёл его обезглавленное тело метрах в пятидесяти отсюда. Повсюду отпечатки следов. Очень похожи на волчьи, но гораздо крупнее.
Что здесь произошло? Я почувствовал прилив дурноты, горло сдавило железной рукой удушья, воздуха стало не хватать. Я хотел расстегнуть пуговицу тугого ворота, но вместо формы пальцы нащупали густой мех.
Я поднял руку, увидел покрытую жёсткой шерстью когтистую лапу. Глянул вниз — одежды нет, всё тело покрыто длинными серо — коричневыми волосами.
Я — зверь! Это сделал я! Это я их убил!
— Яааауууууу!
Вой длился долго, с переливами. Когда я опустил голову, он всё ещё плыл между соснами, пока не запутался на далёкой поляне в голых ветках какого‑то кустарника.
Краткий проблеск человеческого сознания едва не растаял под натиском звериной сущности. Я ухватился за ускользающий луч, как утопающий за соломинку, и невероятным усилием воли подавил в себе показавшего оскал волка.
Несмотря на титанические усилия, зверь всё‑таки постепенно брал верх. Мысли путались, глаза то и дело закрывала красная пелена, и я рычал от дикой злобы и жуткого голода. Я хотел есть и мог хоть сейчас досыта набить брюхо, но запретил себе даже смотреть в ту сторону. Я знал: стоит мне уступить, впиться зубами в остывающую плоть, и назад пути не будет.
Из раскрытой пасти вырывались облака морозного пара. Вязкая слюна, стекая по клыкам, капала на снег рядом с когтистыми лапами. Несколько капель попали на густую шерсть и на холоде быстро застыли желтоватыми кляксами.
"Окна" всё ещё были там, где их "открыли" Сванхильда и Дитер. Я смотрел на эти "пробоины", улавливал покрытыми шерстью остроконечными ушами долетавшие оттуда звуки, шевелил мокрым носом, чуя запах пороховой гари, но никак не мог вспомнить, зачем они и для чего.
Случайно в одном "окне" я увидел вервольфа, с радостным воем признал в нём своего, мощным прыжком перескочил на ту сторону и сразу оказался в гуще боя. Вокруг кипела яростная схватка, со всех сторон слышались крики, лязгало оружие бившихся в рукопашную бойцов, часто трещали автоматные очереди, одиноко хлопали карабины.
Небо во всех направления перечеркивали светящиеся траектории трассеров. Роем рассерженных пчёл жужжали пули. Одни с тихими шлепками вонзались в землю, другие смачно чмокали, ударяясь в тела, третьи со свистом рикошетили от горящей техники.
Запах крови будоражил, свербя в носу и сводя с ума. Я бросился в сечу не в силах совладать с щекочущим внутренности желанием убийства.
Я бился, как берсерк, не чувствуя боли от жалящих укусов пуль и рвущих тело горячих осколков. Удар левой, правой, прыжок, поворот, снова удар. Чья‑то голова оказалась на пути. Хрясть! Зубы летят вместе с розовыми брызгами слюны. Классический апперкот, снова хруст — на этот раз позвоночника — и чьё‑то тело бессильно падает передо мной.
Я топчу его, потому что некуда идти: кругом свалка из дерущихся. Внизу противно чавкает и хлюпает, тёплая жижа продавливается переспелым абрикосом сквозь пальцы ног. Плохо, очень плохо! На мокрую шерсть набьётся снег, всё это замёрзнет, как потом убирать?
А в голове молотом по вискам бьёт одна и та же мысль, только звучит на разные голоса:
— Убей! Убей! Убей!
И я дерусь, слыша этот призыв и чувствуя, как вскипает в жилах кровь.
— Убей! Убей! Убей!
Зубы клацают, отхватывая куски розовой плоти с любого, кто подвернётся под руку! А это что за странный привкус во рту, словно я разжевал тухлятину? Тьфу ты падаль! Да от него и несёт как от мертвяка!
