В наши дни, говорил президент, когда в центре континента происходят столь глубокие изменения, со все большей очевидностью дают о себе знать соображения геополитического характера. Нам, видимо, требуется возвратиться к целому ряду постулатов традиционной для положения и интересов Франции и Советского Союза политики. Эго открывает большой простор для взаимодействия. Тут имеют, конечно, значение и богатое наследие культурного общения, и разносторонние контакты. Но еще важнее то, что на протяжении всей современной истории Франция и Россия были в добрых отношениях.

Беседа выявила совпадение мнений насчет того, что советско-французский фактор призван играть возрастающую роль в деле создания новой Европы. В сотрудничестве с другими странами? Бесспорно. Германия, Англия, другие европейские страны — все мы, — говорил президент, — были и остаемся на европейской земле. Все мы должны взаимодействовать. Однако многое обусловливает и диктует привилегированный характер отношений между Францией и СССР. Эта заключительная мысль была подана Ф. Миттераном особенно выпукло.

Это не было так ново, как то, о чем говорилось в первой части беседы. Первый раз порог Елисейского дворца я переступил за тридцать лет до церемонии вручения верительных грамот, о которой идет речь. Его предшествующие обитатели — и Ш. де Голль, и Ж. Помпиду, и В. Жискар д’Эстен были людьми разных характеров. Каждый из них менял интерьеры дворца, но, когда разговор заходил о взаимодействии наших стран, их мысли, а во многом и обороты речи, были созвучны. Мысль о привилегированном характере отношений между двумя странами была рождена традицией. Теперь о том же говорил и Ф. Миттеран, но говорил, пожалуй, смелее.

Вся беседа создавала впечатление, что в поисках новизны в советско-французских отношениях, видимо, можно будет действовать с большим воображением, чем прежде.

Политическая и общественная элита Парижа во многом другая, чем двадцать лет назад. Я уезжал из страны, когда у власти были голлисты, теперь на их месте социалисты. Берут свое и годы. Но среди множества новых лиц немало и прежних. По ним прошелся неумолимый резец времени: одним отбелил волосы, других лишил их, кого-то пригнул к земле, а кого-то сделал более импозантным, добавив веса. Но все это бросается в глаза только с первого взгляда. Встреча старых знакомых доставляет радость с обычными возгласами: вы совсем не изменились! И контакт продолжается уже в новом облике. Но на самом деле мы изменились, и изменились не только физически. Меняется и отношение к нашей стране. Это меня интересует в первую очередь.

Мнение президента имеет, конечно, решающее значение для работы не только потому, что я как посол аккредитован при нем. Ф. Миттеран действительно крепко держит в своих руках штурвал государственной машины. В 1958 году, когда де Голль добивался принятия новой конституции, Ф. Миттеран резко критиковал ее, протестуя против того, что она дает слишком большие полномочия президенту, но, оказавшись в Елисейском дворце, он забыл об этом и сполна использует весь набор президентских прерогатив.

И тем не менее важно знать взгляды других политических деятелей, настроения в стране по отношению к Советскому Союзу, к нашим делам с Францией, как можно глубже познакомиться с Францией сегодняшнего дня.

Как и в Соединенных Штатах, которые я только что покинул, Советский Союз на первом плане в средствах массовой информации, в дискуссиях на международные темы. Но палитра мнений и оценок политики перестройки, развития обстановки в нашей стране, пожалуй, богаче и нюансированнее, чем за океаном. Здесь шире спектр политических тенденций, больше общественных граней, и границы у них порезче.

Коммунистов беспокоит, что их связи с КПСС замирают.

— Я никак не могу добиться встречи с Горбачевым, — горячится в беседе со мной Жорж Марше. — В чем дело? Его книгу о перестройке, — продолжает он, — я прочел от корки до корки. Всю. Со всем согласен. Правда, посол (это только для вас): я не все понимаю в его конкретных действиях. Хорошо бы поговорить с ним лично.

Коммунисты рады открывающимся возможностям для более активного развития отношений между Францией и СССР.

Социалисты приветствуют перестройку, перемены. Мои беседы с руководителем соцпартии Пьером Моруа становятся все более частыми и продолжительными. Он усиленно приглашает меня посетить Лилль — крупный промышленный центр, мэром которого он является. Но у него тоже вопрос: представляет ли Горбачев, куда сам идет, куда ведет страну. Социалисты выражают надежду, что реформы, подлинные реформы, получат у нас дальнейшее развитие, но что это будут реформы, при которых будут ограждены интересы рабочего класса и трудящихся вообще.

