– Выбрасывать Кузину шерсть?! – возмутилась Нина. – Да ты с ума сошел! Я из нее вяжу. У меня все друзья и знакомые, можно сказать, одеты в Кузю. Собачья шерсть очень теплая. И от ревматизма помогает.

Никита опешил.

– Но ведь… чтобы вязать, нужна нитка…

– Точно подмечено, – усмехнулась Нина. – У меня дома есть прялка.

В этот день она была в легинсах и свитере, поверх которого накинула кардиган. Все это было выдержано в одной цветовой гамме: от шоколадного до золотисто-коричневого и цвета топленого молока.

На крыльце Никита отдал ей свою ветровку.

– А как же ты?

– Обойдусь. Дождик совсем слабенький.

Она прицепила к ошейнику поводок, и Кузе, норовившему вновь преодолеть живую изгородь, пришлось идти через калитку.

Войдя в дом, Нина отцепила поводок и попросила:

– Дай ему побегать, он должен привыкнуть к новому месту.

– А я что, против? Пусть бегает. Я с ним уже сроднился.

Он провел ее в комнату, где у него был домашний кинотеатр с огромным плоским экраном на стене и множеством колонок. Другую стену занимали стеллажи с дисками, третью – мягкий диван со спинкой.

– Что будем смотреть? – спросил Никита.

– «Касабланку».

– Ты же недавно видела.

– Ничего себе «недавно» – два года назад! И потом, это был цветной вариант. Значит, не в счет.

– Ладно.

Никита нашел нужный диск, вставил его в прорезь, и они посмотрели «Касабланку».

Когда Хамфри Богарт произнес историческую фразу: «Это может стать началом прекрасной дружбы», и герои растворились в мареве пустыни, Никита взглянул на Нину. Она сидела со слезами на глазах! Он придвинулся и обнял ее за плечи.

– Хочешь, посмотрим еще что-нибудь?

– А у тебя есть еще что-нибудь с Боги?

– Конечно.

Нина встала и вместе с ним подошла к стеллажу. Никита снял несколько коробок с дисками и разложил на столике.

– Хотел бы я понять, что женщины в нем находят, – задумчиво проговорил он, разглядывая на крышке одной из коробок кадр из фильма с Хамфри Богартом.

Нина отнеслась к вопросу серьезно. Она тоже взглянула на фотографию, где Боги со стиснутыми кулаками готовился врезать по скуле плохому парню, а потом приставила ладонь ребром к своей длинной тонкой шейке.

– Вот смотри: ниже адамова яблока это не Терминатор. Выше адамова яблока это не Гэри Купер, не Кэри Грант, не Кларк Гейбл. Но ему не надо хлопотать лицом и суетиться. Сразу видно, что он настоящий мужик. Бунтарь-одиночка. Вот эти морщинки вокруг глаз, скептический взгляд, дубленая шкура… Словом, стоит ему появиться на экране, как он приносит с собой биографию. Целую жизнь.

– Ладно, убедила.

– А что, тебя надо было убеждать? Тебе не нравится Боги?

– Я перед ним преклоняюсь, – заверил ее Никита. – Мне просто хотелось понять, что в нем видят женщины. – «Хотя ты не рядовая женщина», – добавил он мысленно. – Посмотрим «Мальтийский сокол»?

– Нет, – решительно отказалась Нина, – я не хочу смотреть, как женщину сажают в тюрьму на двадцать лет.

– Но ее же не просто так сажают! Она же убийца!

– Все равно не хочу.

– Ну, тогда сама выбирай.

– «Сабрины» у тебя, конечно, нет…

– «Сабрины»? – удивился Никита. – Да ее по телику показывают раз в две недели! Тебе еще не надоело?

– То, что показывают по телику раз в две недели, – это ремейк. А оригинал снял в 1954 году Уильям Уайлер. Заглавную роль играла Одри Хепберн, а ее партнером был Боги.

– Я не знал, – признался Никита. – Виноват, исправлюсь. Ну а пока выбери что-нибудь еще.

– Вот. «Иметь и не иметь». Все-таки Хемингуэй. Да, и еще… Ладно, потом расскажу.

Они посмотрели еще одну трагически-безысходную историю. Никита потихоньку наблюдал за Ниной. Это было неизмеримо интереснее, чем страдания героев на экране. А она ничего не замечала, поглощенная страстью Хамфри Богарта к юной Лорин Бэколл.

