Но вот наконец раздался удар гонга. Дверь открылась, так что последние отзвуки хлынули в зал. Затем с подносом в руках появилась Мильта, а за ней – женщина, по виду южанка, с подкрашенными щеками и губами, в чепчике, – наверно, жена Патрона; за нею, не выпуская из рук колотушку гонга, шагал сам Патрон. С торжественным выражением лица, держа дистанцию, шествие гуськом медленно направилось меж рядами пустых столиков к Роберту. Патрон колотушкой отбивал ритм шагов, а жена его в такт покачивала бедрами. Дешевый шелк платья шуршал. Группа полукругом стала возле столика, Роберт не без смущения наблюдал за ними. По знаку Патрона его жена взяла у Мильты с подноса супницу, поставила на стол и, бегло поклонившись Роберту, серебряным половником наполнила его тарелку.

Патрон тем временем, словно эти манипуляции ничуть его не касались, глядел в потолок столовой. Старая служанка сделала книксен, жена Патрона накрыла супницу крышкой и легонько шевельнула рукой, Патрон, чьи усы пуще прежнего блестели чернотой, бросил пристальный взгляд на столик и на гостя и с намеком поправил скатерть. Затем он пожелал Роберту приятного аппетита, коротко ударил колотушкой по столику, после чего обе женщины повернулись и шествие в обратном порядке, во главе с Патроном, но с теми же забавными ужимками, как и при появлении, протопало к выходу. Роберт провожал взглядом церемонию, пока все трое не исчезли, и только потом взял ложку и рискнул приступить к еде.

Вскоре он опустошил тарелку, сам налил добавки и с удовольствием все съел. Последние ложки он растянул, а затем снова стал ждать. Минута шла за минутой. Безмолвный зал начал его угнетать. Голод он пока не утолил, но, может быть, в этих краях принято в обед обходиться одним супом и трапеза уже окончена. Смотреть было не на что. Ничегонеделанье казалось даже тягостнее ожидания в Префектуре. Разве его не ждут задачи особого рода? Надо ознакомиться со служебными помещениями Архива в Старых Воротах, вникнуть в незнакомые материи. Коль скоро служба позволит, он должен выяснить, где находится женщина, которую он встретил по приезде. Если это была Анна, в чем он теперь сомневался все меньше, значит, у них обоих есть возможность встретиться, поехать вместе куда-нибудь в незнакомое место, чтобы вне обстоятельств и препон того часа изведать свою живую судьбу.

– Это наверняка Анна! – вполголоса сказал себе Роберт, бросил салфетку на столик и отодвинул стул, собираясь встать.

Дверь столовой отворилась, и вновь тем же манером, что и раньше, вошла давешняя троица, медленно направляясь к нему. Преувеличенная помпезность начала действовать Роберту на нервы. Но, похоже, для здешнего мира она в порядке вещей, и Роберт смирился. Снова придвинул стул к столу, покорно расстелил на коленях салфетку. Только когда процессия остановилась возле стола, он поднял взгляд.

Со скорбной, напряженно-торжественной миной Мильта держала на вытянутых руках поднос, уставленный всевозможными тарелками, открытыми горшочками и закрытыми мисочками. Жена Патрона принесла в плоской корзинке откупоренную бутылку, из которой Патрон теперь собственноручно наполнил вином графин.

– Маловато постояльцев, – от смущения вырвалось у Роберта.

– Увы, – отвечал Патрон, – такие времена!

Он озабоченно наблюдал, как сменили тарелки, раздраженно прищелкнул языком, когда одну из мисочек поставили на стол не в ее черед. Наконец все стояло на столе, женщины чуть отступили назад, Патрон же произвел над посудинами несколько заклинающих пассов, словно хотел придать блюдам особый вкус. Затем сделал знак жене, та наполнила из графина бокал гостя, а сам он аккуратно чуть передвинул несколько мисочек, для порядка.

– Стоит ли так затрудняться, – сказал Роберт, которого раздражали подчеркнутые старания о его физическом благополучии.

– Пусть про нас не говорят, – отвечал Патрон, – что мы позабыли добрые обычаи гостеприимства.

