– Выбрасывать Кузину шерсть?! – возмутилась Нина. – Да ты с ума сошел! Я из нее вяжу. У меня все друзья и знакомые, можно сказать, одеты в Кузю. Собачья шерсть очень теплая. И от ревматизма помогает.
Никита опешил.
– Но ведь… чтобы вязать, нужна нитка…
– Точно подмечено, – усмехнулась Нина. – У меня дома есть прялка.
В этот день она была в легинсах и свитере, поверх которого накинула кардиган. Все это было выдержано в одной цветовой гамме: от шоколадного до золотисто-коричневого и цвета топленого молока.
На крыльце Никита отдал ей свою ветровку.
– А как же ты?
– Обойдусь. Дождик совсем слабенький.
Она прицепила к ошейнику поводок, и Кузе, норовившему вновь преодолеть живую изгородь, пришлось идти через калитку.
Войдя в дом, Нина отцепила поводок и попросила:
– Дай ему побегать, он должен привыкнуть к новому месту.
– А я что, против? Пусть бегает. Я с ним уже сроднился.
Он провел ее в комнату, где у него был домашний кинотеатр с огромным плоским экраном на стене и множеством колонок. Другую стену занимали стеллажи с дисками, третью – мягкий диван со спинкой.
– Что будем смотреть? – спросил Никита.
– «Касабланку».
– Ты же недавно видела.
– Ничего себе «недавно» – два года назад! И потом, это был цветной вариант. Значит, не в счет.
– Ладно.
Никита нашел нужный диск, вставил его в прорезь, и они посмотрели «Касабланку».
Когда Хамфри Богарт произнес историческую фразу: «Это может стать началом прекрасной дружбы», и герои растворились в мареве пустыни, Никита взглянул на Нину. Она сидела со слезами на глазах! Он придвинулся и обнял ее за плечи.
– Хочешь, посмотрим еще что-нибудь?
– А у тебя есть еще что-нибудь с Боги?
– Конечно.
Нина встала и вместе с ним подошла к стеллажу. Никита снял несколько коробок с дисками и разложил на столике.
– Хотел бы я понять, что женщины в нем находят, – задумчиво проговорил он, разглядывая на крышке одной из коробок кадр из фильма с Хамфри Богартом.
Нина отнеслась к вопросу серьезно. Она тоже взглянула на фотографию, где Боги со стиснутыми кулаками готовился врезать по скуле плохому парню, а потом приставила ладонь ребром к своей длинной тонкой шейке.
– Вот смотри: ниже адамова яблока это не Терминатор. Выше адамова яблока это не Гэри Купер, не Кэри Грант, не Кларк Гейбл. Но ему не надо хлопотать лицом и суетиться. Сразу видно, что он настоящий мужик. Бунтарь-одиночка. Вот эти морщинки вокруг глаз, скептический взгляд, дубленая шкура… Словом, стоит ему появиться на экране, как он приносит с собой биографию. Целую жизнь.
– Ладно, убедила.
– А что, тебя надо было убеждать? Тебе не нравится Боги?
– Я перед ним преклоняюсь, – заверил ее Никита. – Мне просто хотелось понять, что в нем видят женщины. – «Хотя ты не рядовая женщина», – добавил он мысленно. – Посмотрим «Мальтийский сокол»?
– Нет, – решительно отказалась Нина, – я не хочу смотреть, как женщину сажают в тюрьму на двадцать лет.
– Но ее же не просто так сажают! Она же убийца!
– Все равно не хочу.
– Ну, тогда сама выбирай.
– «Сабрины» у тебя, конечно, нет…
– «Сабрины»? – удивился Никита. – Да ее по телику показывают раз в две недели! Тебе еще не надоело?
– То, что показывают по телику раз в две недели, – это ремейк. А оригинал снял в 1954 году Уильям Уайлер. Заглавную роль играла Одри Хепберн, а ее партнером был Боги.
– Я не знал, – признался Никита. – Виноват, исправлюсь. Ну а пока выбери что-нибудь еще.
– Вот. «Иметь и не иметь». Все-таки Хемингуэй. Да, и еще… Ладно, потом расскажу.
Они посмотрели еще одну трагически-безысходную историю. Никита потихоньку наблюдал за Ниной. Это было неизмеримо интереснее, чем страдания героев на экране. А она ничего не замечала, поглощенная страстью Хамфри Богарта к юной Лорин Бэколл.
