На улицах столицы разыгрывались ужасающие сцены душегубства и насилия. Московский народ превратился в дикого зверя, алчущего крови. Невероятно было видеть, что почтенные горожане и выпущенные из тюрем воры убивали друг друга из-за добычи, торговые люди грабили иноземных купцов, с которыми недавно заключали сделки, насиловали их жён и дочерей. Народ бежал по улицам с польскими одеялами, перинами и подушками, платьем, содранным с мертвецов, всевозможной домашней утварью, словно спасая добро от пожара.

Дома иноземцев были заранее помечены. Находились люди, направлявшие к ним воинские отряды и народные толпы. "Руби! Грабь!" — кричали зачинщики. В числе самых жестоких карателей узнавали переодетых священников и монахов, вопивших: "Губите ненавистников нашей веры!" Заговорщики усиленно насаждали ненависть к иноверцам и старались связать московский народ кровью.

Расчёт утопить цареубийство во взрыве ненависти к внешнему врагу полностью оправдался. Через несколько часов зверств и грабежей те, кто поднялся но тревоге для спасения законного государя, уже славословили защитников отечества и православия, уничтоживших самозванца и его друзей-нанёжников.

Спасать большинство гостей, захваченных врасплох, было поздно. Лишь немногих с риском для жизни успели укрыть соседи-москвичи. Издеваясь над безоружными, подлая толпа орала: "Наш московский народ могуч! Весь мир пас не одолеет! Не счесть у нас людей! Все должны перед нами склониться!" Убийцы и грабители славили единственно праведную православную веру и называли себя защитниками Церкви.

Для каждого человека, любящего Отечество, страшно было видеть сброд, в который Василий Шуйский превратил жителей Москвы. Спеша па помощь тем, кто сумел организовать сопротивление, честные бояре и воеводы стали свидетелями, как отчаявшиеся поляки использовали скотскую природу "спасителей Отечества" для мести за себя и своих близких, специально выбрасывая в окна добро и расстреливая бросающихся на грабёж.

Нескольким боярам удалось защитить королевских послов и некоторых знатных поляков, успевших навалить вокруг себя горы трупов и навсегда усвоивших, что с русскими можно разговаривать только силон оружия. Лютые мучения безоружных и дикие издевательства над теми, кто сдался толпе, не дожидаясь спасения в лице нескольких порядочных воевод, со своими отрядами бросавшихся на помощь избиваемым, доказали полякам и литовцам правоту героев, бившихся с москалями до последней капли крови и проявивших (по иностранным и русским, заметьте, источникам) высочайшее мужество.

Тем временем Василий Шуйский организовал сбор награбленного в свою пользу, обобрал спасённых, а затем объявил всех подданных Речи Посполитой пленниками. Провозглашая себя спасителем веры и царства, Шуйский якобы "волей народа", а на самом деле против воли страны и немалой части москвичей, вскарабкался на трон. Крича о защите Церкви, царь Василий сверг патриарха Игнатия и не спешил поставить нового, не нашёл даже времени помолиться…

Все понимали, что новый царь может договориться с королем, но оскорблённая шляхта и магнаты, потерявшие в России близких и друзей, будут беспощадно мстить. Ещё страшнее был гнев русского народа, содрогнувшегося от омерзения перед совершившимся в столице предательством. Убив Дмитрия Ивановича как самозванца, новый царь не смог убить веру во всенародно признанного и народом посаженного на престол государя. Напрасно кричали по городам и весям глашатаи, объявляя убитого царя орудием поляков и католиков, колдуном, призванным разорить Церковь и царство. Новый самозванец ещё не появился, а по стране уже катилась волна восстаний под знаменем "царя Дмитрия Ивановича". Гражданская война вспыхнула с новой силой. Самые страшные её страницы были впереди.

