— Ара! Ара! Йохтур! — визжал содат.
— Ара! Ара! Йохтур! Йохтур! — кровожадно вторил ему замполит, совершая при этом вращательнопоступательные движения.
Как потом выяснилось, солдат по ошибке отдал «бакшиш» командиру батальона.
«Посмотри на мои руки!»
Районы с жарким климатом характерны кишечными заболеваниями. В этой связи ежегодно в Закавказском, Туркестанском и Среднеазиатском военных округах весной издавались приказы по борьбе с ними. Поскольку военная медицина ничего нового не придумала, то всем военнослужащим предписывалось избегать употребление воды из «непроверенных источников». Чтобы защитник Родины не умер от жажды, он обязан был носить на поясе флягу с кипяченой водой, которую он заполнял ежедневно. Мера безусловно оправданная, если занятия проходят в поле. Но если ты весь день из части не выходишь, скажите, Бога ради, за каким хреном нужна на поясе солдата литровая фляга, которая являла собой сплошное неудобство?
Тем не менее, каждый солдат обязан был носить эту тяжесть с собой. Отсутствие фляги расценивалось как нарушение формы одежды. И вот однажды Зоро, передвигаясь по расположению полка, узрел такого нарушителя. Можно даже сказать, изменника Родины и идеологического шпиона!
— Стой, солдат! Где твоя фляга?! — строго рявкнул Зоро.
— А я ее, того. Ну, то есть… В общем…
— Короче!
— Я уронил ее, товарищ капитан.
— Так какого… не поднял?
— Я не смог.
— То есть как? — Зоро недоухмевал.
— Ну в общем, я ходил в туалет и, снимая ремень, уронил флягу. Она соскользнула и упала прямо в отверстие.
Зоро смерил солдата презрительным взглядом.
— Пойдем!
Спустя некоторое время они были на месте.
— Где!!! — рявкнул замполит.
— Вот, — потупившись показал рукой солдат.
Фляга лежала на огромном слое солдатского дерьма, которое из-за жары подсохло. От настила до фляги было не более тридцати сантиметров. Но врожденная брезгливость и деликатность не позволяли взять утраченное воинское имущество.
— Достать! — приказал Зоро.
— Нет! — жалобно выдавил солдат.
Зоро все понял. Не зря же его назначили замполитом батальона.
— Солдат! Посмотри на мои белые руки! — начал Зоро тоном гипнотизера.
— Я их смазываю французскими кремами. Понюхай, как они пахнут! Это запах дорогой французской парфюмерии.
После этого совершенно неожиданно ни для кого Зоро зачерпнул рукой свежего солдатского дерьма и влепил им солдату в лицо.
— Достать!!!
Потрясенный солдат безоговорочно запустил руку в «очко» и достал утраченную флягу.
В этом весь Зоро. Наверное, в этом секрет его продвижения по службе.
Если кто-то не понял, подумайте.
Чина
Слово мужчины
Во времена моей службы на Кавказе был у нас в части офицер, который запомнился мне, в первую очередь, своей внешностью. Нет, он не был высоким и стройным красавцем, которые раньше служили в кавалергардах. Как раз наоборот. Азербайджанец Чингиз Гасымов был маленьким, кривоногим и пузатым. Под его «орлиным клювом» на верхней губе топорщилась тонкая полоска коротко постриженных усов. Щеки постоянно покрывала быстро отрастающая щетина. Если бы не форма офицера-десантника, то он ничем бы не отличался от своих собратьев, во множестве торгующих на наших рынках. О форме надо сказать отдельно, ибо она являла собой редкий гибрид смеси армейского шика и убожества. На голове его красовалась не обычная фуражка, которую выдают офицерам со склада, а фуражка, шитая на заказ. В нашей стране было немного военных ателье, где шились головные уборы. Их продукция заметно отличалась друг от друга. Наиболее почитаемой в воздушно-десантных войсках была «тулка», знаменитая высокой тульей. Московские фуражки шились по генеральскому фасону, севастопольские — на морской, капитанский манер. То есть всем им было присуще что-то местное.
У выпускника бакинского училища, безусловно, была «бакинка» — некая смесь капитанской фуражки и азербайджанской кепки- «аэродрома». Причем после того, как на ней кто-то несколько раз посидел, сходство с бакинской кепкой усилилось. Из-за солидного живота пояс ушитых форменных бриджей провисал в районе гульфика. Рубашка же, неспособная объять необъятное, наоборот, приподнималась в том же месте, открывая взорам окружающих фрагмент грязно-белой майки, а иногда и волосы того живота.