Когда фильм кончился, Никита объявил, что пора ехать на рынок. Нина тотчас же подозвала Кузю. Песик как будто уже знал, что его опять с собой не берут: он шел понурившись, его обычно закрученный кверху хвост свисал между задними лапами.
– Идем, милый. Я отведу тебя домой. Сторожи.
– Он может остаться здесь, – предложил Никита.
– Нет, ему лучше там, где его привычный коврик.
– А он не будет… протестовать? Ну, грызть мебель или…
Опять Никите пришлось испытать на себе ее алмазный взгляд.
– Кузя прекрасно воспитан… в отличие от некоторых, – снисходительно заметила Нина. – А главное, он благороден. Нет, он не будет грызть мебель.
Она повела песика в соседний коттедж. В прихожей Никита опять надел на нее ветровку.
– Я думала взять зонтик…
– Ну вот еще! На рынке с зонтиком чикаться? Бери ветровку.
– А ты?
– У меня другая есть.
В его ветровке она походила на девочку, напялившую папину одежку. В эту ветровку она могла бы завернуться трижды. Но Нина мигом подвернула рукава, до предела затянула пояс, расправила капюшон, и ветровка стала ей почти впору.
– Что ты хотела рассказать? – спросил Никита, когда они сели в машину и тронулись.
– О чем? Не помню.
– Когда кино смотрели. Ты обещала что-то рассказать.
– А! Про Лорин Бэколл. Я о ней передачу видела. «Иметь и не иметь» – ее первый фильм. Она была совсем молоденькой, волновалась страшно, и у нее начинал непроизвольно дрожать подбородок. Она научилась сдерживать дрожь, глядя вот так, исподлобья, словно набычившись. – Нина показала, как это делала Лорин Бэколл. – А критики решили, что это у нее такой особенный пронизывающий взгляд. Фирменный взгляд Лорин Бэколл. И пришлось ей сохранить этот взгляд на всю жизнь, хотя подбородок больше не дрожал.
– Здорово! – рассмеялся Никита. – Вот уж и вправду не знаешь, из какого сора…
– Таких «историй» в истории искусства полно, извини за тавтологию. Вот, например, Шопен сочинил этюд для разработки левой руки, а мы считаем это великим явлением духа…
– Бах сочинял двухголосные инвенции как упражнения для своих учеников, – подхватил Никита, – а теперь их исполняют в концертах. Да, я тебя понимаю. Кстати, ты любишь Баха?
– Больше всех.
– Значит, мы могли бы сходить на концерт в Вильнюсе. Месса си минор.
– В Вильнюсе? Но это же далеко!
– Но сюда же ты добралась?
– Целый день тащилась на электричке, а потом еще на такси. Ну, допустим, туда мы доберемся. А обратно? После концерта возвращаться ночью? Наверное, уже и поезда не ходят.
– Есть другой путь. Самолет типа «кукурузник», – лукаво подмигнул Никита. – Летит невысоко.
– Да ну тебя! – шутливо отмахнулась Нина.
– Нет, серьезно. – Он въехал в город и притормозил у маленького ресторанчика. – Давай сначала сами заправимся, а потом на рынок.
Они вышли, нашли себе столик. Договорились, что обед будет легким. Главной трапезой этого дня должен был стать ужин с таинственным бифштексом по-суворовски.
– Нет, серьезно, – повторил Никита, когда они сделали заказ. – Все можно сделать иначе. Мы выедем на машине рано утром и будем в Вильнюсе к середине дня. Снимем номер в гостинице. Погуляем, пообедаем, отдохнем, вечером пойдем на концерт как цивилизованные люди. Переночуем, а на следующее утро отправимся обратно.
– А Кузя? – задумчиво спросила Нина.
– Предусмотрел. Мы его оставим у Алдоны. Это женщина, которая у меня убирает, – пояснил Никита.
– Ну, не знаю, – засомневалась Нина. – А это удобно?
– Никто его там не обидит, – засмеялся Никита. – Я их много лет знаю, и ее, и Йонаса, ее мужа.
– А когда концерт?
– Через две недели, даже с лишним. Двадцать четвертого. Вот афиша висит.
– А билеты? Мы сумеем достать билеты?
Настал его черед взглянуть на нее с чувством глубокого превосходства.
– Запросто. По Интернету закажу. И гостиницу забронирую.
– Ну ладно, – как-то неуверенно согласилась Нина. – Я никогда не слышала мессы си минор в живом исполнении.
– Значит, тебя ждет незабываемое впечатление. Ладно, пошли на рынок!