Значение Филарета подчеркивалось тем, что в наказе посольству от патриарха и бояр имя его стояло на первом месте. Вторым главой посольства был, как нетрудно догадаться, князь В.В. Голицын. Оба виднейших участника борьбы за московский престол были нейтрализованы. Полагаю, что жесткие требования к королевичу и его отцу, направленные на защиту православной веры и российского суверенитета (на которых настаивал патриарх Гермоген), были одобрены боярами не без злорадных предчувствий о судьбе обоих великих и полномочных послов.
Наивно считать, что Семибоярщина имела целью продать Отечество иноземцам. Просто бояре в большинстве своем готовы были поступиться весьма многим для устройства личных дел. Цена, которую должна была заплатить за это Россия, зависела прежде всего от запросов польской стороны. Но не только от них. "Твердый адамант" Филарет и гибкий дипломат В.В. Голицын оказались камнем преткновения на торной, казалось бы, дороге сговора бояр с королем Сигизмундом. Торить её, как обычно, когда речь идёт о государственной измене, начали в Москве, как только Великое посольство направилось к Смоленску.
Опасаясь сторонников укрепившегося в Калуге Лжедмитрия, бояре захотели ввести в город войска Жолкевского. Патриарх немедленно выступил перед боярами и "всеми людьми и начал им говорить с умилением и с великим запрещением, чтоб не пустить литву в город". Попытка открыть ворота была сделана, но бдительный монах ударил в набат, и народ зашумел так, что Жолкевский сам вступать в Москву расхотел, напомнив своим воинам о судьбе гостей Лжедмитрия I. Следующие дни прошли в препирательствах Жолкевского с его полковниками, а бояр — с патриархом. И гетман, опасавшийся конфликта с горожанами, и Гермоген не хотели введения иноземных полков в Москву. Поляки, особенно служившие раньше в Тушинском лагере, и многие бояре, включая Н.И. Романова, уверяли, что без сильного гарнизона "Москва изменит", пугали друг друга восстанием "черни". 11атриарх требовал от бояр выслушать его и даже угрожал, что явится во дворец "со всем народом", но, как и гетман, поддался на резонные аргументы.
Жолкевский выразил готовность следовать договору с боярами, выступив против Лжедмитрия хоть завтра, если московские полки будут подняты в поход. Гермогена, вместе с Жолкевским опасавшегося столкновений москвичей с поляками, убедил строгий устав, написанный гетманом для предотвращения буйств. Народ удалось успокоить, и в ночь на 21 сентября польско-литовское войско тихо заняло укрепления Москвы. Даже стрельцы, составлявшие обычно ядро всякого сильного возмущения, были польщены обходительностью и щедростью Жолкевского, вскоре завоевавшего даже личное расположение патриарха Гермогена.
С. Жолкевский. Неизвестный художник
Столкновения поляков и литвы с москвичами решительно пресекались. Жолкевский и Гермоген мило беседовали, только гетмана скребла одна неприятная мысль: как он будет выглядеть, когда откроется, что король Сигизмунд решил присвоить Московию себе? Об этом король давно известил и Жолкевского, и его помощника Гонсевского. Оба решили сами не нарушать договор, а гетман простёр свою порядочность до того, что предпочёл своевременно отбыть из Москвы, провожаемый с большой лаской. Но оккупационные войска, занявшие Москву для своего короля, остались. Пока Филарет стоял за православие и независимость Руси в посольстве, бояре попросту сдали столицу неприятелю…
Многочисленное московское посольство (со слугами и провожатыми оно насчитывало около 900 человек) прибыло под Смоленск 7 октября 1610 г., 13-го послы были торжественно приняты королем, а 15-го приступили к переговорам с "панами-радцами" (членами королевского совета). Разговоры эти шли впустую: почти сразу стало ясно, что гарантировать крещение сына в православие и отступить от осаждаемого Смоленска Сигизмунд не собирается…
Послы не знали о тайном решении поляков, принятом ещё до начала переговоров, не отпускать Владислава в Москву, тянуть время и добиваться капитуляции Смоленска, а по большому счету — занятия московского престола Сигизмундом. К тому и шло. Поляки и их верные слуги уже хозяйничали в Кремле. Иноземцам была выдана царская казна. 18 тыс. московских стрельцов были высланы в разные города. Народ позволил уничтожить запиравшие московские улицы решётки и спокойно выслушал запрещение россиянам носить оружие. Власть в Кремле захватили сторонники Сигизмунда: боярин М.Г. Салтыков и казначей (из купцов-кожевников) Фёдор Андронов. Гетман Жолкевский, видя нарушение заключённого им договора, окончательно умыл руки и 30 октября прибыл в королевский лагерь под Смоленском, захватив с собой бывшего царя Василия Шуйского с братьями.