Где же находился и в чём принимал участие виднейший московский аристократ Филарет Никитич Романов, опала которого сама собой кончилась со смертью царя Бориса и его сына? Если верить историкам — везде. Полагают, что он был возведён в сан митрополита Ростовского в последние месяцы царствования Бориса Годунова или уже первым Лжедмитрием. На своей кафедре в Ростове он не появился. Следовательно, полагает большинство историков, как и многие другие архиереи, он оставался в Москве и принимал участие во всех важнейших событиях краткого царствования Лжедмитрия I и переворота Василия Шуйского как виднейший член Освященного собора. Третий по значимости в православной иерархии после патриарха Игнатия и митрополита Новгородского Исидора, превосходящий значением кафедры даже авторитетнейшего митрополита Казанского Гермогена.

Игнатий, Исидор и Гермоген действительно играли важные роли во многих событиях царствования Дмитрия Ивановича. И это отмечено в источниках. А такая видная фигура, как Филарет Никитич, не присутствует… нигде! Его имени в документах и повествовательных источниках не упоминается, а ростовскую кафедру занимает совсем другой человек… Мало кого из историков это смущает. Раз Филарет должен быть в центре событий, он и помещается в него. С дальнейшими рассуждениями о его нравственных переживаниях при самозванце и при захвате власти узурпатором…

А что, если ложно и предположение о поставлении Филарета на митрополию его врагом Годуновым, и мнение, что его удостоил этой чести самозванец (по основной версии, беглый холоп Романова)?!

— Полноте, не мог же такой видный человек просидеть всё время в монастыре, где его никто не держал! — скажете вы.

Почему же не мог? Именно представление Филарета Никитича Романова о своём достоинстве могло воспретить ему принять высокий сан митрополита от злобного и коварного царя Бориса. И тем более от беглого холопа, если, конечно, самозванец действительно был Гришкой Отрепьевым и служил некогда у боярина в холопах. Первый Романов был не из тех людей, которые стараются возвыситься любой ценой. Тем более что своего насильного пострижения в монахи он (вполне канонически) не признавал. А сан митрополита не был столь уж высоким сравнительно с положением боярина, главы клана Романовых при дворе, которое Филарет вполне мог восстановить.

Для биографии Филарета, в миру Фёдора Никитича Романова, характерно пёстрое переплетение легенд, принятых на веру мистификаций, переходящих из исследования в исследование ошибок и реальных фактов — и всё это вместе равным образом служит основанием для домыслов историков, иногда остроумных и элегантных, чаще — примитивных и идеологизированных. Рассуждения о мотивах его действий в начале Смутного времени особенно показательны, так как здесь буйная фантазия историков опирается на их же вымыслы.

Смута в России начала XVII в. — многосторонняя гражданская война, осложненная под конец иноземной интервенцией[38], и сама-то до сих пор не осмыслена как следует, а о биографии легендарного Филарета, отца будущего царя и основателя новой династии, в этот период и говорить нечего… Однако мы с вами, уважаемый читатель, не устрашимся и смело ринемся к реальным (кстати, весьма немногочисленным) фактам, отделяя по пути зёрна от плевел.

Как я уже упоминал, издавна из одного исторического труда в другой переходит рассказ, что Борис Годунов успел-таки перед кончиной возвести Филарета в степень иеромонаха и даже архимандрита. А.П. Смирнов, автор наиболее подробной биографии Филарета, описывает в этой связи целиком выдуманный хитроумный план Годунова "закрепить в монашестве" возможного претендента на престол. В.Г. Вовина уже в наши дни сомневается в необходимости такого плана, не обращая внимания на то, что Смирнов всего лишь многословно пересказывал мысль Н.М. Карамзина[39].

Никто не дал себе груда задуматься, почему столь тонкий исследователь, как Н.И. Костомаров, "выпадает" из общего хора, вовсе не упоминая иеромонашество и архимандритство Филарета. Он работал по источникам, где ничего подобного не отмечено, — это признавал ещё Смирнов и подчеркнул недавно Я. Г. Солодкин[40].