— Что?.. — также повторил комиссар. Сон не освежил его, скорее немного ослабил незримый пресс, сдавивший череп. Тамасу определенно было лучше, чем накануне, но снова становилось очень скверно при одной мысли о том, что предстоит сделать сегодня.

И завтра, и послезавтра, а равно и во все последующие дни…

— Эфир потихоньку восстанавливается, — доложила механесса. — Главный городской ретранслятор по — прежнему не работает, но зато действует много мелких станций. Полиция, транспортники, заводские вокс — узлы, мелкий криминал и прочие. Те, кто раньше маскировался под общий фон или просто глушился. Ну или не нуждался в автономной связи.

— И что?.. — Тамас потянулся за брюками и машинально покосился на оружие. Оба пистолета лежали там, где им и надлежало находиться — у изголовья, полностью заряженные и готовые к немедленной стрельбе, благо самовзвод для первого выстрела позволял, а предохранителей Хаукон не признавал, считая глупым баловством и ненужным усложнением конструкции.

— Многие передачи закодированы, другие плохо ловятся… но…

Она осеклась.

— В общем передают, что…

— Гайка, не тяни… — теперь замолчал комиссар, подумав, что привычное солдатское сравнение здесь было бы не к месту.

Хаукон нажал рычажок, открывая шторы на узком прямоугольном окне, больше похожем на бойницу. Он заранее прищурился, ожидая удара солнечного света по больным уставшим глазам, но такового не последовало. Похоже, непогода пришла всерьез и надолго.

Тамас вгляделся в пейзаж за окном и негромко выругался. Даже сквозь хмурое серое марево был отчетливо виден громадный черный столб дыма, похожий на кривую и лохматую колонну, подпирающую низкое небо. Дым поднимался в той стороне, где располагался Танбранд.

— Что же вы там наворотили? — прошептал комиссар.

— Хаук, по воксу говорят, — Гайка наконец собралась с силами, чтобы закончить.

— Они говорят, что мертвые поднимаются.

__________________________________

В безмолвной межзвёздной пустоте, на грани реальности раскинулось Оно. Бесчисленными тысячами не повторяющихся зрачков, фасеток, чувствительных к малейшим колебаниям гравитации, Варпа или псионических волн, Создание постоянно изучало мир вокруг себя.

У Него была Цель, и Цель воистину великая. Настолько значимая, что её не могли осознать жалкие, разделённые недоразумы обитателей этой Галактики. Цель, ради которой пришлось пересечь смертоносные просторы межгалактического пространства, когда приходилось пожирать самоё себя просто, чтобы выжить. Но самое главное в этой Цели было то, что она — в отличие от жалких 'целей' недоразумов — будучи запредельно трудна, оставалась достижимой.

Оно двигалось, скользило по тончайшей грани реальности и искажённых пространств Варпа, невидимое и смертоносное. Где‑то там, впереди, уже совсем скоро, Его ждало. Не Цель, нет — до неё ещё далеко — но Место. Место, откуда можно будет двинуться дальше, к постижению и достижению Цели.

Внезапно, где‑то на пределе чувствительности, одна из Его составляющих почувствовала нечто. Нечто еле уловимое, спутанное, но знакомое. Напоминающее часть Его самого, крохотную, слабую искорку — но столь же искренне стремящуюся к Цели.

Оно не задумывалось, не колебалось — сомнения есть признак и свойство недоразумов. Его ждало Место, поглощение которого уже началось, несмотря на жалкие укусы пахнущих недоразумов, именующих себя бессмысленным звукосмыслом "Тау". И всё же услышанное подобие настоящего Зова обещало новое Место. Не очень большое, не слишком богатое на ресурсы, необходимые Созданию. И всё же способное усилить Его.

В межзвёздной пустоте не было наблюдателей, которые бы заметили, что небольшая часть Флота — Улья, названного людьми Горгоной, изменила курс. И туда, где вдали ждали драгоценная вода, кислород, металлы и биомасса — умирающему в огне маяку был отправлен ответ.

'Часть Моя, готовься. Я иду.'