Когда фильм кончился, Никита объявил, что пора ехать на рынок. Нина тотчас же подозвала Кузю. Песик как будто уже знал, что его опять с собой не берут: он шел понурившись, его обычно закрученный кверху хвост свисал между задними лапами.

– Идем, милый. Я отведу тебя домой. Сторожи.

– Он может остаться здесь, – предложил Никита.

– Нет, ему лучше там, где его привычный коврик.

– А он не будет… протестовать? Ну, грызть мебель или…

Опять Никите пришлось испытать на себе ее алмазный взгляд.

– Кузя прекрасно воспитан… в отличие от некоторых, – снисходительно заметила Нина. – А главное, он благороден. Нет, он не будет грызть мебель.

Она повела песика в соседний коттедж. В прихожей Никита опять надел на нее ветровку.

– Я думала взять зонтик…

– Ну вот еще! На рынке с зонтиком чикаться? Бери ветровку.

– А ты?

– У меня другая есть.

В его ветровке она походила на девочку, напялившую папину одежку. В эту ветровку она могла бы завернуться трижды. Но Нина мигом подвернула рукава, до предела затянула пояс, расправила капюшон, и ветровка стала ей почти впору.

– Что ты хотела рассказать? – спросил Никита, когда они сели в машину и тронулись.

– О чем? Не помню.

– Когда кино смотрели. Ты обещала что-то рассказать.

– А! Про Лорин Бэколл. Я о ней передачу видела. «Иметь и не иметь» – ее первый фильм. Она была совсем молоденькой, волновалась страшно, и у нее начинал непроизвольно дрожать подбородок. Она научилась сдерживать дрожь, глядя вот так, исподлобья, словно набычившись. – Нина показала, как это делала Лорин Бэколл. – А критики решили, что это у нее такой особенный пронизывающий взгляд. Фирменный взгляд Лорин Бэколл. И пришлось ей сохранить этот взгляд на всю жизнь, хотя подбородок больше не дрожал.

– Здорово! – рассмеялся Никита. – Вот уж и вправду не знаешь, из какого сора…

– Таких «историй» в истории искусства полно, извини за тавтологию. Вот, например, Шопен сочинил этюд для разработки левой руки, а мы считаем это великим явлением духа…

– Бах сочинял двухголосные инвенции как упражнения для своих учеников, – подхватил Никита, – а теперь их исполняют в концертах. Да, я тебя понимаю. Кстати, ты любишь Баха?

– Больше всех.

– Значит, мы могли бы сходить на концерт в Вильнюсе. Месса си минор.

– В Вильнюсе? Но это же далеко!

– Но сюда же ты добралась?

– Целый день тащилась на электричке, а потом еще на такси. Ну, допустим, туда мы доберемся. А обратно? После концерта возвращаться ночью? Наверное, уже и поезда не ходят.

– Есть другой путь. Самолет типа «кукурузник», – лукаво подмигнул Никита. – Летит невысоко.

– Да ну тебя! – шутливо отмахнулась Нина.

– Нет, серьезно. – Он въехал в город и притормозил у маленького ресторанчика. – Давай сначала сами заправимся, а потом на рынок.

Они вышли, нашли себе столик. Договорились, что обед будет легким. Главной трапезой этого дня должен был стать ужин с таинственным бифштексом по-суворовски.

– Нет, серьезно, – повторил Никита, когда они сделали заказ. – Все можно сделать иначе. Мы выедем на машине рано утром и будем в Вильнюсе к середине дня. Снимем номер в гостинице. Погуляем, пообедаем, отдохнем, вечером пойдем на концерт как цивилизованные люди. Переночуем, а на следующее утро отправимся обратно.

– А Кузя? – задумчиво спросила Нина.

– Предусмотрел. Мы его оставим у Алдоны. Это женщина, которая у меня убирает, – пояснил Никита.

– Ну, не знаю, – засомневалась Нина. – А это удобно?

– Никто его там не обидит, – засмеялся Никита. – Я их много лет знаю, и ее, и Йонаса, ее мужа.

– А когда концерт?

– Через две недели, даже с лишним. Двадцать четвертого. Вот афиша висит.

– А билеты? Мы сумеем достать билеты?

Настал его черед взглянуть на нее с чувством глубокого превосходства.

– Запросто. По Интернету закажу. И гостиницу забронирую.

– Ну ладно, – как-то неуверенно согласилась Нина. – Я никогда не слышала мессы си минор в живом исполнении.

– Значит, тебя ждет незабываемое впечатление. Ладно, пошли на рынок!