— Через каких-то пятнадцать-двадцать минут, — говорю я, — начнется встреча А. Громыко и Г. Киссинджера. Совсем рядом. В отеле «Интерконтиненталь». Это уникальный случай. Может быть, последняя возможность для того, чтобы решить интересующую Мальту проблему. Мы готовы помочь этому. Если вы, посол, сообщите мне сейчас вашу запасную позицию по спорному вопросу, я обещаю, что через несколько минут она станет предметом обсуждения А. Громыко и Г. Киссинджера со всеми вытекающими из этого последствиями.

Знал ли я, что у Гудвилла имеется запасная позиция? Нет, конечно! Но должна же она была быть! Или, во всяком случае, только при наличии запасной позиции, и запасной позиции разумной, был возможен компромисс, без которого в проигрыше остались бы все, в том числе и Мальта.

Напряженно жду реакции Гудвилла. Вдруг вижу: вместо ответа он достает бумажник. Раскрывает. Вынимает тонкую полоску бумаги, напоминающую телеграфную ленту. На ней — несколько от руки выписанных слов.

— Записывайте, — говорит.

И диктует короткую формулировку.

Мы записываем: «…с целью способствовать миру, сокращению вооруженных сил в этом районе…» Сразу видно — это решение проблемы. Здесь нет ни Ирана, ни стран Персидского залива. Но главное, в этих словах нет требования к США выводить их вооруженные силы, их Шестой флот из Средиземного моря!

Но не мое дело втягиваться в разговор, к тому же дорога каждая минута. Я благодарю. Говорю, что надо спешить к месту встречи министра с госсекретарем. Прощаюсь.

Действительно, надо. Стрелка часов подходит к десяти. В машине так же от руки переводим формулировку на русский язык. Вот и отель «Интерконтиненталь». Пропусков у нас нет, но удается пробраться через все заслоны. Мы оказываемся в зале встречи, когда ее участники рассаживаются за столом переговоров. Говорю пару слов А. Ковалеву. Передаем формулировку А. Громыко. Без больших пояснений. Министр бросает взгляд на протянутый ему лист бумаги и воспринимает все с таким невозмутимым видом, что невольно мелькает вопрос, не требуется ли сказать что-то поясняющее.

Расселись. Я тоже устроился в конце стола. Пара шуток перед стартом. Затем А. Громыко размеренно произносит: «Предлагаю начать с вопроса об Общеевропейском совещании, вернее, с мальтийского вопроса».

Эти слова не вызывают у Г. Киссинджера никакого энтузиазма. С кислой миной он отвечает: «Я не возражаю, конечно, но говорить-то не о чем. На совещании полный тупик. Что же мы будем обсуждать?»

— Есть новое мальтийское предложение, — бесстрастно произносит министр.

Г. Киссинджер озадачен. Посерьезнел. Вместо ответа он наклоняется к соседу справа, затем к соседу слева. С дальнего конца к нему спешит глава американской делегации на переговорах посол Шерер, еще кто-то из сопровождающих. Шепчутся. Теперь Г. Киссинджер не просто озадачен, но явно смущен.

— О каких новых предложениях вы говорите? — спрашивает он. — У нас ничего нет. Мы даже ничего не слышали.

— Да и мы их получили совсем недавно, — поясняет А. Громыко.

— Но я надеюсь, — замечает Г. Киссинджер с недоверием, — что в новой формулировке нет намека на Шестой флот.

— Об этом там ничего не говорится, — отвечает А. Громыко.

Он предлагает Г. Киссинджеру прервать заседание и поговорить один на один. Оба они уединяются в дальнем конце небольшого зала, где идет встреча. Их беседа совсем непродолжительна. Каких-то несколько минут. Возвращаются к столу довольные. Объясняют: «Мы договорились. Формулировка подходит. Теперь нашим делегациям следует провести ее через своих союзников. Сделать это надо аккуратно. Операция деликатная. Она ни в коем случае не должна сорваться. В то же время ни у кого не должно возникнуть подозрения, что мы действуем в каком-то сговоре. Тем более, что никакого сговора в точном смысле слова и нет».