Кривизну ног подчеркивали глаженые сапоги. Для несведущих в таких тонкостях поясню. У армейских щеголей высшим шиком считались хромовые сапоги, шитые на заказ. Роскошь эту могли позволить себе немногие. Но если обычные хромочи обильно смазать сапожным кремом и прогладить утюгом, то они приобретали вид генеральских сапог, отливающих глянцевым блеском и имеющих минимум складок. Именно такие сапоги, но на высоком, точеном каблуке носил лейтенант Гасымов, которого все звали просто Чина.
Начальник штаба бригады, майор Манченко, недавно окончил академию имени Фрунзе и, в отличие от Чины, являл собой пример подтянутости. Человеком он был резким в суждениях и решительным в поступках. Тезка Айтматова, прибыв в часть откуда-то из пехоты, успел наслушаться от старожилов о крутости начштаба и поэтому боялся его как огня. Но, как ни избегал Чина встречи с начальником штаба соединения, она не могла не состояться.
Это случилось, когда командиры групп бригады находились на сборах.
Перед обедом проводилось занятие по физподго-товке, в ходе которого молодые офицеры лихо работали на гимнастических снарядах, красуясь друг перед другом. Нечем похвастаться было лишь Чине. Находясь чуть в стороне, Манченко наблюдал за офицерами.
Когда занятие окончилось, офицеры стали одеваться. Все разошлись на обед, а наш герой почему-то замешкался, приводя себя в порядок. Застегнув ослабленный галстук на вечно расстегнутом воротничке рубашки, Чина предстал перед начштаба во всей своей «красе». Уже недовольный уровнем физической подготовки лейтенанта Гасымова, Манченко был потрясен его выправкой.
— Эй, ты! Урод! — зарычал он. Чина недоуменно посмотрел по сторонам, в поисках того, кому адресованы эти обидные слова. Рядом никого не было.
— Это ви мнэ? — недоуменно спросил он. От волнения его акцент усилился.
— Тебе! Тебе! — продолжал реветь покрасневший от негодования Манченко. — Ко мне!
И тут, видимо, Чина понял, что перед ним не кто иной, а предмет его постоянных страхов. Однако, вместо того, чтобы подойти к начальнику, как положено и доложить о том, что «лейтенант Гасымов по вашему приказанию прибыл», Чина стал приближаться к начальнику каким-то крадущимся шагом, зачем-то по-балетному выворачивая носок. При этом он немного изогнулся вправо, а голову чуть наклонил влево. Грозя при этом указательным пальцем и почему-то сразу перейдя на «ты», он произнес:
— Товарищ майор, если ти менья сейчас ударищь, то я за сэбя нэ отвечаю! Даю слово мужчины!
Манченко был сражен такой реакцией подчиненного на его вызов. Рот его открылся, но сказать он не мог ничего. Однако Чина продолжил:
— Я… буду жаловаться в партийную комиссию!
Негодование, овладевшее первоначально начальником штаба, сменилось брезгливостью.
— Вон отсюда! — презрительно бросил он.
«Настоящему мужчине» повторять дважды не пришлось.
Самое поразительное в этой истории то, что Чина охотно рассказывал ее в кругу офицеров, при этом ничуть не смущаясь.
Зеленый берет
Лейтенант Чингиз Гасымов, а в обиходе просто Чина, был постоянным объектом злых насмешек товарищей по службе. Как угораздило его стать офицером, остается загадкой. Отец его в то время был подпольным миллионером, и Чина мог легко наследовать его бизнес. Невысокого роста, кривоногий и пузатый, он не был первым ни в спорте, ни в боевой подготовке. Ощущая свою ущербность, он стремился исправить положение, чтобы стать равным среди равных. Пытаясь достичь этого, он прилагал огромные усилия, но, видимо, не в том направлении. В первую очередь он стремился иметь добрые отношения со всеми без исключения. Встретив кого-нибудь из нас, он не здоровался, как все, на ходу пожимая руку, а останавливал объект приветствия и, как положено на Кавказе, заглядывая в глаза, искренне интересовался делами, здоровьем, здоровьем жены и детей. Если он видел, что кто-то огорчен или просто озабочен, то подробно выспрашивал причину и предлагал свою помощь. Вообще парень он был невредный и даже, наверное, добрый и отзывчивый, но проявлял эти свои качества непривычно для нашего круга и тем только усугублял создавшееся положение. К тому же, когда подобная манера общения повторяется изо дня в день, независимо от того, расположен ли ты к длительному обсуждению здоровья твоей тещи и есть ли у тебя для этого время, она начинает раздражать.