Он гулко стукнул колотушкой по столу, так что женщины вздрогнули, занял свое место во главе кортежа и с серьезным достоинством гордо удалился вместе с ними. Роберт неотрывно смотрел вслед маленькой процессии и облегченно вздохнул, только когда двери столовой закрылись. Тогда он взялся за вино, светло-розовое и слегка шипучее. Бокал он осушил одним глотком.

К еде, состоявшей из множества салатов и овощей, частью незнакомых, он отнесся без особого интереса. Все казалось ему на один вкус. Но поесть он поел.

Закончив трапезу, он был сыт, но не удовлетворен. В качестве подготовки к работе над Хроникой, веде́ние которой полагал одной из задач, поставленных Префектурой, решил коротко записать свои впечатления от города, а также точно рассказать об обеденной церемонии.

Старые Ворота располагались на полпути между гостиницей и Фонтанной площадью.

Во второй половине дня, прежде чем отправиться на службу, Роберт поинтересовался, нет ли в гостинице плана города или проспекта о достопримечательностях. Однако Патрон покачал головой и только показал ему вход в подвал, куда в конце вестибюля продолжением винтовой лестницы вели не ступеньки, а круто уходящий вниз коридор. Эти пустующие подземелья соединялись с шахтами катакомб, тянувшихся всюду под городскими домами.

По словам Патрона, вообще-то нужна известная тренировка, чтобы ориентироваться в путаной, как лабиринт, однако вполне упорядоченной системе, тем более что на туннельных дорогах предусмотрено не слишком много общедоступных входов и выходов. Например, один коридор ведет непосредственно от гостиницы к Префектуре, а также к Старым Воротам, вернее внутрь Старых Ворот, и пользоваться им, а не улицами верхнего города по ряду причин гораздо выгоднее. Поскольку же населению в целом запрещено без особого распоряжения перемещаться из одной зоны в другую, никто толком не знает, что находится за пределами его собственного района. Справку могут дать только городские охранники, они носят на груди блестящую бляху и дежурят у подземных границ отдельных районов.

Роберт, который уже почти привык к своеобычному облику города и не пугался его странностей, решил больше не задавать прямых вопросов на сей счет. Намереваясь принимать странности как нечто вполне естественное, он отправился к Старым Воротам, сиречь к месту службы, подземным путем.

Впечатление, сложившееся у него ранним утром, когда он спешил по катакомбам возле Фонтанной площади, подтвердилось. Перекрещивающиеся каменные коридоры, где теснились комнаты за комнатами, склады за складами, бурлили жизнью куда сильнее, чем улицы верхнего мира и их развалины. Стоило привыкнуть к сумраку, как пропадал и ореол нереальности, витавший, точно патина, над людьми и предметами. Помещения, куда Роберт мог заглянуть в открытые двери или через раздвинутые шторы, говорили не только о нищете, но и о затхлой ее скаредности. Среди скудных пожитков обитателей редко встречались неповрежденные вещи. Отсутствующую ножку стола или стула частенько заменял поставленный на попа ящик, а на дощатых, кое-как сколоченных полках красовались в хвастливом порядке никчемные предметы: помятые жестянки, ржавые гвозди, детали инструментов, картонные коробки, большие и маленькие пустые пузырьки от лекарств, котильонные ордена, разбитые вазы. Весь этот хлам из чулана многих времен видом своим как бы претендовал на музейное собрание. Мужчины и женщины словно наглядеться не могли на эти бездушные вещи, глаза их горели алчным огнем.

В иных помещениях жильцы на корточках сидели на каменном полу, будто берегли стулья и скамейки, чтобы подольше обладать своим имуществом. Наморщив лоб, они порой задумчиво поднимали руку с вытянутым вверх указательным пальцем, точно видели наяву ожившие в памяти события. А не то люди, увлеченные игрой, сидели друг против друга, бросали кости и согласно выпавшим очкам переставляли на доске цветные камешки. Роберт пока что не понял почему, но эти жилые каморки наводили на мысль о камерах гигантской тюрьмы. Временами издалека доносился сигнал – вроде звонка на перемену по окончании школьного урока. Следом по коридорам пробегал шумок беспокойства, этакое глухое ворчание, а вдобавок долетал топот множества ног. И опять все затихало, терялось.