Не раз я встречаюсь с Жаном Леканюэ — лидером право-центристских сил. В прошлом с представителями этой тенденции у нас дружбы не было. Леканюэ конфликтовал с де Голлем, был против выхода Франции из НАТО. Он и теперь в оппозиции. Положение в общественно-политической жизни Франции у него высокое — выше занимаемых постов, хотя и посты у него видные. Он мэр крупного портового города Руана и председатель комиссии по иностранным делам Сената. Леканюэ пригласил меня выступить перед возглавляемой им комиссией. Я, конечно, охотно откликнулся. Сенаторов собралось много. Среди них и Морис Кув де Мюрвиль. Как в прежние времена, он, увидев меня, произносит знакомую фразу:

— Смотри-ка, вот Дубинин.

Я пробегаю по лицам других почтенных участников встречи. Среди них много тех, чьи имена уже вписаны в летопись событий последних десятилетий. Уйдя с политической авансцены, эти люди здесь, в Сенате, занимают место достаточно видное и почетное, чтобы не чувствовать себя слишком бывшими и продолжать приносить пользу в общественно-политической жизни страны.

Сенаторы проявляют живой интерес к тому, что происходит у нас. В вопросах этих умудренных опытом, дальновиднейших из дальновидных государственных мужей сквозит подтекст: мы такого никогда не могли даже предположить. Но звучат и вопросы понажимистей.

— Как теперь у вас с военными расходами? Все-таки они остаются слишком высокими, посол. Это, конечно, дело в первую очередь ваше. Хотя нам не совсем ясно, не пойдут ли кредиты Запада, которые вы хотите получить на перестройку, в ваш военно-промышленный комплекс?

Провожая меня после встречи, Ж. Леканюэ говорит:

— Вы, посол, имеете постоянное приглашение в Руан. Приезжайте, как только у вас появится возможность.

И действительно, как только я там оказываюсь, он радушно принимает меня. После обеда приглашает пройтись по улице, показывает немалые свои достижения. Все это приметы новых времен.

В Сенате председательствует Поэр. Ему много лет. Он среднего роста, полноват, слегка сутулится. Мясистое лицо, добрый взгляд, мягкие движения. Говорит размеренно, тихим голосом. Познакомишься с таким человеком, не зная, кто он, подумаешь, наверное, это и есть средний француз с трезвым умом и хитринкой. Но, встречаясь с ним, я всякий раз вспоминал, что это на схватке с ним споткнулся генерал де Голль. Поэр и тогда, в 1969 году, был председателем Сената, а де Голль стремился Сенат ликвидировать вместе с коренным преобразованием системы местного самоуправления Франции. Де Голль проиграл, ушел с поста президента, и Поэр, в соответствии с конституцией, занял его место в Елисейском дворце, пока в результате выборов новым президентом не стал Жорж Помпиду.

Поэр всегда быстро откликается на просьбы о встречах с ним, нередко появляется на ужинах, которые дают в мою честь в Париже. Он любит повторять, что с удовлетворением наблюдает за новой советской политикой, и часто добавляет:

— Вообще, нам нужно побольше контактов.

В. Жискар д’Эстен позвонил мне по телефону уже на следующий день после моего приезда. Экс-президент приглашал меня на завтрак. Сама по себе весьма лестная, эта инициатива заставила вместе с тем задуматься. Невольно приходил на память случай, когда в качестве кандидата в президенты в 1975 году, соревнуясь с Ф. Миттераном — его соперником, — В. Жискар д’Эстен провел эффектную встречу с советским послом, придав ей широкую огласку. Эта встреча была расценена как острый предвыборный ход и, говорят, принесла В. Жискар д’Эстену именно тот незначительный перевес в голосах, который обеспечил ему победу над Ф. Миттераном. Теперь обстановка была, конечно, несколько иной. Однако не считаться с тем, что я еще не успел вручить верительных грамот все тому же Ф. Миттерану, было невозможно. Что касается официальных мероприятий, французский протокол при таких ситуациях вообще очень строг: я не мог принимать в них участие. В данном случае речь шла о мероприятии неофициальном, но оно могло стать весьма броским и вызвать ненужные осложнения в отношениях с Ф. Миттераном. Эго было ни к чему.