Переговоры переходят на другую тему. Мне больше нечего делать на советско-американской встрече.

Остальное с мальтийским кризисом — уже техника. Хотя и непростая. Потребовалось еще несколько дней для того, чтобы в разворошенном муравейнике Совещания вынутые из бумажника Гудвилла слова были всеми признаны формулировкой проекта Заключительного акта. Группа НАТО заседала не только в Женеве, но и в штаб-квартире в Брюсселе, совещались и делегации Варшавского договора, велась работа с нейтралами. Надо было не только убедить в достоинствах аккуратно предлагавшейся формулировки, но и мягко отвести «еще лучшие» предложения, уговорить колеблющихся, дать возможность дождаться инструкций из столиц сомневающимся. Следует отметить, что для придания пущей достоверности всей этой операции руководитель нашей делегации никого из команды наших дипломатов, проводивших ее, не поставил известность об истинном происхождении предложения. Наконец, формулировка принята, одобрен и весь текст дополнение Вот он:

«Для содействия целям, изложенным выше (это часть документа Совещания по проблемам Средиземноморья. — Ю.Д.) государства-участники также заявляют о своем намерении поддерживать и расширять контакты и диалог, начаты Совещанием по безопасности и сотрудничеству в Европе с не участвующими средиземноморскими государствами, включая все государства Средиземного моря, с целью способствовать миру, сокращению вооруженных сил в этом районе, укреплению безопасности, ослаблению в этом районе напряженности и расширению сферы сотрудничества — задачам, в которых все совместно заинтересованы, а также с целью определена дальнейших совместных задач».

Пусть читатель не ломает себе голову над расшифровкой с таким трудом притертых друг к другу слов. Я подчеркну; лишь несколько из них. Те, которые позволили развязать мальтийский узел. Конечно, в таком виде они ни у кого не могли вызывать опасений. Но и Мальта получала удовлетворение. Без ее усилий в Заключительном акте вообще не появилось бы такого пассажа, а он в дальнейшем пригодится средиземноморским странам.

Перевал был взят.

14 июля дата 30 июля была определена в качестве даты начала третьего этапа Совещания. Однако только в качестве «целевой», предположительной даты!

Работа наша напоминала не просто восхождение на вершину, пусть даже и очень высокой категории трудности, а пересечение целой горной страны. Не успевали мы спуститься в долину, оставив позади одну горную цепь, как перед нами вставали новые кручи, требовавшие новых подъемов. Теперь необходимо было дату 30 июля из даты «целевой» превратить в дату окончательную. Заметьте, что было уже 14 июля. Наступил цейтнот, и флажок на отсчитывавших время часах пополз вверх.

Проблем оставалось много. Особенно в военной области. Решено было, что помимо еще работавших комиссий координационный комитет будет заседать ежедневно, проводя помимо дневных и ночные заседания, с тем чтобы не позднее 18 июля определить окончательную дату. Наши жены — Москва разрешила в виде исключения из существовавших тогда правил их приезд в Женеву — исправно снабжали нас после полуночи бутербродами и термосами с чаем.

Советская делегация многократно обращалась с призывом отказаться от попыток добиться под занавес односторонних уступок и преимуществ. Увы, это был глас вопиющего в пустыне. Именно в эти дни на поверхность вышла еще одна конфликтная ситуация, на этот раз связанная с Кипром.

Еще в конце марта 1975 г. делегация Турции поставила под сомнение правомочность кипрской делегации представлять Республику Кипр на Совещании. Свою позицию Турция аргументировала тем, что эта делегация представляет не государство Кипр, а только греческую общину. Из такой посылки делался вывод о том, что нельзя обойти молчанием серьезную проблему возможного незаконного участия руководителей греческой кипрской общины или их представителей на третьем этапе Совещания. Далее следовала концовка: «…если не в самое ближайшее время, то, по крайней мере, до окончания второго этапа должны быть приняты во внимание в интересах успешного завершения нашей работы серьезные осложнения, созданные этой проблемой».