Филарет вознегодовал: договор запрещал гетману вывозить из России кого-либо, даже Шуйского с родней. "Ты на том крест целовал, и то сделалось от вас мимо договора, — говорил митрополит Жолкевскому. — Надобно в том бояться Бога!" Филарет видел, что, пока он проводит время в бесплодных богословских дискуссиях с Сапегой, страна разоряется гражданской войной и интервенцией, лишь слегка завуалированной присягой Владиславу.
В ноябре панам надоело носить маски. Они открыто потребовали от послов сдачи Смоленска. Послы логично указали, что они должны добиваться противоположного, — чтобы король вывел из России свои войска. "Вы пришли не с указом, — закричали поляки, — а к указу! Чего хочет король, то и делайте!" Посольство подвергалось притеснениям, но стояло на своём. Филарет был болен, однако твёрдо поддержал позицию Голицына. На совещании в ставке митрополита многие высказывали опасение, как бы не навлечь на себя гнев патриарха, бояр и народа, коли поляки возьмут город силой. "Никакими мерами, — заявил на это Филарет, — нельзя учинить того, чтобы впустить в Смоленск войско Сигизмунда. Если же король возьмёт взятьем город — пусть будет на то воля Божия, а нам собою (но своей воле. — Авт.) и своею слабостью не отдавать города!"
Не желая всё же доводить дело до крайности, митрополит просил у поляков больше времени на выяснение мнения Москвы. Сиё было позволено, тем более что в русской столице правил польский комендант Гонсевский с подручными короля Сигизмунда. Но 21 ноября 1610 г. королевские войска осадили Смоленск, а посольский лагерь окружили караулом. В Москве боярин Салтыков и казначей Андронов обнаглели настолько, что вечером 30 ноября пришли к патриарху с требованием, чтобы он "их и всех православных крестьян благословил крест целовать" Сигизмунду.
Гермоген прогнал наглецов, но наутро о том же просил глава боярского правительства князь Ф.И. Мстиславский. "И патриарх им отказал, что он их и всех православных крестьян королю креста целовать не благословляет. И у них о том с патриархом и брань была, и патриарха хотели за то зарезать. И посылал патриарх по сотням к гостям (богатейшим купцам. — Авт.) и торговым людям, чтобы они (шли) к нему в соборную церковь. И гости, и торговые и всякие люди, придя в соборную церковь, отказали, что им королю креста не целовать. А литовские люди к соборной церкви в те поры приезжали ж на конях и во всей сбруе. И они литовским людям отказали ж, что им королю креста не целовать". Так писали о московских событиях казанцы вятичам в начале января 1611 г., объясняя, почему решили не служить Владиславу. Вскоре Вятка присоединилась к Казани, отписав о том в Пермь[101].
Даже в пылу спора речь в Москве шла не о прямой присяге королю — здесь казанцы преувеличили, — но только о предложении русским послам во главе с Филаретом на переговорах положиться во всём на королевскую волю, а защитникам Смоленска — сдать город Сигизмунду. Когда в начале декабря бояре принесли Гермогену проект таких грамот, патриарх наотрез отказался их подписывать, требуя крещения королевича и вывода иноземных войск из Москвы. "А будет такие грамоты писать, — заявил Гермоген, — что всем вам положиться на королевскую волю и послам о том королю бить челом и класться на его волю — и то ведомое стало дело, что нам целовать крест самому королю, а не королевичу. И я таких грамот не только что мою руку приложить — и вам не благословляю писать, но проклинаю, кто такие грамоты учнёт писать!"