'Не знаю, какое сегодня число, какой день… ничего не знаю. Свет выключился сразу во всем блоке и, наверное, во всем дистрикте. А может быть и городе. Было, кажется, около шести часов… В общем уже вечер. Будильник, как и везде — замкнут на общую сеть, поэтому он тоже выключился. А наручных часов у меня нет. Поэтому не знаю, сколько времени прошло. Не знаю…

Было страшно, люди сходили с ума, кто‑то с кем‑то дрался, была стрельба… кажется, была. Я никогда не участвовал в перестрелках и не слышал, как стреляют. Но кажется это были именно звуки пальбы.

Темнота. Может сутки прошли, может и больше. В темноте время идет совсем по — другому… Потом свет включился, но аварийный, в четверть накала, а будильник так и не заработал.

Я боюсь выходить наружу, из своей квартиры. Хотя сколько той квартиры… Десять квадратных метров или около того. А дверь можно пальцем проткнуть. Но все‑таки здесь можно укрыться. Надо только сидеть тихо. И воды набрать. Нас обязательно кто‑нибудь спасет. Это все временно. Временно. Временно…

Это должно быть временно!

Пробую отмечать время по включениям вентиляции, она запускается в форсированном режиме на четверть часа, дважды в сутки, это я точно помню. И только сейчас сообразил, что надо набрать воды. Пока она есть.

Набрал.

Вот, я уже мыслю, как самый настоящий… даже не знаю, как себя теперь назвать. В общем как будто все вокруг — надолго. А ведь оно не может быть надолго, так ведь?

Очень жарко… Вентиляция гонит жар, как от плавильни в моем цеху. И очень сильно пахнет гарью. Как будто рядом пожар, ужасный пожар. Хорошо, что я успел набрать немного воды, набрал бы больше, но уже не во что. Кажется, напор в водопроводной сети падает…, Наверное, это пожарные, они забирают воду для тушения. Очень хорошо! Пожарные — это какой‑то порядок.

Меня спасут, скоро меня спасут, нас всех спасут…

По — прежнему жарко, но уже не так сильно. От гари кажется невозможным дышать… повсюду слой пепла, он как аптекарский порошок, просачивается через вентиляцию. Занавесил тряпкой решетку. Надо бы ее смочить, но я берегу воду.

Который день пошел?.. Не знаю. Третий… Или четвертый? Может быть и пятый или даже больше. Я схожу с ума от ожидания.

Это нужно записать. Я должен записать — просто чтобы не сойти с ума. Я всегда думал, что такие вещи бывают только в пикт — постановках… Ага, в постановках. Сначала в тех, что продают из‑под полы, а потом — как в тех, что даже и не продают…

Только что записать?

Какая‑то ерунда получается… Надо экономить карандаш, другого у меня нет.

Вот будет смешно, когда все закончится! Сохраню эти записи и буду показывать детям. Ведь когда‑нибудь они у меня точно будут. А у детей будет героический отец.

Надо писать тщательно, разборчиво.

Похоже, я не один прячусь за дверью от всего мира. Блок потихоньку живет. Иногда я слышу крадущиеся шаги — по — моему так ходят, когда кого‑то боятся. В общем, не для злодейства. Иногда кто‑то перестукивается по трубам. Жаль, что я не знаю стуковой азбуки. Или она как‑то по — другому зовется?.. Забыл. Попробовал постучать в ответ, но кажется только испугал того… или тех.

Напор в трубах все слабее. Вода почти иссякла.

Где же помощь?

Пробую составить представление об окружающем мире по звукам. Но плохо получается. Я слышу что‑то, но не могу истолковать. Что‑то шумит вдали, но непонятно, что. Какие‑то механизмы, но они тоже далеко. Вроде бы иногда включается оповещение. Что‑то насчет сбора и безопасности. Но все неразборчиво, поэтому я опасаюсь выходить. Лучше пересидеть тут, чем отправиться неизвестно куда.

Осторожно выглянул наружу. Это ужасно… как в пиктах о том, как жестоко подавляются городские бунты на Фрументе. Кругом мусор, пятна… кажется кровавые, но в полутьме непонятно. Но я не увидел ни одного тела. Кто мог их прибрать?

Непонятно.

Оповещение все еще повторяется. Но я лучше подожду.